Восстание крестьян. С картины И. Самохвалова.

Н. А. Серно-Соловьевич.

М. Л. Михайлов.

В тогдашней литературе нашлось бы не много произведений, с такой прямотой рисующих тоску по воле, зреющую в народе.

Добролюбов понимал, что люди, питающие «тайную симпатию к крепостным отношениям», назовут рассказ М. Вовчка фальшивым: они не допускают мысли о том, что в простой мужицкой натуре может столь развиться сознание прав своей личности. Но ему, критику «Современника», рассказ дал повод, чтобы высказать глубокие мысли о положении крепостного крестьянства, о деспотизме и рабстве, о подавлении естественных стремлений человека, о том, как пробуждается и крепнет среди «простолюдинов» чувство протеста, сознание своего человеческого достоинства. В судьбе и натуре Маши критик увидел характерное явление русской жизни, и он не только дал его широкое, обобщенное толкование, но и сделал из своего анализа острые политические выводы. Полемизируя с «плантаторами и художественными критиками» (как доказательно это сближение крепостников и защитников «чистого искусства»!), Добролюбов горячо доказывал, что в рассказе «Маша» описан вовсе не исключительный случай: «Напротив, — писал Добролюбов, — мы смело говорим, что в личности Маши схвачено и воплощено высокое стремление, общее всей массе русского народа, терпеливо, но неотступно ожидающей светлого праздника освобождения».

Статья «Черты для характеристики русского простонародья», полная революционных мыслей и смелых намеков на неизбежность грозного народного восстания, вызвала раздражение во вражеском лагере. Цензура вела против нее упорную борьбу и добилась того, что статья увидела свет в искаженном и урезанном виде, да и то благодаря исключительной настойчивости Чернышевского. Против статьи Добролюбова выступил в журнале «Время» Достоевский, обвинявший критика «Современника» в грубом утилитаризме, в пренебрежительном отношении к законам искусства. Зато в передовом лагере страстная антикрепостническая публицистика Добролюбова, поднявшего насущные политические вопросы, была встречена с глубоким сочувствием.

Много внимания уделял Добролюбов вопросам развития демократической поэзии. Критикуя недостатки стихов Ивана Никитина, он помогал поэту-демократу освободиться от многих его заблуждений. Критик выражал уверенность, что Никитин сумеет более прочно и сознательно примкнуть к революционно-демократическому лагерю. Он призывал поэта «выработать в душе твердое убеждение в необходимости и возможности полного исхода из настоящего порядка этой жизни для того, чтобы получить силу изображать ее поэтическим образом…». Эти слова были благотворны не только для Никитина — они содержали программу развития всей революционной литературы; из них вытекала мысль о том, что только передовой поэт, осуждающий крепостнический порядок жизни, может обрести силу подлинного художника, народного певца.

Добролюбов возлагал большие надежды на то, что писатели из народа войдут в русскую литературу и скажут свое свежее и сильное слово. Он мечтал о новом типе поэта — новатора, гражданина, певца народных нужд и стремлений. Среди современников критика был такой поэт, в котором Добролюбов видел осуществление своего идеала. Правда, он не посвятил ему ни одной статьи, не откликнулся на его стихи даже маленькой рецензией. И тем не менее именно этот поэт оказался тем самым народным трибуном, гневным сатириком, о появлении которого давно мечтал Добролюбов. Это был Некрасов.

Еще в первой своей статье («Собеседник любителей российского слова») начинающий критик отнес стихи Некрасова к «лучшему, что есть в нашей словесности», поставив их в один ряд с народными песнями и произведениями Гоголя; он рассматривал некрасовские стихи в русле народного, реалистического «гоголевского» направления, борьбе за развитие которого была посвящена вся критическая деятельность революционных демократов. Это был единственный случай, когда Добролюбов упомянул о Некрасове в печати (да и то в тексте «Современника» фамилия поэта была заменена тремя звездочками). Критик, внимательно разбиравший стихи третьестепенных авторов, не имел возможности писать о своем любимом поэте потому, что Некрасов был редактором и издателем «Современника», говорить о его творчестве на страницах журнала было неудобно.

Но если Добролюбов не мог открыто заявить в печати свое мнение о Некрасове, то все же его отношение к поэту не могло не отразиться в критических статьях, посвященных русской поэзии того времени. И действительно, последние выступления Добролюбова по вопросам поэзии (рецензии на сборники стихов И. Никитина и Д. Минаева, 1860) написаны как бы на фоне: этого признания Некрасова значительнейшим поэтом современности. Не называя поэта по имени, критик все время имеет в виду его стихи как высшее достижение в этой области, он негласно сравнивает с ним или противопоставляет ему разбираемых авторов.

В рецензии, посвященной Никитину, Добролюбов критикует недостатки современной лирической поэзии — ее «бесцветность, неопределенность и мечтательность». Невозможно предположить, что эти недостатки критик распространял также и на творчество Некрасова. Очевидно, последнее сознательно исключается им из общего обзора современной лирики. А вслед за тем критик постепенно подготавливает читателя к восприятию своих мыслей о скором появлении поэта, столь необходимого для современности.

«Жизненный реализм должен водвориться и в поэзии, и ежели у нас скоро будет замечательный поэт, то, конечно, уж на этом поприще, а не на эстетических тонкостях. Восход солнца, пение птичек, блаженство сладострастья… теперь могут быть изображены очень хорошо и доставить минутный успех поэту, но никогда не привлекут к нему того живого, деятельного и энергического сочувствия, которое всегда проявляется в обществе к людям, нужным, в известную эпоху, не даром живущим на свете… Нам нужен был бы теперь поэт, который бы с красотою Пушкина и силою Лермонтова умел продолжить и расширить реальную, здоровую сторону стихотворений Кольцова».

Таким образом, идеальный облик будущего поэта складывается из гармонической красоты пушкинской поэзии (в данном случае понятой односторонне), лермонтовского пафоса отрицания и протеста и кольцовского демократизма, близости к народу, кольцовской крестьянской тематики. В литературе тех лет ответить этим требованиям могла, без сомнения, только поэзия Некрасова. Добролюбов прекрасно понимал это, и, конечно, только Некрасова имел в виду, когда говорил, что «у нас скоро будет замечательный поэт». Мы знаем, что он не мог, а до поры до времени, может быть, и не хотел прямо заявить об этом, но вскоре ему удалось выразить свое мнение о Некрасове еще более определенно.

Заканчивая рецензию о Никитине, Добролюбов писал: «Когда действительно придет возможность, какой-нибудь переделки в общественных правах и отношениях, тогда, конечно, посреди рабочих практиков не преминет явиться и энергический лирик с поэтическим словом одушевления и одобрения». Иными словами: когда настанет пора народной революции, тогда среди восставших, среди «рабочих практиков» этой революции появится вдохновенный певец, «энергический лирик», самый «замечательный поэт», о котором говорил Добролюбов в начале своей рецензии.

На чем же основывалась его твердая уверенность в том, что эта близкая народная революция выдвинет и своего поэта? Для ответа на этот вопрос надо вспомнить о письме Добролюбова к Некрасову, писанном через несколько месяцев после статьи о Никитине (в августе 1860 года). Отвечая тогда Некрасову, который в минуту уныния жаловался на бесполезность борьбы и слабость своих сил, Добролюбов звал его к большой политической деятельности. Он писал: