Нетрудно догадаться, что под «рутинистами» Добролюбов имел в виду лагерь реакции, а под «прогрессистами» — либералов, — представлявших с точки зрения революционной демократии наибольшую опасность для дела революции. Себе же редактор «Свистка» оставлял некую третью позицию, стараясь создать у блюстителей политической нравственности впечатление, что газета будет критиковать «прогрессистов» за избыток либеральности и недостаточно глубокое усвоение «начал просвещения и гуманности». Однако обмануть бдительность цензурных властей не удалось: на ходатайство об издании газеты, поданное от имени подставного лица, последовал отказ. От больших планов пришлось отказаться.

Но и тот «Свисток», который продолжал время от времени появляться в качестве одного из отделов «Современника», Добролюбов сумел сделать боевым органом литературной и политической сатиры- Подготовленные и выпущенные им восемь номеров «Свистка» представляли собой восемь оглушительных залпов, выпущенных в стан врага, прежде всего против дворянско-буржуазного либерализма с его трусостью, продажностью, лицемерием.

Первая страница «Свистка», («Современник» № 1 за 1859 год).

Фельетоны, сатирические куплеты и стихотворные пародии Добролюбова, брызжущие талантом и остроумием, отмечены подлинной политической остротой. Важной чертой «Свистка» была его тесная связь с жизнью, стремление по-газетному откликаться на самые злободневные вопросы, самые волнующие события отнюдь не только литературного характера.

Одним из таких событий, привлекавших внимание передовой русской общественности с самого начала 1859 года, были волнения рабочих на строительстве железных дорог, главным образом Московско-Нижегородской и Волго-Донской. Строительство осуществлялось крупными дельцами-подрядчиками, которые вербовали дешевую рабочую силу из крепостных крестьян. Невероятно тяжелые условия труда, жестокость обращения, нищенская оплата и ужасающее питание (например, на одном из участков пути во Владимирской губернии рабочих кормили протухшей солониной с червями, а воду привозили из стоячей заводи, в которой местные крестьяне стирали белье) — все это привело к возмущению среди строителей, которое прежде всего выразилось в том, что они партиями начали покидать свои участки, преследуемые жандармами и подрядчиками. Добролюбов не мог не откликнуться на это. И он писал в «Свистке» о трагическом положении крепостных рабочих на постройке железной дороги; предавал позору миллионера Кокорева, который выдавал себя за гуманного человека и поклонника гласности, но в то же время наживал громадные барыши при помощи бессовестной эксплуатации крестьян, согнанных из разных местностей на строительство «чугунки» и, по существу, обреченных на вымирание (статья «Опыт отучения людей от пищи»).

Внимание «Свистка» привлекла судьба женщины, которой предстояло зимой отправиться в Сибирь по этапу вместе с колодниками за несколько тысяч верст, не будучи ни в чем виноватой. Сведения об этой вопиющей истории проникли даже в печать, но «гласность» тех времен была такова, что имена действующих лиц были заменены буквой N. а вопрос о том, кто виноват в печальном происшествии, вообще не поднимался. По этому поводу Добролюбов писал в «Свистке» от имени выдуманного нижегородского жителя Д. Свиристелева, обращаясь к либеральным болтунам и краснобаям: «…Вы очень чувствительны; услышавши о несправедливости, вы начинаете громко кричать; узнав о несчастии, горько плачете. Но вы как-то умеете возмущаться против несправедливости вообще, так же как умеете сострадать несчастию в отвлеченном смысле, а не человеку, которого постигло несчастье… От того все ваши рассуждения и отличаются таким умом, благородством, красноречием и — непрактичностью в высшей степени. Вы до сих пор разыгрываете… каких-то чувствительных Эрастов: как будто исполнены энтузиазма и силы, как будто что-то делаете, а в сущности все только себя тешите и — виноват — срамите перед нами, простыми провинциальными жителями».

Это слова подлинного революционера, человека дела, страстно ненавидящего прекраснодушие и практическую беспомощность дворянского либерализма.

Внимательно приглядываясь к окружающей жизни, редактор «Свистка» стремился повсюду отыскивать факты и примеры, рисующие мрак и беззаконие, царившие в крепостническом государстве. Так, он собирался опубликовать в «Свистке» весьма красноречивый рассказ известного этнографа и писателя-демократа П. И. Якушкина о тех издевательствах, которым тот подвергся со стороны провинциальной полиции, Якушкин в качестве собирателя народных песен ходил по деревням Псковской губернии. Он имел обыкновение одеваться в простонародный костюм и именно этим возбудил подозрение бдительного полицейского начальства. Фольклориста схватили и в течение многих дней продержали в смрадной арестантской, в ужасных условиях. Якушкин писал об этом:

«Вы знаете, что я хожу по деревням, выбираю избы для ночлегов поплоше; стало быть, к грязи присмотрелся, но такой грязи, какую я нашел в арестантской, не дай бог вам видеть; я буквально целую ночь присесть не мог…

— Ты за что попал? — спросил меня один арестант, мальчик лет 18…

— Не знаю, брат!

— Верно, стянул что?

— А приведут меня к господам своим, те ту же пору половину головы обреют, выпорют, а там через три дня еще выпорют, а там еще через три дня выпорют; до трех раз, да и оставят.

— А разве бывало уж с тобой это?

— В другой раз… Не знаешь ты, человек милый, Сказки какой, спать не хочется.

Я стал ему рассказывать историю Ветхого завета.

— Однако, я вижу, ты из книг говоришь, — сказал мужик, выходя из-за перегородки нашей арестантской… — Скажи, человек душевный, за что тебя схватили? — спросил он меня.

— Я не мужик, а надел мужицкое платье; за это и посадили.

— Как, за мужицкую одёжу?

— Да, за мужицкую одёжу.

— Да разве мужик не человек?

На этот вопрос я не знал, что могу сказать, а потому и не отвечал ему.

— Мужик тоже человек! — убедительно говорил мой новый товарищ. — Рассказывай, что в книжках читал! — прибавил он, немного помолчав…»

Картина невероятного полицейского произвола, бесправие простых людей и дикие нравы провинциальных блюстителей порядка, достойно, продолжающих традиции гоголевских держиморд и городничих, — все это привлекло внимание Добролюбова к рассказу Якушкина о его псковских злоключениях; он думал поместить этот рассказ в «Свистке» под иронической рубрикой «Отрадные явления».

Почти в любой критической статье Добролюбова нетрудно обнаружить всегда присущее ему чувство юмора и большой талант сатирика. У него есть рецензии, похожие скорее на фельетоны, написанные по всем правилам этого жанра (такова, например, блестящая по форме рецензия на книгу «Применение железных дорог к защите материка», такова известная статья «Стихотворения М. Розенгейма» и др.). Но с особенной силой Добролюбов-сатирик развернулся в своих стихотворных памфлетах, фельетонах и пародиях на страницах «Свистка». Здесь благодаря его изобретательности появились три новых «поэта», три литературные маски: Конрад Лилиеншвагер, Яков Хам и Аполлон Капелькин. Первый из них — восторженный и туповатый либерал, шумно обличающий извозчика, получившего с седока лишнюю монету, мелкого воришку, забравшегося в чужой карман, чиновника, берущего взятки, и т. п. Ограниченный и самодовольный рифмоплет становится, в позу грозного обличителя. Его гневная речь, обращенная к мелкому взяточнику, исполнена «гражданского» пафоса: