Но в итоге здравый смысл одержал верх. Она поняла, что ничем уже не поможет Селиму и не удержит Азереля, Черного ангела смерти, от того, чтобы тот забрал с собой свою новую жертву. Теперь надо было думать о Сулеймане, о сыне, которого она родила для того, чтобы он пошел в жизни по стопам отца. Если в городе узнают о том, что бас-кадина тайно выехала из дворца на юг, все откроется, и тогда на империю могут обрушиться страшные беды. А вступление Сулеймана на отцовский трон должно пройти быстро, гладко и без лишнего шума. И только ей удастся удержать столицу — сердце империи — от возможного бунта. Сын обязан стать султаном, а она, в свою очередь, обязана положить на достижение этой цели все силы.

Прошло еще несколько недель. Как-то Сайра, Сарина и Фирузи сидели за вышивкой, как вдруг бас-кадине почудилось, что в комнате стало вдруг очень холодно. В следующее мгновение она неожиданно для себя заплакала и поняла, что не может остановить беззвучные слезы, быстро катившиеся по щекам. Украдкой взглянув на своих подруг, она заметила, что и те молча рыдают.

Не нужно было никаких слов, все и без них стало ясно. Султанские кадины вдруг осознали, что в эту самую минуту далеко-далеко от них скончался их повелитель Селим.

Султан умер, и вся Западная Европа, получив передышку и вздохнув с облегчением, стала ждать восшествия на трон империи нового правителя. Каким-то он будет?

Благодаря хитрости Пири-паши процесс передачи власти от умершего султана к его старшему сыну прошел гладко и тихо. Великому визирю Селима удавалось хранить в тайне смерть своего господина от его солдат — а следовательно, и от всей империи — в течение почти шести суток. За это время поставленный обо всем в известность Сулейман спешно примчался из Магнезии в Константинополь и надел меч легендарного Аюба.

В течение трех недель Сайра почти не поднималась с постели и не выходила из своих покоев. Мариан и Рут были в отчаянии. Им с большим трудом удавалось уговаривать ее даже есть. Трижды в день перед Сайрой ставился поднос с питательным бульоном и свежим белым хлебом, но она ела лишь один раз. Не зная, как быть, вконец расстроенная Мариан появилась перед ага Кизляром:

— Ты должен помочь нам, господин Анбер. Три недели хозяйка не снимает черного траура и лежит без движения. Никакими силами поднять ее с постели невозможно.

— Хорошо, я пойду и поговорю с ней, — ответил ага. — Мне кажется, я подберу к ней ключик.

Войдя в спальню к Сайре, ага сел в изголовье ее постели и проговорил:

— Как жаль видеть тебя в таком состоянии, моя госпожа. Особенно сейчас, когда все мы нуждаемся в твоей мудрости.

Никакого ответа.

— Я должен знать, когда ты сможешь освободить эти покои. Госпожа Гюльбейяр требует их для себя, так как к ней ныне перешел титул любимой жены султана.

Легкий проблеск интереса.

Заметив это, ага продолжал тем же голосом:

— Как жаль, что твой сын до сих пор не нашел времени, чтобы объявить тебя валидэ. По праву должность принадлежит тебе, но, поскольку официального вступления в нее не было, власть в гареме перешла в руки Гюльбейяр.

— Что ты хочешь сказать? Гюльбейяр заправляет делами в гареме?

— Тебе известны наши традиции, моя госпожа Сайра. Она любимая жена нового султана, а ты всего лишь бас-кадина прежнего. Сайра села на постели.

— Оставь меня. Я хочу одеться и увидеться с сыном, который, похоже, забыл, кто его произвел на свет.

— Как тебе будет угодно, госпожа, — тая улыбку, ответил ага. Выйдя в гостиную, он велел Мариан:

— Иди к своей госпоже. Она хочет одеться и встретиться с сыном. Предвижу, что молодой султан сейчас потерпит свое первое поражение. Дай Бог, чтобы оно было последним.

Сайра одевалась медленно и тщательно. Отныне платья с разрезами на юбке для нее заказаны. Теперь она должна всюду появляться в длинном, до пят одеянии валидэ. Оно заранее было приготовлено для нее, пока она лежала в трауре и скорби. Одеяние было из черной парчи, расшитой золотой нитью и усыпанной жемчугом. Красивые волосы Сайры были заплетены в косы и собраны короной на голове. Прическу закрепили жемчужными заколками. Голову закрывала прозрачная черная вуаль из шелка, отделанная кружевом.

Сайра подвела глаза сурьмой, присыпала лицо пудрой, дабы подчеркнуть его бледность, и, наконец, подкрасила губы. «Годы не изменили меня», — подумала она, смотрясь в зеркало и пытаясь отыскать признаки внешнего старения. Их не было. Молодость ее осталась далеко позади, но ее все еще можно было принять за двадцатипятилетнюю женщину. Осознание этого придавало Сайре уверенности в своих силах и льстило ее самолюбию.

Она точно знала, где следует искать Сулеймана, поэтому сразу же отправилась в покои Гюльбейяр. Смерив девушку хмурым взглядом, она проговорила:

— Оставь нас. Я хочу поговорить с сыном наедине. Гюльбейяр с минуту колебалась, не зная, как быть. Но все же решив, что не стоит нападать на мать султана в его присутствии, упорхнула из комнаты.

Сайра обернулась к Сулейману.

— Три недели я пребывала в скорби, и за все это время ты ни разу не был у меня, — холодно проговорила она.

— Но у меня столько дел, мама. Времени не нашел.

— Зато ты нашел время для Гюльбейяр!

— Гюльбейяр — моя жена. Она нуждается в моей поддержке, ибо побаивается пока своего нового статуса при дворе.

— Я твоя мать! Без меня тебя не было бы на свете! Без меня, кстати, у тебя не было бы и Гюльбейяр. Не забывай об этом, сын, когда станешь султаном. Теперь, почему ты до сих пор не объявил меня валидэ? В гареме ныне всем заправляет двадцатидвухлетняя девчонка, которая приказала выгнать меня из моих покоев и хочет удалить в Шатер стареющих женщин, а сама все еще одевается как ребенок и носит в волосах какие-то побрякушки! Что это такое?!

Сулейман смутился:

— Прости, мама. Разумеется, о том, чтобы Гюльбейяр переселилась в Садовый двор, не может быть и речи. Это дом моей матери и теток, и вы будете жить там так долго, как того захотите. Я поговорю со своей кадиной.

Сайра несколько смягчилась и изменила тактику:

— Ты с ней полегче, сын. Гюльбейяр молода и все эти годы была предоставлена самой себе. У нее не было воспитательницы из числа умудренных жизнью женщин. Она избалована и не имела возможности повзрослеть в компании тех, кто старше и опытнее. Тем более что у тебя нет ни одной женщины в гареме, кроме нее. Она подарила тебе пока единственного сына. Ничего удивительного в том, что девушка так высоко задрала свой носик.

— Ты права, мама. И потом, мы все это время жили вдали от столицы и двора, что тоже не пошло ей на пользу.

— У твоего отца было четыре кадины, и все мы воспитывались госпожой Рефет. У Гюльбейяр никого нет. Ты должен объявить меня валидэ. Только после этого я получу право стать ее воспитательницей. Согласись, сын, что я требую то, что мне положено по закону.

— Я сделаю это, мама!

— Сегодня. Еще до того, как солнце закатится над Золотым Рогом, Сулейман.

— Хорошо, до заката, мама. Ты станешь валидэ Хафизе.

— Хафизе? Но меня зовут Сайра.

— Никому за пределами дворца не известны имена кадии моего отца. Хаджи-бей назвал тебя Сайрой, что в переводе означает «пламя», ибо он видел в тебе то, что хорошему сыну нельзя увидеть в своей матери. Народ имел всего несколько случаев, чтобы лицезреть вас во время выездов за ворота дворца, и окрестил всех четырех по-своему. Тебя называют «Огненноволосая», Фирузи — «Справедливой», Зулейку называли «Китаянкой», а Сарину — «Черноволосой».

Я всегда уважал тебя, мама, и считаю тебя источником своего ума. Поэтому отныне ты станешь Хафизе, то есть «мудрая». Если хочешь быть валидэ, то тебе придется согласиться на смену имени.

— Хорошо, сын. Для того чтобы сделать тебе приятное, я стану Хафизе. Остается только надеяться, что я не разочарую тех, кто воспримет мое новое имя серьезно.