После этого жена перестала меня отпускать на толкучки. Она сказала:

– Всё! Там тебя убьют! Находи способы как-то меняться пластинками по-другому!

Эти две пластинки я очень жалею, я их очень люблю. „Foolish Behaviour” – очень хорошая пластинка, а „Whomp That Sucker” – просто гениальная пластинка! Вот объявить бы розыск: найдите мне этих пацанов! Ведь где-то эти пластинки живы! Пластинки же никто по-трезвому не выбрасывает!»

Несмотря на регулярные опасные приключения, люди продолжали посещать толкучки, потому что даже самые маленькие удачи вырабатывали много адреналина, а риск и некий аферизм нахождения в ситуации, когда нужно было постоянно оглядываться и озираться, придавали этой игре азарт. Попадая на толкучку, человек оказывался под постоянной угрозой, куда более существенной, чем та, которой подвергались люди, читавшие запрещённую литературу под одеялом с фонариком. Но в то же время это была настоящая жизнь в чисто биологическом смысле, когда человеку вдруг становилось нужным его тело, а в какой-то момент становилось нужным зрение, осязание, умение ориентироваться в ситуации, в ценовой конъюнктуре. Здесь человек вдруг превращался из статиста в реальное действующее лицо…

«Да, – подтверждает Игорь Шапошников, – этот азарт и жажда иметь ту или иную пластинку часто перевешивали все доводы разума».

В конце 1960-х пластиночная толкучка забурлила на проспекте Калинина (Новом Арбате). В те времена всё там казалось особенным, всё было внове: и первые небоскрёбы из стекла и бетона, и первый институт красоты, и фирменный магазин грампластинок… Казалось, в центр столицы СССР нежданно-негаданно переместился кусочек западной жизни, которую советские граждане раньше могли видеть только в кино. Короче, сама атмосфера Нового Арбата способствовала тому, чтобы здесь, на первом этаже магазина «Мелодия» и возле него, появилась пластиночная толкучка.

Милиция поначалу никого не трогала. Около соседнего здания росло огромное ветвистое дерево, которое, наверное, ещё помнило события прошлого века, и некоторое время меломаны довольно вальяжно себя под ним чувствовали, почти в открытую обмениваясь пластинками. Но потом стражи правопорядка очухались, и коллекционеры стали завсегдатаями местного 110-го отделения милиции.

«Нас с Калининского проспекта постоянно забирали и отвозили в милицию, – вспоминает коллекционер Борис Андреев. – В дежурной части сидел майор, который уже через полгода знал весь наш репертуар. Стоило лишь показать из портфеля краешек пластинки, а он уже сам писал в протоколе и группу, и название альбома, и год издания…»

Толкучка на Новом Арбате начиналась в субботу, в десять часов утра, а после обеда многие филофонисты брали такси, скидываясь по 20–30 копеек, и отправлялись на Ленинские горы, где тусовка продолжалась с новой силой. Туда люди приезжали даже с подругами, отмечали праздники, иногда справляли дни рождения. Поскольку народу собиралось очень много, до полутора тысяч человек, толкучка на Ленгорах получила название «Туча». Кстати, сами филофонисты пластиночную толкучку называли вовсе не толкучка, а «комок». Это слово произошло от «комиссионного магазина». Поначалу говорили «коммаг», а потом слово само собой переделалось в «комок». И действительно это был комок людей, связанных одной целью.

Но если в центре, на глазах у иностранцев вязать руки молодым людям было не принято, так как можно было опозориться на весь мир, то чем дальше от цивилизации, тем милиция позволяла себе больше. Доходило до того, что коллекционеров пластинок на Ленгорах травили собаками, как матёрых преступников.

«Правда, я ни разу не слышал, чтобы собака кого-то покусала, тем не менее это было страшно, – вспоминает председатель Клуба филофонистов на „Горбушкином дворе” Константин Лаптев, завсегдатай пластиночных толкучек. – Стоим и разговариваем, как вдруг со стороны набережной подъезжают две милицейские машины. „Бобики” их называли. Бежим наверх – и там „бобик” стоит. Здесь был подъёмник высотой, наверное, метров пятьдесят, и в одну из облав я на этот подъёмник взлетел секунд за десять. Я, наверное, побил все рекорды… Потом глянул вниз и понял, что слезать будет трудновато.

Зимой убегать от милиции было интереснее: горка скользкая, накатанная. И вот по этой горке обычным делом было спуститься на „пятой точке”, убегая собак. А милиция опасалась по таким крутым горам за нами бегать…»

Несмотря на гонения, меломаны возвращались Ленинские горы. Во-первых, найти в Москве новое место для толкучки было достаточно сложно. Во-вторых, даже если такое место было бы найдено, как оповестить народ? Ведь тогда не было ни мобильников, ни Интернета, и если толкучка вдруг переезжала куда-то, то многие подчас по нескольку месяцев не могли узнать, где собираются филофонисты. Но в конце концов люди устали от постоянных налётов милиции, и в 1978 году пластиночная толкучка переместилась с Ленинских гор на Ленинский проспект, в магазин «Мелодия».

«Здесь менты были ещё не привычны к тому, что мы вытворяли, – рассказывает Константин Лаптев. – На Калининском проспекте они были более опытными, и брали нас на раз, расставляли ловушки, зная все наши пути отхода. Но и на Ленинском менты в итоге раскусили, в чём дело, и начали свои ловушки расставлять: приходили в гражданском, причём не дружинники, как на Калининском, а штатные сотрудники в гражданской одежде, и пытались разговаривать с нами на нашем же языке, и маскировались достаточно искусно. И когда люди отходили, чтобы произвести обмен или продажу, начиналось вязалово.

В конце концов мы просто уже знали их всех в лицо, и, когда они объявлялись на толкучке, мы говорили, что просто пришли посмотреть, какими пластинками здесь торгуют, или что назначили здесь встречу. Но были и особые приметы, по которым можно было вычислить мента. Например, бегающие глаза. И пусть он говорил какие-то правильные слова, но было понятно, что это – „не свой”, не из нашей стаи человек».

Толкучка на Ленинском проспекте от других отличалась тем, что народ собирался здесь не только по субботам, но и в будние дни.

Позже толкучка переместилась на Самотёку, там она продержалась лишь несколько лет. Затем меломаны переместились за город, в лес близ станции Левобережная, что по Ленинградскому направлению.

«Толкучки – это обязательно! – вспоминает Олег Усманов, контрабасист группы „Мистер Твистер”. – Я ездил на толкучку практически каждое воскресенье. Сначала – в Малино, потом – на станцию Левобережную. Менял The Police на The Clash, а их – ещё на что-нибудь…»

«А ещё была толкучка на бульваре, – рассказывает Александр Елин, – между Пушкой и Никитскими Воротами, напротив МХАТа. Я очень хорошо помню, куда убегали, когда приезжали менты, потому что периодически и я от них бегал. Как правило, менты подъезжали с двух сторон, и все бежали по бульвару, чтобы потом рассыпаться в разные стороны: одни забегали во дворы, кто-то на Пушку бежал…»

«Толкучки – это была школа нравственности, честности, достойных отношений между людьми, – считает Игорь Шапошников, – ведь помимо честного обмена там происходило и адское кидалово. Там были люди, которые делали рискованные обмены, чтобы всунуть тебе где-то в тёмном углу запиленную, надушенную духами пластинку. Как только вы договаривались об обмене и передавали диски друг другу, то стрёмный человек, толкающий пластинку, тут же исчезал. И ты уже не знал, где этого человека искать, потому что у этих кидал был график движения по Москве: день – в ГУМе, день – в „Мелодии” на Калининском, день – в „Мелодии” на Ленинском. А если ты и вычислил этого человека, то он делал вид, что тебя не знает и не понимает, о чём речь.

Кроме меломанов, которые с пластинок пылинки сдували, на толкучках бывало много людей, которые пластинки и портвейном заливали, и об пол бросали, и трахались на них. А ведь совершенно новую пластинку можно уничтожить одним движением. Ну, например, падает девушка на вертушку, иголка под давлением проходит через весь диск – и диска уже нет! То есть вещь, которая ещё недавно стоила половину зарплаты, в результате уже ничего не стоит. Естественно, были и скандалы, и драки, с этим связанные, и, чтобы не разгорался скандал, нужно было либо отдавать деньги, либо как-то ещё корректировать отношения.