Сказанное в полной мере относится и к монастырям.

В рассматриваемый период состав монастырской братии сильно изменился в сравнении с первыми столетиями христианства на Руси. Люди поступали в монастыри далеко не всегда в целях перехода к аскетическому образу жизни. Часто постригались бояре и богатые дворяне, приходившие в монастырь с большими деньгами и продолжавшие здесь прежний образ жизни. Чем дальше, тем все больше становилось среди монахов и монахинь «штрафных», постриженных подчас насильно их родными или властями. Нередко бояре или князья заставляли постригаться не угодивших им жен или своих политических соперников и противников. Помимо того многие монастыри стали каторжными тюрьмами, где в ужасных условиях содержались люди, признанные преступниками великокняжеским или митрополичьим судом. Соловецкая и Спасо-Евфимьевская (в Суздале) монастырские тюрьмы служили могилами для заключенных — людей, которых оставляли заживо гнить в монастырских казематах и ямах⁶⁶. В самих же монастырях наряду с богатыми пострижен-никами были и «богорадь» — чернь, бедняки, принятые без вклада или с бедным вкладом, отрабатывавшие свое содержание тяжелым трудом.

Монастыри на Руси были к концу XV в. самыми крупными и богатыми землевладельцами. По данным иностранцев, посещавших Русь в середине XVI в., монастырское владение распространялось на одну треть всех земель государства. Такую цифру сообщил англичанин Адам Климент, побывавший на Руси в 1553 г.⁶⁷ Иван Грозный, по свидетельству англичанина Горсея, говорил, что монастыри «захватили себе в собственность третью часть… городов, посадов и деревень нашего государства…» ⁶⁸. Когда Иван III отобрал у новгородских монастырей в 1478 г. половину принадлежавших им земель, это составило: по Юрьевскому монастырю — 10 800 десятин, по Аркадьевскому — около 4995, по Благовещенскому — 3795, по Никольскому — 3765 десятин. Кирилло-Белозерский монастырь владел в середине XVI в. только одной пашенной землею до 43 800 десятин, во владении Троице-Сергиевой лавры в конце XVI в. было лишь пожертвованных на помин души до 113 040 десятин⁶⁹. Все эти земли были заселены крестьянами разных степеней зависимости, трудившимися на прокормление иноков, «спасавшихся» в святых обителях.

Идея монашеского «пустынножительского» образа жизни давно превратилась на Руси в свою противоположность. В XI в., как свидетельствует Житие Феодосия Печерского, человек мог стать монахом, лишь внеся в монастырь немалый денежный и натуральный вклад. Феодосий обошел возникшее здесь затруднение тем, что пристроился к пещерному монастырю игумена Антония. Показательно, однако, что уже тогда отшельнический быт пещерных монахов вызывал благочестивое изумление. Вскоре Киево-Печерский монастырь перестал выделяться из остальных. Уже в Житии Феодосия Печерского, написанном Нестором, сообщается о селах, которые дарились его монастырю богомольными князьями и боярами. «…Так что Печерская обитель, — сообщает Б. В. Титлинов, — уже в то древнее время была богатым земельным владением»⁷⁰. И тогда, и в дальнейшем аскет, уходивший в «пустынь» и ведший там подвижническую жизнь, независимо от того, было ли это проявлением неподдельного фанатизма или «благочестивым обманом», выделялся среди огромной массы бездельников, пользовавшихся в монастырях условиями привольной и даже роскошной жизни. Слово «монах», буквально означающее «один, одинокий», утратило свой смысл.

По мере того как монастыри богатели, монашеская жизнь теряла свой аскетический смысл для все большей части монастырской братии. Это выражалось не только в практиковавшихся «безмерном упивании» и «блудном объядении», но и в той свободе, которой фактически пользовались «плотское похотение» и «содомская пагуба»⁷¹. Во многих монастырях, как засвидетельствовано в ряде документов, процветали всевозможные извращения, как позаимствованные из «мира», так и культивировавшиеся специально в монастырях. Б. В. Титлинов пишет: «…не было, кажется, принципа в монашеских уставах и правила в церковных постановлениях о монашестве, которые бы не подверглись нарушению» ⁷². Русская православная церковь не отличалась в данном случае от католической, а ее обители — от тех западных монастырей, жизнь которых была объектом сатирических описаний литераторов эпохи Возрождения.

Роль монастырей в экономической и политической жизни Московского государства не сводилась к их хозяйственным функциям. Они играли и важную военно-стратегическую роль как в обороне государства от внешних нашествий, так и в междоусобной борьбе князей. Многие монастыри представляли собой сильные крепости, огражденные высокими и толстыми стенами с башнями, рвами, палисадами. Такой крепостью, как Кирилло-Белозерский монастырь, обладали тогда немногие города: крепостная стена его была высотой в 46 аршин, причем внутренняя стена была деревянная, а внешняя — каменная. По периметру стен были расположены 33 башни с бойницами и амбразурами, а вокруг внешней стены шел глубокий ров. Сильными крепостями были Соловецкий монастырь и Троице-Сергиева лавра, выдержавшие не одну длительную осаду.

Оставившие заметные следы в литературе и других источниках еретические движения относятся к середине XIV в. Прежде всего они развернулись в тверской и новгородской землях.

Гнездом еретических настроений в Твери являлась церковная верхушка в лице епископов, последовательно появлявшихся на архиерейской кафедре: Андрея, Федора Доброго и Евфимия Висленя. О первом мало что известно, взгляды и деятельность второго нашли отражение в той полемике, которую вел против него новгородский архиепископ Василий Калика⁷³. Предметом спора был вопрос о рае — существует ли он на земле или на небе, надо ли его считать реально-вещественным или «мысленным». Федор занимал по этому вопросу позицию, которая легко трактуется как еретическая: он рассматривал рай не только как небесный, но и как мысленный.

Вероисповедное значение вопроса о рае не подлежит сомнению, тем более что в спорах по этому вопросу проглядывала и проблема более существенного мировоззренческого значения — о возможности сверхъестественных явлений и их сущности. Тем не менее представляется правдоподобным, что спор в данном случае явился поводом к обострению борьбы двух политических ориентаций. Новгородский архиепископ выражал сепаратистскую в отношении Москвы тенденцию своей земли, тверской же епископ воплощал стремление к централизации страны вокруг Москвы. Борьба этих тенденций выражалась в данном случае опосредованно, через любой повод, который давал возможность ее обострения.

Если религиозная оппозиция Федора Доброго непосредственно распространялась на один догматический вопрос — о рае, то у Евфимия Висленя была более развернутая еретическая программа. В 1374 г. он стал в Твери епископом, а в 1390 г. был осужден церковным собором в Москве и извергнут из сана. О взглядах его можно судить по их характеристике в Житии его преемника на епископской кафедре Арсения. Там говорится, что Евфимий «всяку в себе ересь носяща», что он держал себя на соборе весьма агрессивно: «…яко стрелу поостри язык свой против всего собора, якоже древний Арий, и Ориген и Севир и прочие еретици».

Основное обвинение против Евфимия, сформулированное в Житии Арсения, заключается в том, что он «не приемлет божественной и апостольской церкови», «воздвизает мятеж и бурю на церковь…» ⁷⁴. Приходится только догадываться о характере той аргументации, которой обосновывал еретик свои антицерковные нападки. Ссылка на Ария, Оригена и Севира не дает основания к каким-либо конкретным умозаключениям, ибо известно, что в подобных случаях обличители не скупились на отождествление взглядов осуждаемого со всеми мыслимыми и когда бы то ни было существовавшими ересями.

Одновременно с борьбой, которая развернулась в Твери вокруг взглядов и деятельности Евфимия, происходила «пря о вере» в Ростове Великом, где в роли еретика выступал неизвестного происхождения и рода занятий некий Маркиан, а главным борцом против его зловредных взглядов — епископ Иаков, впоследствии возведенный в святые. В Житии Иакова Маркиан характеризуется как «армяновер, который учил иконам святым не поклоняться, называя их идолами, и рассевал много других зловредных мыслей, так что поколебал князя, бояр и народ…» ⁷⁵. Вряд ли квалификация Маркиаиа как армяновера должна приниматься во всем ее значении, но некоторые другие штрихи из дошедших до нас сведений о нем свидетельствуют все же о характерном для его взглядов отрицании двойственной природы Христа и об антитринитаризме. Помимо того довольно явно проглядывают в них черты иконоборчества. Хотя по приведенной выдержке из Жития Иакова можно сделать вывод, что Маркиан опирался на широкие социальные слои, включая князя и бояр, верхи ростовского общества все же не решились идти до конца в поддержке его. После трехлетней борьбы — 1386–1389 гг. — Маркиан был изгнан из города. Такой по существу компромиссный исход всего столкновения свидетельствует о том, что еретика поддерживали достаточно мощные силы, с которыми охранителям было опасно вступать в борьбу.