И началась для Вадима московская жизнь.

В институте оказалась на удивление хорошая библиотека, с любовью наполненная различными поэтическими изданиями. Вадим с удивлением узнал, что мясомолочный институт имел ещё и маленькую литературную славу. В начале 1930-х годов здесь учился прославленный посмертно поэт Сергей Чекмарёв, который писал очень трогательные стихи. Советская власть направила молодого поэта в Башкирию организовывать коллективизацию, и там он был зверски убит местными богатеями. В 1960-х годах его сделали мучеником-героем. Человек из поколения «отцов» оказался близок и понятен тем, кто мечтал «вернуться к Ленину» и построить «социализм с человеческим лицом». Он стал одним из любимых поэтов поколения шестидесятников, которые были очарованы его неподдельной искренностью, страстностью и, если так можно выразиться, деловым энтузиазмом.

В мясомолочном институте Вадим познакомился с двумя ребятами, один из которых был его ровесником, но с соседнего молочного факультета, а другой постарше – с механического. Они увлекли Вадима бродить по разным литобъединениям Москвы.

В советские времена пищущие юноши и девушки сбивались в литобъединения, как в стаи. Там молодые люди не только общались и читали друг другу свои творения, но и учились азам мастерства. Самым популярным в 1980-х годах было литобъединение при газете «Московский комсомолец», которое вел А. Аронов. Тогда было всё очень демократично, в редакциях ещё не контролировали потоки посетителей, и достаточно было сказать вахтёру на входе: «Я к Аронову!» – как двери гостеприимно распахивались.

Захаживали ребята и в литературную студию МГУ, которую вёл Борис Волгин. Неплохое литературное объединение существовало при Дворце культуры ЗИЛа. По первости Вадим был самым юным в этих литобъединениях, но его часто просили почитать стихи, так как в них присутствовало много весёлой юношеской злости и эпатажности.

И вот, окончив третий курс и уже основательно потусовавшись по литобъединениям, Вадим вдруг почувствовал, что ему стало скучно учиться в мясомолочном институте, тем более что все кругом восхищались его стихами и наперебой советовали поступать в литературный институт. Но одно дело – мечтать, и совсем другое – действительно поступить в литературный институт.

Друзья подсказали Вадиму обратиться за рекомендацией к поэтессе Римме Казаковой:

– Иди к Римме. Она даст… хе-хе… рекомендацию.

Вадим прислушался к дельному совету, и вскоре уже торжественно маршировал по Тверскому бульвару по направлению к литературному институту с письмом от Риммы Казаковой в кармане.

Но рекомендация известной поэтессы не помогла. И прежде чем он стал студентом литинститута, Вадиму пришлось ещё пару лет безуспешно сдавать вступительные экзамены в Ленинградский и Московский университеты и даже чуть-чуть послужить в армии, из которой его, впрочем, быстро выгнали.

…Покончив с чаем и расплатившись, мы вчетвером вышли на послеобеденную и полупустую улицу Герцена и двинулись по направлению к центру.

– Вон в том доме, в подвале, – указал продюсер Фомин на старинный двухэтажный особняк, в котором в 1980-х годах размещался культурный центр Московского горкома комсомола и где проходили съёмки программы «Что? Где? Когда?», – было последнее пристанище Алексея Дидурова…

– Да, Лёха Дидуров меня согрел в этом городе, – сказал Вадик. – Я уже бросил мясомолочный, но ещё не поступил в литературный… В какой-то момент я решил отнести подборку своих стихов в журнал «Юность». Литконсультант журнала Виктор Коркия, прочитав стихи, с видом сибарита и баловня судьбы сказал: «Чувак, тут твои стихи не нужны, но есть такой человек Алексей Дидуров. Ты к нему зайди, и, может, что-то получится». Что может получиться, он не сказал, но мне было всё равно, куда идти, раз «Юность» не взяла печатать мои творения. И я пошёл к Лёше в Столешников. Жил он в коммуналке. Там были какие-то стрёмные соседи: бабка полоумная и мент, изгнанный из ментуры за профнепригодность. Дидуров мои тогдашние опусы почитал, и… мы с Лёшей подружились…

Как позже выяснилось, этим маршрутом хаживали и Владимир Вишневский, и Михаил Задорнов, и Виктор Шендерович, и сам Виктор Коркия, направивший Вадима по этому адресу, а Цой с Рыбиным даже устраивали дома у Дидурова квартирные концерты. Вскоре и Степанцов стал завсегдатаем в столешниковской коммуналке, поскольку Дидуров подгребал к себе в кучу всех, кто хоть на ноготь выделялся из общей массы.

– Алексей Дидуров обладал очень редким свойством: если он видел в ком-то искру Божию, даже самую маленькую, то влюблялся в этого человека, как в родного, – сказал Вадик.

В 1985 году тусовка, которая собиралась у Дидурова дома, была преобразована в литературное объединение. Кстати, именно Вадим Степанцов придумал для него название – поэтическое кабаре «Кардиограмма». К сожалению, это название оказалось пророческим: Алексей Дидуров умер от болезни сердца…

Так, разговаривая, мы вышли на бульвар.

– Ну что, пойдём к ДК МГУ, где состоялось первое публичное выступление Ордена куртуазных маньеристов, или к литинституту? – спросил Степанцов.

Посовещавшись, мы решили направиться в сторону литературного института. Причём я настаивал на этом направлении, рассчитывая пройти по центру Москвы степанцовскими студенческими тропами, ведь наверняка у Вадима есть здесь свои маршруты.

– Тогда пройдём к дому Блока, – сказал Вадик и решительно свернул в сторону Гранатного переулка, а затем – на улицу Спиридоновку, к дому № 6, в котором в 1903–1904 годах жил поэт А. А. Блок.

– На втором этаже этого дома обитал Игорь Архангельский, который действительно является каким-то дальним потомком Александра Блока и даже похож на него как две капли воды, – сказал Вадим. – Мы у него часто собирались. В 1990-х годах «новые русские» решили отобрать у него эту квартиру. Ну, мы, конечно, встали на защиту. Даже сюжет сделали в программе «Времечко». И отстояли квартиру!

Существует множество легенд, рассказывающих о житье-бытье студентов Литинститута имени М. Горького. Говорят, что когда-то дворником здесь работал сам Платонов, что в 1980-х тут тусовался Пелевин, но самые главные легенды посвящены общагам, а также флэтам и сквотам, то есть квартирам друзей, в которых проходила неформальная тусовка.

– Окончив литературный институт, я шлялся по сквотам Москвы, не желая нигде работать и ходить на службу, – рассказывал Вадик. – Временами я живал в общаге литературного института, и как раз к нам приехали на стажировку три итальянские барышни. Одну звали Сильвия, другую – Роберта. Одна была блондинка, вторая – роскошная брюнетка. А как звали третью, я не помню. Но она не является важным персонажем в этой истории. Однажды вместе с Робертой мы попёрлись в гости к одному моему хорошему товарищу, и товарищ предложил: «Ребята, а чего вам тащиться на ночь глядя на другой край Москвы? Оставайтесь!» А дурочка Роберта вместо того, чтобы взять и просто так остаться, стала названивать своим подружкам: мол, я остаюсь, вы не беспокойтесь… И тут, конечно, произошёл «косяк», потому что Сильвия, которая тоже на меня положила глаз, жутко заревновала. Я был не против Сильвии, но и Роберта мне тоже нравилась – вот в чём парадокс человеческой жизни! Короче, после часа препирательств Сильвия наговорила глупенькой Роберте, как в Москве опасно и что не надо нигде оставаться на ночь, а надо ехать домой… Так что всё получилось, как в басне «Лиса и виноград»: остался я и без Роберты, и без Сильвии. Но воспоминания живы и греют душу…

Через какой-то неформальный скверик мы выскочили на Большую Бронную. До сих пор разговорчивый Вадик вдруг замолк. Великий магистр Ордена куртуазных маньеристов и отчаянный панк-рокер, похоже, заволновался, приближаясь к своему родному литинституту.

Вадим Степанцов, наши дни

Перед решёткой, окружающей институт, Вадик и вовсе замер: