Алик: «Она взяла гитару и спела какой-то блюз и несколько песен из Led Zeppelin, и я понял, что в ней действительно что-то есть. А некоторое время спустя она приехала сюда, к Юре, и мы устроили ей особый просмотр: взяли акустическую гитару, бас „Рекенбеккер”, познакомили её с нашим репертуаром, и она попробовала что-то сделать. И у неё получилось!»

Крустер: «Итак, Алеся Троянская. Мы её звали Лужайка».

Алик: «На самом деле она и не Алеся, конечно, и не Лужайка. Её звали Галя, а фамилия у неё была, кажется, Карякина. Троянской она называла себя по фамилии мужа. У неё был ребёнок, только об этом почти никто не знал. Он жил у бабушки с дедушкой по отцу, а её даже не подпускали к нему. У неё были проблемы, так как она то и дело пропадала, пускаясь в запой. Мать Алеси к тому времени уже умерла. А Лужайкой мы её прозвали, потому что она всё время пела песню: „Ах, зачем я не лужайка, ах, почему не василёк?” И мы очень удивлялись, когда кто-то из её друзей-хиппи называл её Алесей: какая Алеся, если её зовут Лужайкой?»

Крустер: «У неё была двухкомнатная квартира недалеко от Курского вокзала. Но это была не просто квартира, это был настоящий рассадник хиппи. От 10 до 20 людей жили там ежедневно. Кто проезжает через Москву, все идут к Троянской. И когда мы там появились, то начали всё это постепенно очищать. Лужайка нам была нужна, чтобы заниматься, а там её то напоят, то ещё что-нибудь с ней сделают».

Алик: «Она, как хозяйка флэта, вынуждена была выпивать со всеми гостями. Приезжают какие-нибудь гости из Сибири или Прибалтики и обязательно с собой привозят портвейна или кокнара».

Крустер: «Это было главной задачей – вырубить хозяина флэта, чтобы самим остаться ночевать.

У неё ещё на кухне, я помню, жил цыплёнок. Над его коробкой постоянно горела 60-ваттная лампочка без абажура, и вместо хлебных крошек в миске лежала огромная обглоданная кость. Вся квартира была разрисована. И жил там ещё её защитник, или бойфренд…»

Алик: «Ну какой он был бойфренд? Он был младшее её на десять лет, и он её просто боготворил и всё для неё делал!»

Крустер: «Звали его Миша, а кличка у него была Реалист. Он вместе с кучей друзей работал в Кукольном театре на Бауманской».

Алик: «Алеся тоже какое-то время работала в театре пантомимы, представляла какие-то миниатюры, свободно могла сесть на шпагат или встать на мостик».

Крустер: «Да, она была очень пластичной девушкой, но, откровенно говоря, нельзя сказать, чтобы была красивой».

Алик: «Но она была обаятельной, не лезла за словом в карман, всегда старалась быть в центре внимания. Она привлекала, хотя у неё были проблемы с внешностью, с ногтями, например, которые не полностью на пальцах были, а только наполовину. Но она цепляла всех своей энергией, от которой было невозможно избавиться».

Крустер: «И когда мы начали репетировать, она с корнями ушла в наше движение, в нашу музыку, она просто сказала:

– Живите здесь, репетируйте, я хочу быть с вами!

И тогда Реалист с друзьями очистил её квартиру от всех этих хиппи, отправив их на другие флэты. Таким образом у нас появилась квартира для наших занятий, и, когда мне негде было жить, я жил у неё.

Реалист занимался добычей пиши. У него была лыжная палка, к ней была проволокой прикручена вилка, а у вилки были разведены зубья и сделаны насечки, как у гарпуна. Я его спрашиваю:

– Миша, зачем тебе это?

– Сейчас я еды принесу!

И, вооружённый этой палкой, он перед самым закрытием врывался в какой-нибудь маленький магазинчик.

– Убью!!! – кричал.

Продавец прятался под прилавок, а он втыкал свой „гарпун” в кучу сосисок, наматывал их на палку и скорей убегал из этого магазина. Таким образом он добывал пропитание.

И Реалист, и его друзья из кукольного театра, все они были огромные, здоровые ребята и оберегали нас от всевозможных опасностей. И всячески помогали:

– Что мне нужно сделать? Ну что?

– Иди встань у двери и никого не пускай!

– Понял!

Они беспрекословно выполняли любые задания, а мы с Алесей репетировали. И у неё дома, и в трамвайном депо, где и дали первый концерт. В то время у нас как раз закончилась эпопея с мясокомбинатом, но тут мы познакомились с Васей Шумовым, который предложил нам свою базу в трамвайном депо на Таганке, недалеко от Птичьего рынка. Вася Шумов – это „Центр”, группа такая была знаменитая, и самый первый концерт мы отыграли вместе с ними. „Центр” играл первое отделение, а мы – второе. С электричеством, как положено. Этот концерт записан, и его запись существует. Это была зима 1981 года. Сама группа существовала недолго, всего полтора года, и дала только десять концертов. Но вся эта прелюдия, все эти события, которые происходили с нами до этого концерта, были необходимы для того, чтобы группа смогла выстрелить».

Алик: «„Центр” был тогда известен, у них были свои поклонники, а нас с ними свели музыканты из питерской группы „Россияне” – Жора Ордановский и Женя Мочулов».

Крустер: «Откровенно говоря, до них мы не знали, что существует такая группа „Центр”. А они дружили и даже ночевали у них, когда приезжали в Москву. И вот они приехали к нам совершенно загашенные, потому что на Ленинградском вокзале напились портвейна с водкой. Ты поехал домой… Нет, сначала мы в ДК имени Курчатова заехали, где „Центр” на танцах играл…»

Алик: «Ну, я-то постоянно ездил домой, потому что у меня дом был».

Алик Грановский

Крустер: «А у меня дома не было. Я домой не приходил из принципа. Я ходил ночевать на вокзал. Причём даже несколько песен там написал, на Павелецком вокзале. И когда мать говорила: „Я тебя не видела сто лет” – отвечал: „Возьми мою фотографию и посмотри!” Грубо не грубо, но так было.

Мои родители – самые обыкновенные люди. Отец был главным инженером в Центросоюзе по хлебопекарной промышленности, мать тоже в хлебопекарной промышленности, какой-то техник. Им ещё их родители сказали после войны: „Поближе к хлебу будьте!”

Первый концерт фактически устроили мы и Вася Шумов, но люди пришли конкретно на „Смещение”. Набрался полный зал. Битком, просто битком! Шелл схватил Мурку, нашего звукооператора, и высунул его из окна третьего этажа:

– Если ты мне плохо барабаны подзвучишь, я тебя из этого окна выкину!»

Алик: «Настоящее имя нашего Мурки – Александр Муров, он работал техником у „Машины Времени”. Сейчас он живёт в Америке…»

Крустер: «И начался концерт. Отыграл „Центр” – всё нормально. Начали играть мы – полный экстаз. Отыграли несколько номеров – разумеется, отрубилось электричество. Но когда его починили и концерт доиграли, все были просто ошарашены».

Алик: «Ведь мы играли и тяжело, и поиски какие-то в прогрессивном жанре у нас были. Мы не ограничивались рамками просто песни, у нас в музыке было очень много импровизаций. Опять же Лужайка-Алеся, одетая в какой-то жуткий комбинезон, бегала по сцене, лупила всех по головам игрушечным молоточком из Детского мира, садилась на шпагат. Андрей называл её в то время Трактор-Беларусь, потому что голос у неё был лужёный, она не столько пела, сколько орала».

Крустер: «У неё не существовало тональностей. Вернее, была одна своя тональность, и почему-то мы всё время строили и попадали».

Алик: «Надо сказать, что по тем временам мы очень серьёзно подошли к нашему внешнему виду и к нашему шоу. Мы не стояли, как было принято, на месте, помимо того что мы играли, мы ещё общались с залом, у нас существовал посыл в зал, они нам отвечали, а мы отвечали им».

Крустер: «Что ещё вспомнить о первом концерте? Кому-то там плохо стало. Но все были довольны. И даже не разгромили этот Дом культуры».