Тут зазвонил мобильник. Это был Летов, который ждал меня у «правильного» служебного входа. Я пожаловался, что заблудился.

– Я тебе куда сказал идти? – строго спросил Сергей. – Налево. А ты куда пошёл? Направо! – Видимо, я был не первый, кто запутался в двух театрах. – Стой там, я сейчас за тобой приду!

Но я не стал дожидаться Сергея и поспешил ему навстречу. А вот и он показался в сиянии вечерних весенних огней. Ну, слава богу! Теперь-то я больше тут не заблужусь…

Летов вёл меня по коридорам легендарного Театра на Таганке.

– Здесь выход на сцену! Тише, там идёт репетиция! – предупредил Летов.

По узенькой лестнице мы поднялись к гримёркам. Слышно было, как где-то над головой воркуют голуби. Заметив, что я прислушался к их воркованию, Сергей заметил:

– Там наверху у нас голубятня. Настоящая! Наш мастер по сцене разводит голубей. Он – знаменитый московский голубятник. У него даже вышла книга, как надо разводить голубей.

За некрепкой фанеркой скрывалась гримёрка Летова. Маленькая и тесная, она была заставлена всевозможными ударными инструментами.

– Мы делим гримёрку вдвоём с нашим ударником, – прокомментировал Сергей. Покрутившись по каморке, попробовав присесть, Сергей предложил спуститься в артистический буфет и поговорить там. – Сейчас как раз начнётся спектакль, и там никого не будет…

Сергей Летов

По той же самой узенькой лестнице мы спустились обратно, и Летов повёл меня новыми коридорами во чрево театра. Потом открыл какую-то неприметную дверь, и мы оказались в фойе. Лавируя между зрителями и билетёршами, мы поднялись в кафе, предназначенное для артистов. Меню неброское: жареная рыбка, румяные котлетки, гречка, картофельное пюре, кофе… Летов взял котлету с картошкой и кофе, я только кофе.

Ужиная, Сергей начал свой рассказ.

Оказывается, в середине 1970-х, когда он приехал из Омска в Москву, то даже не думал, что станет музыкантом. Он мечтал быть учёным и подал документы на химфак Московского университета. Но недобрал баллов.

– И я просто отдал документы в первый попавшийся вуз, приёмная комиссия которого была в… холле МГУ, – рассказывал Летов. – Они меня приняли сразу же: ведь я был победителем всесоюзных олимпиад по химии! В итоге я окончил Институт тонкой химической технологии, который тогда находился на Фрунзенской, на Малой Пироговке. Его, кстати, окончила и легендарный министр культуры СССР Екатерина Фурцева…

Поначалу было сложно: где ночевать, где жить? Этот институт общежития не предоставлял… И вообще первые три года, что я прожил в Москве, я очень тяжело налаживал контакты с москвичами. Ни с кем из москвичей у меня не сложилось близких отношений. Я общался только со студентами из Средней Азии, или из Сибири, или с Дальнего Востока. Я даже женился на немосквичке. И первый, и второй брак у меня был с немосквичками. Мне кажется, ментальность и энергетика сибирских людей сильно отличаются от ментальности москвичей. Возможно, на меня большое влияние оказал Новосибирский Академгородок, где я жил долгое время, когда был школьником. Это очень необычное место, Академгородок напоминает мне «Волшебную гору» Томаса Манна. Это такое мистическое место, как бы место для интравертов. Место силы определённого рода. Но сейчас я не хотел бы там жить, мне нужны города столичного типа. Всё-таки я живу в Москве уже тридцать с лишним лет и уже стал москвичом.

– А с чем связано твоё ощущение, что у москвичей и сибиряков разная ментальность и энергетика? – попросил я уточнить.

– Мне кажется, москвичи – более динамичные, более уверенные в себе люди. Они более оптимистичны и более настроены на организацию, в том числе и на организацию других людей.

– То есть когда ты стал много выступать, когда стал востребован, то есть стал динамичным человеком, тогда почувствовал, что ты уже москвич?

– По существу, успех и ощущение успеха – это свойство москвича… А первое впечатление от Москвы у меня сложилось, когда я был ещё маленьким. Мне было четыре года, когда мы с родителями заезжали в Москву по дороге в Анапу. И самое большое, самое потрясающее впечатление оставил Детский мир: четыре этажа игрушек!.. В следующий раз я побывал в Москве, когда уже учился в физико-математической школе-интернате в Новосибирске. Я тогда решил поступать в Новосибирский университет, потому что вознамерился всю жизнь провести в Новосибирском Академгородке, и мама, озабоченная этим вопросом, купила мне туристическую путёвку в Москву и Ленинград, чтобы я посмотрел, что такое столица, и подумал, где следует жить. Я посмотрел и на Москву, и на Питер. Немного поколебавшись, решил, что нужно ехать в Москву. Как-то ближе показался мне этот город. В Петербурге я сейчас часто бываю, но жить я там не хотел бы. Мне кажется, он не такой динамичный, как Москва, и очень закрытый.

Хотя в Питере меня до сих пор не воспринимают как москвича, видимо, ощущают другую ментальность, другую энергетику – не московскую.

– Кстати, до сих пор на форумах в Интернете иногда пишут, что Сергей Летов – из Петербурга. Недавно я снова обнаружил на одном из форумов, что ты – петербургский музыкант.

– Вообще моё признание в Москве состоялось после Питера. А Питер принял меня как музыканта после признания в Риге… А началось всё с того, что Ефим Барбан, главный философ современной музыки в нашей стране, дал мне координаты смоленского виолончелиста Влада Макарова, который играл импровизационную музыку с питерским барабанщиком Александром Кондрашкиным. Я написал Макарову письмо, и тот приехал ко мне в гости, в Красково. И мы попробовали с ним поимпровизировать. Потом я ездил к нему в Смоленск, затем – в Питер на его выступление, где познакомился с Кондрашкиным. С тех пор в Питере я стал останавливаться дома у Кондрашкина. Он жил в районе больницы имени Мечникова. Это очень отдалённый район, без метро. К нему надо было ехать от Финляндского вокзала. Так сложился треугольник Москва – Смоленск – Питер.

Однажды мы с Макаровым и Кондрашкиным поехали в Ригу. После нашего выступления Антоний Мархель, который заведовал там клубом современной музыки, написал письмо в Петербург Александру Кану о том, что есть очень интересный московский музыкант. Кан стал прислушиваться к тому, что мы делаем, и ему показалось это очень интересным. Вот такой был мир, где одно цеплялось за другое. Для меня освоение Москвы началось из Петербурга. А Питер тогда находился под влиянием Прибалтики. Прибалтика же, как наиболее свободная, западная, либеральная часть СССР, была законодателем музыкальной моды.

В Москве поначалу я не выступал совсем, все мои выступления ограничивались поездками в Питер. Я ездил к Курёхину. Организовывал себе на работе командировки, научно-исследовательские, но при этом брал с собой саксофон. А если не брал, то Курёхин искал для меня саксофон в Питере. В каждый мой приезд Курёхин обязательно организовывал для меня один-два концерта. Так было на протяжении многих лет. И так постепенно я стал в Питере своим человеком. Но Питер с очень большим интересом прислушивался к моим рассказам о Москве: Курёхина очень интересовала группа «ДК», а Кондрашкина – группа «Центр». Я играл в обеих этих группах.

Интересно, что первые концерты «Поп-Механики» прошли не в Питере, а в Москве в 1984 году. Вот так Курёхин уважал Москву! До этого у Курёхина была группа Crazy Music Orchestra. Тоже нечто типа «Поп-Механики». Ритм-секция там была из «Аквариума». Но в тот момент Курёхин был в ссоре с Гребенщиковым. Вернее, насколько я знаю, поссорились их жёны. А мужья уже как бы…

– …поддержали их.

– Да. Люда и Настя поссорились. И поэтому Курёхин решил, что ритм-секция теперь будет из «Странных Игр»: братья Сологуб и Кондрашкин. Также он пригласил саксофониста Игоря Бутмана и певицу Валентину Пономарёву. Я в этом первом концерте – он состоялся в ДК «Москворечье» – принимал участие в составе биг-бенда Виктора Мельникова. А вторую «Механику» я организовал в общежитии МИФИ. Это на расстоянии одной троллейбусной остановки от Москворечья. Там был небольшой зальчик в подвальчике, длинный и узкий. Парня, который всё это устроил, звали Пит Колупаев. Я с ним уже был знаком, так как там же, в МИФИ, организовывал концерты ансамбля Михаила Жукова. Состав второй «Поп-Механики» был такой: Сергей Курёхин, братья Григорий и Виктор Сологубы, Африка и мы с моим братом Игорем Летовым, который играл на бас-гитаре. Впрочем, был ещё один парень, гитарист из Екатеринбурга Александр Костырев.