Дженифер наблюдала за ее действиями, пока она ставила автоответчик, и чувствовала опустошение и апатию. Кэй закончила и облегченно вздохнула.

— Время идти домой и чистить картошку. Мы, женщины, преданные нашей профессии, не боимся домашних трудностей и захватывающих переделок, правда?

— Правда. — Дженифер с трудом улыбнулась.

Когда Кэй ушла, приемная показалась слишком уж тихой, похожей на могилу. Дженифер, чтобы развеяться, пошла на кухню — поговорить с миссис Льюис об обеде, затем — в гостиную, перекинуться словом с тетей, которая вновь сидела за вышиванием. Затем поднялась наверх, чтобы встретиться с дядей. Это было нелегко.

— Злись на меня, дядя Уэлли, но не на Люка. Это несправедливо — обвинять его.

— Он всегда был болваном, еще мальчишкой, — упрямо ворчал старик, не сводя взгляда с диктора, который беззвучно вещал с экрана телевизора. — В рыбной ли ловле, в учебе или крикете — Люк Эббот всегда шел напролом, своим путем, никого не слушая. Я должен был предположить, что он станет чем-то вроде сыщика.

Дженифер присела на краешек кровати и взяла дядю за руку.

— Что касается Дэвида…

— А что касается Дэвида? — Старик нахмурился, глядя на нее. — Он не более убийца, чем я. Твоя идея смехотворна. Что ты думаешь: он пьет как сапожник в одиночестве своей комнаты, затем берет нож и режет первую попавшуюся на улице женщину — и все потому, что ты конкурируешь с ним? Бог с тобой, Дженифер, ты совсем его не знаешь. Абсолютно не знаешь. — Он снова перевел взгляд на телевизор. — Его жена — тоже врач.

— Да? — Дженифер была поражена. — Я не знала.

— Ну, ладно. Что поделаешь. Она — врач. Консультант, дерматолог, только частная практика, по Милчестеру. Вот там она и встретила ее драгоценного баронета, драгоценного — в нескольких смыслах. Вероятно, приехал к ней на прием со своими королевскими фурункулами или чем-то в этом роде. И вот что она сделала: бросила практику — «из-за любви». И ты после этого удивляешься, что Дэвид косо смотрит на женщин-врачей? Нужно признать, что я тоже начинаю разделять его точку зрения.

— Ты имеешь в виду, дядя… ты желаешь, чтобы я оставила практику? — униженная, спросила Дженифер.

— Нет, я не желаю, чтобы ты оставила практику, — копируя ее женский тон, сказал дядя. — Но не могу сказать, что я понимаю, как можно обвинять нашего — твоего — партнера в убийстве.

— Дядя Уэлли, кто-то пытался убить меня прошлой ночью.

— Ерунда. Во всяком случае, ты не пострадала, а пострадала Фрэнсис. Не могу сказать, что я всегда рад ей и ее привычке задирать меня, но она — славная девочка, я люблю ее, она — под моим кровом, и случившееся большое для меня несчастье. Не понимаю, почему ты устраиваешь из-за этого такой шум. Я не вижу никаких швов на твоем лице.

— Возможно, появись они, ты не был бы так упрям, — заметила Дженифер.

— Все это ерунда, — бросил старик, но в голосе его слышна была любовь, несмотря на все усилия казаться суровым. Он любил Дженифер, и очень симпатизировал Дэвиду тоже, поэтому вся ситуация была для него чрезвычайно болезненна. — Конечно, я и мысли не допускаю, чтобы что-то случилось с тобой. Но менее всего я желал бы, чтобы ты превратилась в сумасшедшую высохшую старую деву. Я надеялся, что вы с Дэвидом… сдружитесь.

— Я знаю это, — раздраженно заметила Дженифер.

— А вместо этого ты ухлестываешь за Эбботом.

— Я не ухлестываю за Эбботом.

— Тогда зачем ты набрасываешься на меня как львица, когда я обвиняю его? Я-то уж могу разглядеть, что делается у меня под носом за столом или за чашкой чая. Эти томные взгляды, этот быстрый поворот головы, учащение пульса и все такое. Бог мой, Дженни, я хотя и перенес инсульт, но я не ослеп и не поглупел. Ты была влюблена в него девчонкой и влюблена до сих пор. Но теперь он — офицер полиции, а не капитан крикетной команды или Лохинвар, рыцарь западных долин. У него работа, и он сделает ее во что бы то ни стало. А выдача ему на милость Дэвида — это идиотизм. Все равно как сказать: погляди, какая я умная, Люк, — обрати на меня внимание. Будто кошка, которая приносит к ногам хозяина дома мышь — и требует поощрения. Ты огорчила меня, девочка. Я очень сердит на тебя. Выключи телевизор и дай мне отдохнуть.

Дженни пришла в ярость. Она встала:

— Это совершенно несправедливо! Это преднамеренная жестокость — говорить так про меня. У Дэвида зачем-то хранятся остро заточенные скальпели…

— Он всегда хранил их — с чего бы он стал убивать только сейчас?

— Один из них пропал вчера вечером, а сегодня появился на месте без кончика. А обломок как раз того размера, что я обнаружила в ране Фрэнсис…

— Это случайность…

— И он продолжает настаивать на том, что все убийства совершены одним лицом — будто желает, чтобы его поймали…

— Это все психологические трюки…

— И у него нет алиби на часы преступлений…

— Да он работает сверх сил!

Чувство вины за то, что она сделала, смешанное с яростью и смущением, образовало взрывоопасную смесь. Более того, отчего-то у нее стала путаться речь. Она смогла произнести лишь «Ох!» — и убежала из дядюшкиной спальни.

Он смотрел ей вслед, испытывая облегчение от того, что тяготившая его сцена окончена, — и думая о том, что предстоит еще немало сцен впереди. Нужно набраться сил. Дэвид вынужден сейчас отвечать на глупые вопросы, оправдываться в том, в чем не виноват, — и это в то время, когда так много больных… Возможно, он даже откажется теперь работать с Дженифер. Это еще большая неприятность.

Конечно, Люк освободит Дэвида — в этом не было и сомнения. Даже если кусочек металла совпадет по составу с металлом бистури, это будет лишь означать, что кто-то выкрал инструмент, а затем положил его обратно. Дэвид — не убийца. Конечно, в последнее время он стал немного странным, но это из-за нервного напряжения, что весьма понятно. Возможно, он принимает какие-то таблетки: многие врачи прибегают к медикаментам во время стресса. Он и сам прибегал к ним во время войны. Но волноваться тут нет причин.

Абсолютно никаких.

Вспомни-ка: в те времена были сильнодействующие средства, и многие люди испытывали после них изменения в психике. Иногда.

Темнеет, а Дэвид все не возвращается. Но нет причин волноваться.

Старик посмотрел на свои руки.

А также нет причины мять без конца одеяло.

— Только что позвонила сержант Уитни, — доложил Пэдди.

Он был вызван из комнаты, где допрашивали Грегсона, офицером Беннетом, находившимся в сильном волнении. После разговора с Уитни Пэдди вызвал Люка.

— Наш человек там зацепился. Работает. Ждет приказаний.

— Черт возьми! — Эббот поглядел из двери на Грегсона, сидевшего в компании местного полисмена. — Сегодня ночью предстоит дело. — Бросил взгляд на Пэдди. — Ну, что ж, это твой «первенец». Что ты намерен предпринять?

— Я намерен арестовать его, Люк, — сказал Пэдди.

— Хорошо. Возьми Беннета — и еще кого хочешь. Я продолжу работать с Грегсоном. И, Бога ради, будь осторожен. Похоже, он способен на все, — особенно когда ты обнаружишь себя. Он постарается вывернуться — иначе он потеряет все.

— Именно поэтому я и намерен арестовать его, — угрюмо повторил Пэдди.

Он подошел к Беннету и объяснил, кого нужно взять и что делать. Молодой офицер записал все в блокнот, не моргнув глазом, — и выполнил в точности. Пэдди подумал, что если бы ему пришлось работать здесь, — он сразу взял бы Беннета в свою команду. Он бы пригласил его даже в Милчестер, в случае своего повышения. Они не были близко знакомы, поэтому ему не были известны семейные обстоятельства парня, однако он сразу угадывал, кто достоин продвижения по службе, как угадывал и Люк Эббот.

Когда все были в сборе, они сели в машину, обычную, не полицейскую. Другим машинам предстояло блокировать парковочную площадку завода — на случай побега арестуемого. Пока Беннет рулил по вечерним улицам, Пэдди думал, что вокруг завода все-таки слишком темно. Может быть, лучше было бы, если бы операцией руководил сам Люк Эббот: к тому же он лучше знает город. Но арест такого преступника… сегодня был хороший шанс для Пэдди — и они с Люком оба понимали это.