— Не удалось узнать что-нибудь новое о той ночи, когда он нашел ее тело? — спросил Люк.

— Да. Я загипнотизировал его.

— О Бог мой, это…

— Это недопустимо, я знаю, но не допускаю и мысли, что вам придется видеть его подсудимым. Он — свидетель, Люк, а не убийца. Я поставлю на карту свою профессиональную репутацию. — Убежденный Фернандес действовал очень убеждающе.

— О'кей. Так что вы выяснили?

Фернандес достал кассету:

— Хотите послушать?

— Будьте добры. — Люк сделал паузу. — Вы говорили с ним при свидетелях?

— Присутствовали офицер Беннет и офицер Джеггер.

— Джеггер? Хорошо. Очень хорошо. Давайте послушаем.

Фернандес включил диктофон. После неизбежного официального вступления и перечисления свидетелей, времени, места и прочего они услышали, как Фернандес обращается к Фреду Болдуину:

— Теперь давайте поговорим о той ночи, когда вы нашли Уин, согласны, Фред?

— Да. — Голос Болдуина был бесцветен, монотонен: голос послушного, загипнотизированного человека, который ждет, чтобы его вели.

— Вы услышали дома телефонный звонок. Что она говорила?

— Она сказала: «Это Мелисэнда, я…»

— Мелисэнда — это было ее тайное имя — для вас?

— Да. Она сказала мне, что это — ее имя в Другом мире. — Фернандес остановил пленку и странным взглядом поглядел на полицейских.

— Их отношения были целиком основаны на фантазировании — род словесной игры. Чтобы понять, вам нужно знать, что основное чтиво Болдуина — это научная фантастика. Тогда будет понятнее содержание его фантазий. По-видимому, поначалу они шутили друг над другом, признавали, что играют в игру, — но затем игра усложнилась, стала глубоко символичной и, наконец, превратилась в реальность — по крайней мере для него. За нее я, разумеется, не могу сказать уверенно. Может быть, она просто воспользовалась его поглощенностью игрой — а может быть, тоже втянулась в нее. Это невероятно, говорю вам, Люк, — что могут вытворять вроде бы здравомыслящие люди, когда за ними, они полагают, не наблюдают. Мне понадобилось четыре часа, чтобы выслушать и записать это все; он весь ушел в мир своей фантазии. В нем, в этом мире, она объявляла себя существом из Другого измерения. — Он увидел выражение лиц Люка и Пэдди и горячо заверил их: — Тут ничего необычного: дети большую часть дня проводят в фантастическом мире. Если это проявляется во взрослых, мы называем это регрессивной игрой, возможной заменой сексуальной удовлетворенности. Люк, вы же изучали в университете психологию, — так не смотрите на меня таким полицейским взглядом.

Люк усмехнулся и помягчел.

— Хорошо, поверим. Мелисэнда, значит? А как она называла его?

— Нетрудно догадаться. Принцем Теней. В любом случае, вы прочтете об этом крайне интересном для профессионалов случае в моей следующей книге. — Он вновь включил диктофон.

— …Что она говорила по телефону — какие в точности слова?

Болдуин отвечал:

— Она сказала: «Это Мелисэнда. Мне нужно противостоять Спутнику Зла — и я боюсь. Если ты будешь рядом со мной, когда мы встретимся, со мной ничего плохого не случится, Принц Теней. Не откажи мне во встрече на нашей Водной тропе, прямо сейчас». Я сказал: «Я готов». — Голос Болдуина принял странную женскую тональность, когда он говорил за Уин Френхольм. Фернандес снова остановил пленку.

— Спутники Зла — это существа, препятствующие Прекрасным из Другого Мира. В основном это наименование относилось ко всем, кто не входил в мир их фантазий. Большинство социальных аспектов, так сказать, происходило именно от ее фантазии; а большинство практических — от него. Она выдумывала имена и ритуалы; он разрабатывал подробности путешествий из Другого Мира сюда — и обратно, рисовал пейзажи Другого Мира. Черт побери, не смейтесь! Все эти детали просто удивительны. Там существовали всяческие стихии, битвы и противостояния. Когда эта игра станет сексуальной — было делом времени, я бы так сказал. Она подготавливала его с самого начала… возможно, объяснялось это тем, что здесь она была более искушенной, чем в фантазиях. Во всяком случае, этот Спутник Зла был кем-то, кого она недолюбливала — или просто боялась. О, простите.

Он начал было вновь прокручивать кассету, но Люк остановил его.

— Она избрала слово «противостоять» — вот что интересно.

— Да. Я тоже думал об этом, — согласился Фернандес. Он включил плейер.

— Я сказал Трейси, что на заводе неполадки, и вышел. Она не шпионила за мной, но была недовольна, что я оставляю ее. Поэтому мы чуть поспорили, но я пошел. Мне пришлось поехать на машине, потому что я сказал «на завод», но я немного покружил вокруг и припарковал машину на игровой площадке. Я пошел коротким путем. — Фернандес обратил внимание Люка, и тот кивнул, чтобы показать, что география ему ясна. Болдуин описывал ночь.

— …холодно. Я никогда не встречался с ней так поздно, и я слишком спешил, чтобы догадаться надеть джемпер. Светила луна, но не ярко. Я знал, что она уже ждет.

— Откуда вы это знали?

Последовала долгая пауза, затем Болдуин сказал с легким удивлением:

— Я слышал, как она говорила с кем-то.

И Люк, и Пэдди навострили уши. Фернандес, который предвкушал этот момент, улыбнулся.

— Что вы могли расслышать? — послышался его голос на кассете. — Представьте: вот вы идете по тропе вдоль реки. Что вы слышите?

Болдуин помолчал и продолжал:

— Реку. Я слышу реку — и крик совы, и ветер в кустах. Я продрог. И я могу уже расслышать голос Мелисэнды. Она на кого-то злится. Она — за поворотом тропы. «Бесполезно, — говорит она. — Забудь об этом. Я сама скажу ей, и тогда мы посмотрим, кто на ком женится. Но мой ребенок, мой ребенок будет…» — и тут она замолчала.

— Что вы предприняли? — спросил Фернандес.

— Я тоже остановился — и слушал.

— Черт возьми, черт… — бормотал Люк.

Болдуин продолжал:

— Я слышал, как он смеялся. А потом послышался удар, будто что-то упало, и затем этот ужасный звук, будто хрип удушья… Спутник Зла… я слышал, как он убегал, я слышал и ждал, когда он выбежит из-за поворота, но он так и не появился. Наверное, он побежал другим путем. Я тоже побежал… и упал. Я наткнулся на что-то и упал на тропу, почти у реки. И… луна как раз выходит из-за облака… и я вижу Мелисэнду. О, Боже милостивый, моя Прекрасная… — И Болдуин заплакал, так ярки были воспоминания.

Было молчание, в течение которого Фернандес возвращал Болдуина из гипнотического состояния. Психиатр прокрутил пленку вперед и несколько раз пытался найти нужное место.

— Вот, — сказал он.

— …Машина, — говорил Болдуин. — Спортивная машина, вероятно, MG. У них такой явственный, отчетливый выхлоп, что не узнать нельзя. И не новая. Или такая, за которой не ухаживают. Дважды не получается завести мотор… Теперь поехал. Я взваливаю на себя Мелисэнду, я не хочу, чтобы она здесь оставалась, где каждый… каждый… может видеть ее, трогать ее. Она, конечно, умерла, я знаю это, но ее тело… то тело, которое она носила… никто не должен дотрагиваться до него. Никто.

Фернандес выключил диктофон.

— Вам это было необходимо? — Он уже знал ответ и довольно усмехался.

— Спасибо. Я было думал, что Болдуин поярче опишет эту машину: нам говорили, что он — прирожденный механик, всегда возится с машинами и моторами. Конечно, машину мог заводить вовсе не убийца, а совершенно посторонний человек. Но в таком случае этот человек должен был видеть человека, бегущего от реки. В любом случае нам это очень поможет. — Люк потер ухо. — Вся эта история с «Мелисэндой»… не знаю, как ее и вставлять в отчет.

— О, я вам дам весь психиатрический жаргон для ее интерпретации, — заверил его Фернандес. — И вам не так уж важны детали, не правда ли? Достаточно будет основных положений. Если бы вы могли допрашивать его лишь на предмет обнаружения тела, вы бы сделали для него великое дело, Люк. Используйте его в своих целях, но пожалейте, не коверкайте его внутренний мир, его тайну… — Он остановился, зная, что просит о невозможном. — Жена его ничего не знает и не должна знать. Это ранит ее много больше, чем просто физическая неверность. Это не просто секс, а это слияние душ, время, проведенное вместе, смех, магия — и все это не с тобой, и именно поэтому ранит.