Разразившаяся вскоре гражданская война вызвала у большинства сектантских организаций такую реакцию, которая была определенно выгодна белогвардейщине. В общем платформа сложилась такая: не надо участвовать в борьбе ни на той, ни на этой стороне, ибо христианство — против всякой войны, против насилия с любой стороны. Толстовский журнал «Истинная свобода» писал, например: «…единомышленники Л. Н. Толстого и близкие ему по духу люди одинаково отрицательно относятся к проявлению организованного насилия, откуда бы оно ни исходило… к войне всюду, где она ведется…» ⁷⁴ В разгар наступления войск Пилсудского на Киев в апреле 1920 г. тот же журнал поместил передовицу, в которой взывал к советским людям: «Не убий. Не делай другому того, что себе не желаешь. Не борись, ибо взявший меч от меча погибнет» ⁷⁵. В сентябре — октябре 1919 г. в Самаре состоялся съезд баптистов, евангельских христиан и меннонитов, признавший недопустимым для христиан участие в производстве оружия. И в это же время во врангелевской армии существовал и действовал специальный меннонитский полк. А у иннокентьевцев в том же 1920 г. был при обыске обнаружен целый склад оружия, которое использовалось в террористических актах против местных деятелей Советской власти…

После окончания гражданской войны и упрочения Советского государства ряд сект проявил готовность к тому, чтобы полностью примириться с советским строем и с его политикой. Те же адвентисты на своем пятом съезде в 1924 г приняли широковещательную декларацию на этот счет, где, в частности, было сказано, что они «искренне молятся богу, чтобы он дал и впредь Советской власти мудрость для управления народами и стремлений восстановить начатые святые принципы свободы и справедливости» ⁷⁶. Правда, оставались как среди рядовых адвентистов, так и среди руководителей элементы, оппозиционные к новому курсу, но общая линия наметилась в пользу этого курса.

По тому же пути пошли и баптисты, и евангелисты. В 1931 г. их руководство обратилось с посланием к общинам, в котором призывало всех не только лояльно относиться к власти, но и проникнуться преданностью к социалистическому идеалу. При этом были пущены в ход старые идеи христианского социализма: «Иисус Христос был первый великий социалист и коммунист, духовный отец и предшественник Коммунистической партии». Тут же этот тезис истолковывался как аргумент против ведущейся в стране атеистической пропаганды и рекомендовалось «заострить внимание на нем в беседах с безбожниками», чтобы «опровергнуть нелепое положение безбожников» о том, будто «учение Христа — оплот богатых, эксплуататорских классов» ⁷⁷. Тем не менее в силе оставался факт своего рода перестройки баптизма.

Не менее решительно перестраивался родственный ему евангелизм. Его лидер Проханов предписывал своим приверженцам: «Нужно, чтобы люди видели, что вы принимаете участие в новой общественной и народной жизни» ⁷⁸. Важно только, добавлялось здесь же, чтобы эта новая жизнь строилась на началах Евангелия. Отсюда даже вытекал проект организации своего рода коммун («города Солнца»), которые, будучи построены на началах ветхозаветной общности имуществ, показывали бы пример реализации социалистического и в то же время религиозного идеала. И здесь, правда, «левой» ориентации противостояло другое, возглавлявшееся И. Каргелем, направление, настаивавшее на сохранении в силе традиции враждебного отношения к социализму и изоляции от мира, строящего социализм.

В ряде других сект и малых церквей культивировалась идея сельскохозяйственных коммун, основанных на началах религиозного вероучения, причем во многих случаях эта идея осуществлялась. Нередко, однако, ее реализация приводила к созданию своего рода крепостнического хозяйства, где руководитель общины играл по существу роль помещика; так было, например, в организованной Чуриковым «коммуне» под Ленинградом. С проведением сплошной коллективизации это движение потеряло под собой почву и прекратило существование.

Перед сектами и церквами, о которых идет речь, стоял фундаментальный вопрос о выборе верующими определенной жизненной ориентации. Вера ориентировала на царство небесное и на небрежение мирскими благами, исходя из евангельской ссылки на птиц небесных, которые не сеют и не жнут. Руководствуясь такой установкой, баптист, адвентист или тем более свидетель Иеговы не должен принимать участия в строительстве социализма и коммунизма, ему надо лишь дождаться армагеддона или собственного ухода из жизни, когда бог сочтет это нужным. Но мало кому когда бы то ни было удавалось последовательно придерживаться этой позиции. Более сильной оказывалась другая альтернатива. Жизнь всегда брала свое и втягивала человека в орбиту своих дел и стремлений. Тем более это относится к нашему времени, когда идет бурная перестройка всех порядков и общественных отношений. Насущно жизненный характер этой дилеммы вытекает из того, что избрание той или иной альтернативы ее должно определять все поведение человека — учиться или нет, пользоваться ли благами современной цивилизации, смотреть ли кино и телевизор, участвовать ли в общественной жизни, а главное — делать ли все, что человек может, для максимально продуктивного участия в жизни общества. И первостепенную роль здесь играет вопрос о жизни детей — давать ли им возможность учиться всему, чему они хотят, использовать свои дарования, участвовать в пионерской и комсомольской жизни?

Почти во всех малых церквах и сектах идет борьба по этому вопросу. Превалирует, однако, то его решение, которое связано с компромиссом: делать то, чего требует «мир», участвовать в его жизни и в то же время всегда помнить о своих обязанностях по отношению к богу. У современных баптистов нормы их религиозного поведения выражены в трех пунктах: ежедневное обязательное чтение Библии; постоянное «молитвенное общение» с богом; активная миссионерская, то есть вербовочная, деятельность среди неверующих или инаковерующих. Отколовшаяся от ЕХБ оппозиция, возглавляемая Советом Церквей ЕХБ, весьма неприязненно относится к «компромиссному» решению и по существу третирует требования, предъявляемые к баптистам, как и ко всем советским гражданам, государством и обществом.

В условиях свободы совести, при отсутствии церковного гнета над верованиями людей, как сектам, превратившимся в малые церкви, так и тем, которые не сумели добиться этого, не удалось завербовать большое количество новых членов, стать массовыми организациями, пользующимися авторитетом и серьезным идеологическим влиянием.

В первые годы после революции имел место известный рост сект за счет того, что отпали прежние искусственные рамки их существования. Рост этот имел своим источником преимущественно православную церковь: некоторые группы ее верующих переходили в ряды баптистов, адвентистов и др. Вскоре, однако, этот рост фактически прекратился. Действовали общие факторы, обусловливающие постепенное отмирание религиозных пережитков в социалистической стране. Великая Отечественная война с ее трудностями и невзгодами, как известно, вызвала временное оживление религиозности в стране, что отразилось и на состоянии малых церквей и сект. В дальнейшем действие этого фактора прекратилось и наступил период известной стабилизации. Как правило, пополнение общин идет за счет «наследственных» верующих, выросших в определенных семейных условиях, причем с убылью, ибо далеко не во всех случаях люди, выросшие в семье верующих, остаются на этом пути и не переходят на позиции атеизма.

При весьма незначительном пополнении общин за счет внешнего мира неминуемо идет процесс возрастного и полового изменения их состава. Они стареют и «феминизируются», чем дальше, тем больше в них процент людей, перешагнувших шестидесятилетний возраст, и все больше женщин.

Еще в первой половине XX в. продолжала существовать атмосфера вражды между тремя основными вероисповеданиями христианства — католицизмом, православием и протестантизмом ⁷⁹. В энциклике папы Пия XI «Mortalium animos» (1928 г.) католикам запрещались не только дружеские контакты с протестантами, но и дискуссии с ними по теологическим проблемам ⁸⁰. Резко отрицательно на вопрос о том, возможно ли сближение с католической и протестантскими церквами, ответили в 1902 г. главы поместных православных церквей, — вопрос этот был официально поставлен перед Константинопольским («Вселенским») патриархом Иоакимом III ⁸¹. Казалось бы, что можно усмотреть плохого и неблагочестивого в задаче объединения разделенных христианских церквей?! Главы этих церквей отвечали, что такого разделения не существует. Митрополит Сергий (Страгородский), позднее — патриарх, утверждал в свое время: «Не может быть и речи о разделении церкви. Можно говорить лишь об отпадении некоторых зараженных членов от тела церкви» ⁸². Что касается протестантских деноминаций, то они не могли утверждать, что каждая из них является единственной церковью, но любая считала себя монопольной обладательницей христианской истины, что тоже давало ей основание чураться остальных.