— Пожалуйста, продолжайте.

Эбботу потребовались немалые усилия, чтобы голос его звучал спокойно.

— В горле у нее клокотало… свистело, вроде того, и она вся дергалась, как какая-то кукла. Я видел ее лицо в лунном свете — и ее шею. Она умерла прямо там, прямо тогда же, пока я поднимался с земли.

— Там. На тропе. Возле уреза воды?

— Да.

Эббот позволил себе взглянуть в сторону Пэдди, а тот в свою очередь позволил себе многозначительно поднять бровь.

— Продолжайте, — сказал Эббот.

— Я не знал, что делать. Но не мог же я оставить ее там. Я уже знал, что надежды нет и она мертва. Я пытался остановить кровь, но она все хлестала. Я… я поднял ее и отнес под куст, чтобы никто не наткнулся на нее, лежащую вот так. Я не желал, чтобы кто-то — хоть кто-то — видел ее такой… О, Бог мой, Бог мой… — Болдуин наконец сломался, закрыл лицо руками и зарыдал.

Эббот откинулся в кресле и посмотрел на Пэдди. Он неслышно сказал Пэдди, одними губами: вот оно. Вот она, деталь, которая была неясна. Пэдди кивнул.

— Мистер Болдуин, — голос Эббота стал мягче. — Мистер Болдуин, когда вы шли по тропе, чтобы встретиться с ней, не заметили ли вы кого-нибудь?

— Нет, — сдавленно произнес Болдуин.

— Может быть, вы слышали что-нибудь?

— Я сказал вам, я дважды упал: я слышал сам себя, вот и все. — Он поднял глаза на Эббота. — Бог мой, не думаете ли вы, что мне хотелось видеть кого-то или слышать что-то? Или прийти, возможно, минутой раньше? Не думаете же вы…

— Вспомните, — прервал его Эббот.

Болдуин покачал головой:

— Нет. Ничего. Я огляделся, я прислушивался — но слышал только шелест шин на мосту… — Он вдруг замолчал. — Кто-то завел машину, — вдруг сказал он — Я слышал, как заработал мотор.

Эббот нарисовал указательным пальцем невидимый круг на столе, не глядя на Болдуина.

— Вы же техник-наладчик… Не было ли чего-то необычного?

— Да. Мотор сильно барахлил. И звук был как у спортивной машины. Ему нужен бы хороший глушитель.

— Ему? Почему вы говорите «ему» — откуда эта точность?

— Не знаю. Я не обращал внимания — я смотрел на нее. Я коснулся ее лица, но оно было холодным. Оно остыло так быстро, будто… будто…

— Да?

— Будто она вернулась обратно в воду. Как будто она вся вытекла в реку вместе с кровью. И снова стала рекой, а на берегу оставила тело, которое использовала только временно.

Наверное, это был момент, когда Фред Болдуин подошел к поэзии ближе, чем за всю свою прожитую жизнь.

Двумя часами позже они посадили его в камеру.

— Я совершенно не уверен, — зло сказал Люк. — У него было достаточно времени, чтобы сочинить свою версию.

— И у него нет алиби насчет других ночей, — добавил Пэдди. — Он уходил из дому. Он бывал с нею. Едва ли правдоподобно, — и не может быть доказано. И он связан и с заводом, и с Пикок Мэнор.

— Да. Тебе стоит снова поговорить с начальником отдела кадров завода. Я съезжу в Пикок Мэнор попозже утром. — Он выглянул в окно. Небосклон на востоке окрасился в розовое. Вскоре небо посветлеет над покрытыми изморозью полями. Можно было уже различить вершины отдаленных холмов. — Соснуть бы пару часочков, а, Пэдди?

— Аминь. Болдуин погас, будто луч света, как только его закрыли в камере. Бедный лунатик.

— Да. Действительно, странно, как он преобразился, когда заговорил о ней. — Эббот потер ухо. — Психиатр бы что-то да заключил из такого типа мании, я полагаю. Если Болдуин — психопатический тип, то всякое нарушение течения его мании может толкнуть его на преступление. Но что тогда говорить о других убийствах? Здесь что-то не сходится. — Он вздохнул. — По крайней мере один аспект он для меня прояснил.

— Относительно нахождения тела?

— Да. Это сразу меня озадачило, поскольку в таком случае убийство не походило по почерку на те два. И Томпкинс, и миссис Тобмэн были брошены, буквально брошены там, где и убиты. Но тело Уин Френхольм было спрятано от глаз. И, если он говорит правду, это объясняет замеченную Сирилом особенность: под телом было меньше крови, чем можно было бы ожидать при такой ране. Значительная часть крови вытекла в реку, поскольку лежала она возле воды. Затем Болдуин поднял ее и нес по гравию несколько метров, и кровь вытекала на него. Остальное вытекло на траву под кустом.

— А как насчет раны? — спросил Пэдди. — Все три раза — похожи.

— Я знаю, черт побери. Давай спать, Пэдди, Бога ради. Болдуин поспит и в камере так же, как в другом месте, — а нам еще обсуждать это дело утром.

— А как его жена? Она в неведении и напугана.

Люк нахмурился:

— Она испугается еще больше, если он начнет объяснять ей наш к нему интерес. Если я что-то понимаю в детях — они перенимают настроения родителей. Малыш устроит ей веселую ночь — и она забудется в заботах о нем. Я помню, наши мальчишки на стены лезли, когда я бывал не в духе и начинал рвать и метать. — Он чуть улыбнулся. — А теперь они просто обещают мне не вмешиваться в мои дела — в обмен на карманные деньги.

— Они тоже скучают по ней, Люк.

Улыбка на лице Люка погасла.

— Да. Ну, пошли в отель, или мы так и не ляжем этой ночью. Я уже не могу четко мыслить. И все же кое-что осталось неясным, Пэдди. Черт побери, все еще есть вещи, которые я не могу связать.

Вичфорд проснулся свежим осенним утром; истинно осенним, с запахом дровяных печей, уносимым ветром, с прощальным нарядом деревьев и с таким ярким и голубым небом, как глаза младенца. Магазины открылись рано, и покупатели вышли из домов, разбуженные и обрадованные яркостью дня.

Когда они с Пэдди покинули отель несколькими часами позже, Хай-стрит уже кипела жизнью.

— Хороший городишко, — заметил Пэдди. — Наверное, хорошо здесь родиться и вырасти. Неплохо также и состариться в таком месте.

Люк искоса посмотрел на него:

— Уже подумываешь об этом?

— Человек должен иногда менять свою жизнь, — ответил Пэдди. — Если мое служебное повышение состоится…

— Тогда — что?

— Тогда… у меня будет твердое положение… финансовое и так далее.

— Помышляешь о том, чтобы жениться, Пэдди?

— Помышлять — не значит сделать, — спокойно ответил Пэдди. — Но планировать свою жизнь тоже не вредно.

— Конечно, — согласился Люк. И они загляделись на красивую перспективу Хай-стрит в десять часов утра этого красивого, яркого дня.

Вернулись в отель — и оба так и не смогли заснуть в своих номерах. Каждый лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, и каждый ожидал какого-то секретного послания неведомо от кого, кто бы уверил их в том, что совершенно правомерно задержать и обвинить Фреда Болдуина — либо отпустить его и снять подозрения.

— Еще рано, — сказал, наконец. Люк за завтраком. — Нам нужно раздобыть еще много сведений, прежде чем я смогу со спокойной совестью освободить Болдуина. Мы имеем право задержать его еще на день — и я думаю, мы должны это сделать. Если он тот, кого мы ищем, нужно собрать больше улик. Кровь на брюках — свидетельство того, что он находился рядом с убитой, но не обязательно того, что именно он убийца. Его объяснения могут быть правдивы. Если он — не убийца, то, возможно, его задержание заставит настоящего убийцу потерять осторожность — и ошибиться.

— Настоящего убийцу? — переспросил Пэдди. — Одного?..

Люк вздохнул:

— Не думаю, что я в состоянии дольше сопротивляться логике… мы теперь выяснили загадку относительно нахождения тела, и это все более и более походит на один и тот же почерк.

Кода они вошли в участок, они нашли и Беннета, и местных полицейских, привлеченных для расследования, в состоянии возбуждения.

— Вы раскололи его, сэр. Хорошая работа! — восторженно сказал Беннет.

— Нет, — неодобрительно возразил Люк. — Не я. И не расколол тоже. Может быть, только нащупал. Я ни в коем случае не убежден, что Болдуин — тот, кого мы ищем. Мы некоторое время подержим его под подозрением, но я требую, чтобы на него не давили до того, как его обследует психиатр.