Весь день она странно себя чувствовала. Отец всегда говорил, что, если чувствуешь, как по спине пробегает холодок, значит, кто-то ходит по твоей могиле. Элизабет в это не верила, но все же отвернулась от трехместного кожаного дивана, пытаясь избавиться от ощущения, что кто-то на нее смотрит.

Айвен видел, как она выключила звук телевизора, быстро поставила кофейную чашку на столик и вскочила с кресла так стремительно, будто сидела на булавках. Ну, вот опять, подумал он. Расширенными от ужаса глазами она оглядывала комнату. Айвен приготовился и подвинулся на край дивана. Кожаная обивка чуть слышно скрипнула.

Элизабет резко обернулась и посмотрела на диван.

Она схватила черную железную кочергу, стоявшую у большого мраморного камина. Крепко сжав ее в руке, так что побелели костяшки пальцев, она медленно обошла комнату на цыпочках, заглядывая во все углы. Диванное покрытие скрипнуло снова, и Элизабет бросилась туда. Айвен поднялся и отошел в сторону.

Он спрятался за занавесками и смотрел, как она снимает с дивана подушки, ворча себе под нос что-то про мышей. После десятиминутных поисков Элизабет положила подушки на место, вернув дивану его безупречный вид.

В недоумении она взяла со столика чашку и пошла на кухню. Айвен следовал за ней почти вплотную, он шел так близко, что пряди ее мягких волос щекотали ему лицо. Ее волосы пахли кокосом, а от кожи по-прежнему исходил фруктовый аромат.

Он сам не понимал, чем она его привлекла. Он наблюдал за ней с обеда в пятницу. Люк все звал и звал его играть в бесконечные игры, а Айвену не хотелось ничего, кроме как находиться рядом с Элизабет. Сперва только для того, чтобы понять, сможет ли она услышать или почувствовать его, но вскоре он пришел к выводу, что она неотразима. Она была помешана на чистоте. Он заметил, что она не может выйти из комнаты, чтобы ответить на телефонный звонок или открыть входную дверь, если в ней не все убрано. Она пила много кофе, рассматривала сад, снимала воображаемые пылинки практически со всего вокруг. И еще она думала. Это было видно по ее лицу. Элизабет сосредоточенно хмурилась, при этом выражение ее лица менялось, как будто она мысленно вела с кем-то разговор, и, судя по тому, как часто она хмурилась, эти беседы постоянно перерастали в споры.

Он заметил, что ее всегда окружает тишина. Ни музыки, ни каких-либо привычных звуков, как у большинства людей: грохочущее радио, открытое окно, через которое врывается шум лета, пение птиц, жужжание газонокосилок. Они с Люком мало разговаривали, и чаще всего их общение сводилось к тому, что она давала инструкции, а он спрашивал разрешения – в общем, ничего веселого. Телефон звонил редко, никто не заходил в гости. Как будто мысленные разговоры были достаточно громкими, чтобы заполнить окружающую пустоту.

Всю пятницу и субботу он ходил за ней по пятам, а вечером сидел на кремовом диване и наблюдал, как она смотрит, судя по всему, единственную программу, которая ей нравилась. Они смеялись над одними и теми же шутками, вздыхали в одних и тех же местах – казалось, они совпадают во всем, хотя она и не подозревала, что он рядом. Прошлой ночью он смотрел, как она спит. Спала она беспокойно, максимум три часа, остальное время провела за чтением: откладывала книгу каждые пять минут, смотрела в пустоту, снова брала, пролистывала несколько страниц, читая одно и то же, снова откладывала, закрывала глаза, через какое-то время вновь открывала их, включала свет, делала наброски мебели и комнат, играла с цветами, оттенками и кусочками тканей, выключала свет…

Наблюдая за ней из плетеного кресла в углу, Айвен почувствовал, что сам устал. Регулярные прогулки на кухню за кофе не помогали ей заснуть. В воскресенье утром она встала рано и принялась за уборку: чистила ковры пылесосом, мыла, полировала и драила и без того безупречный дом. Она занималась этим все утро, пока Айвен в саду за домом играл с Люком в салочки. Он вспомнил, что Элизабет особенно расстроил вид Люка, бегающего по саду, смеющегося и кричащего что-то самому себе. Она присоединилась к ним за кухонным столом и смотрела, как Люк играет в карты, с озабоченным видом качает головой и подробно объясняет правила пустоте перед собой.

Но когда в девять вечера Люк пошел спать, Айвен быстрее обычного прочитал ему сказку «Мальчик-с-пальчик» и поспешил к Элизабет. Он чувствовал, как тревога ее растет с каждым днем.

Она сполоснула кофейную чашку и, перед тем как поставить ее в посудомоечную машину, убедилась, что на ней нет ни единого пятнышка. Затем протерла раковину специальной тряпочкой и бросила ее в корзину с грязным бельем, стоявшую в подсобке. Потом она сняла воображаемые пылинки с нескольких предметов, подняла крошки с пола, выключила везде свет и начала тот же процесс в гостиной. Два вечера подряд она делала абсолютно одно и то же.

Но сейчас, выходя из комнаты, она вдруг резко остановилась, Айвен чуть не налетел на нее. Сердце у него бешено забилось. Неужели она почувствовала его присутствие?

Элизабет медленно повернулась.

Он поправил рубашку, чтобы выглядеть презентабельно.

Когда они оказались лицом к лицу, он улыбнулся.

– Привет, – сказал он, страшно смущаясь.

Она устало потерла глаза.

– Ох, Элизабет, ты сходишь с ума, – прошептала она. И, закусив губу, двинулась на Айвена.

Тут Элизабет поняла, что теряет рассудок. Это уже случилось с ее сестрой и матерью, теперь очередь за ней. Последние несколько дней она чувствовала себя ужасно неуверенно, как будто кто-то постоянно следил за ней. Она заперла все двери, задернула все шторы, включила сигнализацию. Но ей этого показалось мало.

Она бросилась через гостиную к камину, схватила кочергу, выбежала с ней из комнаты, заперла за собой дверь и с кочергой в руке поднялась наверх, в спальню. Положив кочергу на прикроватную тумбочку, она покачала головой и выключила свет. Она действительно сходит с ума.

Айвен выбрался из-за дивана, куда нырнул, когда Элизабет пошла прямо на него, и огляделся. Он слышал, как щелкнул замок. Такого разочарования он еще никогда не испытывал. Она по-прежнему его не видела.

Знаете, я ведь не волшебник. Я не могу сложить руки на груди, кивнуть и в следующую секунду оказаться на самом верху книжной полки или еще где-нибудь. Я не живу в лампе, у меня нет смешных ушей, волосатых ступней или крыльев. Я не меняю выпавшие зубы на монетки, не оставляю подарки под елкой и не прячу шоколадные яйца. Я не умею летать, лазить по стенам и перемещаться со скоростью света.

И я не в состоянии открыть дверь.

Кто-нибудь должен сделать это за меня. Взрослые считают, что нет ничего смешнее. Но я ведь не смеюсь над взрослыми, когда они не могут забраться на дерево или произнести алфавит в обратном порядке, потому что они не могут этого сделать физически. Это вовсе не значит, что они какие-то недоделанные.

Так что Элизабет могла и не запирать дверь гостиной, отправляясь спать, потому что я все равно не смог бы повернуть ручку. Как я уже сказал, я не супергерой, моя сила – это дружба. Я слушаю людей и слышу, что они говорят. Я прислушиваюсь к их интонациям, к словам, которые они выбирают, и, что важнее всего, я слышу то, чего они не говорят.

Поэтому единственное, что я мог делать той ночью, – это думать о своем новом друге Люке. Время от времени мне необходимо сосредоточиться. Я мысленно делаю заметки, чтобы потом отправить отчет в Управление. Там все это фиксируют в учебных целях. К нам постоянно присоединяются новые люди. Должен признаться, что, находясь среди друзей, я их немного кое-чему учу.

Мне нужно было подумать, почему я сюда попал. Почему Люк захотел увидеть меня? Что он мог получить от нашей дружбы? Мы работаем профессионально и должны предоставлять компании краткую биографию наших друзей, а также перечень наших целей и намерений. Обычно я сразу с легкостью могу определить проблему, но сейчас что-то сбивало меня с толку. Понимаете, я никогда еще не дружил со взрослыми. Любой, кто хоть раз общался со взрослыми, поймет почему. С ними никогда не бывает весело. Они живут строго по расписанию, сосредоточены на самых малозначительных вещах, таких как закладные и банковские счета, хотя всем известно, что наибольшую радость приносят окружающие нас люди. Это тяжелый труд, а не игра, и я действительно много работаю, но все равно больше всего люблю играть.