В указанное время югославский город Сремские Карловцы дал убежище собранию наиболее реакционных и агрессивных элементов церковной и околоцерковной белогвардейщины, наименовавшему себя «Русским всезаграничным церковным собором». Его участниками явились 13 архиереев, бежавших за границу вместе с войсками белогвардейцев, и около полутораста клириков и мирян, среди которых были деятели царского правительственного аппарата, колчаковские, врангелевские и прочие белогвардейские офицеры и т. д. Политическая физиономия Карловацкого собора определялась тем, что им руководил пресловутый Антоний Храповицкий, а активными участниками являлись М. В. Родзянко, один из главных в дореволюционной России погромщиков Н. Марков II («Валяй-Марков»), известный уже нам казачий полковник П. Граббе и подобные им.

Без какой бы то ни было маскировки Карловацкий собор поставил в центр всей своей деятельности не столько церковно-религиозные, сколько политические вопросы. Речь шла о том, чтобы сконцентрировать всю деятельность белогвардейской эмиграции на задачах свержения Советской власти. Соборные отцы утверждали, что в условиях, когда политические и военные лидеры контрреволюции обнаружили свое полное бессилие в этом отношении, инициативу должна взять на себя церковь. Митрополит Антоний заявил в одной из своих речей: «Милюкову не восстановить монархию, за ним нет реальной силы, но есть иная организация, которая свергнет большевиков, — это православная русская церковь» ⁶⁰. В этом духе были выдержаны все принятые Собором документы, в частности обращение к Врангелю, к матери бывшего царя Марии Федоровне, к правительствам буржуазных государств и к главам православных церквей.

Тихоновская патриархия не могла не выразить своего отношения к этим церковным белогвардейцам.

Это было тем более существенно, что карловацкие деятели не упускали случая декларировать свою приверженность и подчиненность Тихону и его иерархии. Как в документах Собора, так и в указах созданного им Высшего верховного управления неизменно содержались ссылки на «благословение святейшего Тихона, патриарха Московского и всея России». Митрополит Антоний официально именовался «наместником всероссийского патриарха». Тихон не был в состоянии открыто присоединиться к решениям Карловацкого собора и признать «заграничное ВЦУ» находящимся в его юрисдикции. Косвенно же он давал понять свое благорасположение к деятельности Собора. Показательна в этом отношении публично выраженная Тихоном благодарность сербскому патриарху Димитрию за то, что он предоставил возможность с санкции сербского правительства обосноваться карловчанам на территории Сербии. Остается несомненным фактом и то, что патриарх ни разу не дезавуировал заявления карловчан о том, что их деятельность ведется с его патриаршего благословения.

В дальнейшем все же Тихону пришлось отмежеваться от них. В начале мая 1922 г. он объявил о ликвидации Карловацкого ВЦУ и возложил руководство православными приходами за границей на Евлогия, возведенного им немного раньше в сан митрополита. Хотя новый руководитель тоже был одним из главных деятелей карловацкой группы, его позиция была несколько более умеренной в сравнении с позицией Антония, так что жест патриарха выглядел имеющим некоторое в конечном счете все же символическое значение. Карловчане это поняли и изобразили видимость подчинения патриарху, упразднив свое ВЦУ и тут же заменив его «Временным священным архиерейским синодом». Председателем этого учреждения остался Антоний, хотя рядом с ним и стоял новый «управляющий приходами» митрополит Евлогий.

В этой обстановке Тихону пришлось реагировать на претензии и требования явившейся к нему группы Введенского. Он не мог их полностью отвергнуть, но и не был еще в состоянии в это время открыто порвать с белогвардейщиной и выразить свою лояльность Советской власти. После довольно активного маневрирования он согласился на то, чтобы передать управление церковью назначенным им лицам, каковые должны были подготовить новый Поместный собор, который окончательно решит «проклятые вопросы». Из этого ничего не получилось, ибо ярославский архиепископ Агафангел, которого предназначил для этой роли патриарх, уклонился от таковой чести и не приехал в Москву, а второй — петроградский митрополит Вениамин был как раз в эти дни арестован и предан суду за тяжелые политические преступления. В конце концов Тихону пришлось выдать группе Введенского документ о том, что он возлагает на нее обязанности Временного церковного управления, а сам устраняется от руководства церковными делами.

Наступила краткая эра главенства в церкви группы духовенства, настаивавшей на полном изменении отношения к Советской власти и на признании ее по меньшей мере столь же богоданной, как и другие власти, которые, как известно по Новому завету, все происходят от бога. Эта общая установка должна была найти свое организационное оформление в системе каких-то учреждений и группировок духовенства, возглавлявшихся определенными личностями. И началась групповая борьба, побудительными мотивами в которой далеко не всегда были идейно-религиозные соображения…

Еще в предшествовавшие два-три года в разных пунктах страны те или иные представители духовенства разными способами подавали свой голос в пользу пересмотра политической позиции православной церкви. Архиепископ Уфимский Андрей (князь Ухтомский), недавно формировавший у Колчака полки Иисуса, выступил в 1920 г. с публичным заявлением о том, что он раскаивается в своей прежней деятельности и готов активным сотрудничеством с Советской властью искупить свои политические прегрешения. Нижегородский митрополит Евдоким, до революции возглавлявший православные приходы в США, активно демонстрировал свои просоветские взгляды в проповедях и в статьях, публиковавшихся в прессе. Так же действовали и епископ Григорий в Екатеринбурге, епископ Виктор в Вятке и др. Большая группа «прогрессивного» духовенства образовалась в Петрограде, и одно время она включала в себя представителей различных сектантских общин. Организовалось было и межконфессиональное (вместе с православным духовенством) объединение под названием «Исполком-дух» (Исполнительный комитет духовенства).

В середине 1922 г. сторонники «обновленчества» в православной церкви создали специальную организацию с участием как духовенства, так и мирян под названием «Живая церковь». Состав ее был весьма пестрый и разнообразный. Из духовенства в ней участвовали помимо Введенского протоиерей Красницкий, в свое время состоявший в Союзе русского народа, архиепископ Антонин Грановский, уволенный Тихоном на покой, митрополит Евдоким, профессор церковной истории Б. В. Титлинов, бывший при Керенском прокурором Синода В. Н. Львов, ближайший сотрудник Введенского петроградский протоиерей А. Боярский и др. Было предпринято издание специального журнала «Живая церковь». В ряде городов организовались местные комитеты живоцерковников. Хотя все движение протекало в рамках и под началом ВЦУ, состав которого был назначен Тихоном, фактически оно противопоставляло себя тихоновской патриархии, причем разные группировки внутри «Живой церкви» распространяли это противопоставление на различные сферы церковной жизни. Объединяло же всех живоцерковников стремление к тому, чтобы увести патриархию и вообще старую церковь с ее воинствующих, реакционных политических позиций.

В вопросах же организации духовенства, церковного управления, а тем более литургики и догматики среди участников движения было много разногласий. И что, может быть, имело еще более серьезные последствия — было много игры личных интересов, честолюбия, властолюбия, карьеризма. Очень скоро из общего движения стали выделяться различные группировки и направления со своими «вождями» и идеологами. Во второй половине 1922 г. в составе обновленцев существовали три основные группировки: 1) собственно «Живая церковь» во главе с протоиереем Красницким; 2) группа «Церковное возрождение», возглавляемая архиепископом Антонином, и 3) «Союз общин древлеапостольской церкви», во главе которого стоял Введенский. Каждая из групп составляла свою фракцию в ВЦУ, причем большинство мест занимала «Живая церковь». Поводов для разногласий обнаруживалось много: вводить ли брачный епископат, разрешать ли второбрачие священников, переходить ли на григорианский календарь, переводить ли богослужение с церковнославянского языка на русский, придерживаться ли строго основных догматических устоев православия, закрепленных в Никео-цареградском Символе веры и в Писаниях «отцов церкви», или, может быть, искать пути модернизации всего вероучения. По всем этим вопросам можно было бы без конца спорить, но жизнь выдвигала перед церковниками несравненно более актуальные темы, решением которых определялась судьба церкви и ее руководства на ближайшее время. История сложилась так, что обновленцы даже не успели более или менее обстоятельно разобраться во всех тех спорах, которые их разделяли.