Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Холод. Недомогание. Усталость. Непосильный труд. И многое, многое другое. Она чувствовала себя обессилевшей, изнуренной. Ей все надоело. Она не рассказывала Омово и сотой доли того, что ей приходится терпеть; рассказала лишь маленькую толику, отдельные, тщательно отобранные эпизоды. Их личная жизнь была чем-то сродни, и ей было приятно думать, что он и так все понимает, не может не понимать. Он — там. Там — это здесь. Там — целый пласт спутанных, жадно внимающих, пропитанных пылью, скрываемых за притворством жизней. Там боль и отчуждение и целая вереница потерь. Там он. Там она.

Растоптанный, увядший цветок казался черным. Она подумала о бессмысленной войне между двумя деревнями у нее на родине. Ее преследовали тени близких. Лицо отца, остановившийся взгляд брата, рот матери, шепчущей молитвы. Решимость созрела окончательно. Как оказалось, ее компромисс ни в коей мере себя не оправдал. Она представила себя старухой с клюкой, в грязной, вонючей юбке, ворчащей на детей, которые считают ее ведьмой. Тихий внутренний протест рождал мысль о самоубийстве — утопиться — и дело с концом, но она не могла преодолеть страх.

Она чувствовала себя одинокой, покинутой, потерпевшей кораблекрушение. Она с грустью думала о том, что даже Омово и ее любовь не помогут ей избавиться от бесконечной пустоты, которая, подобно тени огромной хищной птицы, поглощает ее. Любовь не оправдала ее надежд. У Омово много своих проблем. Бесконечными потерями отмечены их судьбы. Эти потери представлялись ей слишком абстрактными, не касавшимися ее непосредственно. Она подумала об обезображенном трупе девочки, найденном Омово в парке. Да, она должна бежать отсюда. Ее томили дурные предчувствия, готовые вот-вот свершиться наяву. Она была удивительно спокойна и великодушна, готова простить всех и вся, в том числе и себя. Все бесполезно. Она должна решиться.

Она мысленно собирала свои пожитки. Муж заворочался в постели, но вскоре снова уснул, послышался его громкий храп. Она мысленно складывала свои вещи и живо представляла себе родные далекие края. Жители деревни, конечно же, бросятся ей навстречу. День будет теплый, солнечный. Деревья будут раскачиваться в почтительном приветствии. Муж опять заворочался, и вскоре она уснула.

Рано утром Такпо отправился в город за продуктами для своей лавки. По утрам изо рта у него дурно пахло. Он улыбнулся, дал ей пятнадцать найр. Это был первый раз, когда он вот так дал ей деньги, сказав, чтобы она купила себе что-нибудь из одежды. Тем самым он успокаивал свою совесть. Она улыбнулась и поблагодарила его, как подобает почтительной жене. Он жевал ароматную веточку и выплевывал жвачку на пол. Под полом возились и скреблись крысы. Она принесла ему воды для умывания. Приготовила еду. Оставшись одна, подмела пол, застелила кровать, всюду навела порядок и села писать письмо Омово — она должна объяснить, почему ушла. Но передумала и порвала его. Он и так поймет, не может не понять. Зато написала коротенькую записочку мужу, в которой сообщала, что ушла от него навсегда.

Маленькую коробку нести было легко. Она решила идти мимо обожженных солнцем трущоб. Здесь все было как обычно. Дети играли. Всюду грязь. Бродячие собаки обнюхивали друг друга. Старики курили. Молодые мужчины выглядели беспечными и счастливыми. Никому нет дела до ее переживаний, смятения, обманутых надежд. Ей было немного жаль оставленных у Такпо вещей. Ей было глубоко жаль Омово. Стоял ясный и солнечный полдень.

Глава двадцать пятая

Его башмаки проскрипели по коридору. Когда он вошел в контору, никто даже не взглянул на него. Саймон ел печенье, макая его в воду и разглядывая висевший напротив календарь с изображением полуобнаженной белой женщины. Старший клерк с одержимостью маньяка нажимал на клавиши карманного калькулятора. Чако оторвался на минуту от своей футбольной лотереи, чтобы откусить кусочек замусоленного ореха кола и прочистить нос. Вид у него был весьма озабоченный; на прошлой неделе он основательно проигрался. Он вдохнул целую понюшку табака, отчаянно тряхнул головой и громко чихнул.

Враждебность, этот старый призрак, постоянно витавший в конторе, испарилась. На смену ей пришел веселый дух товарищества. Свистел чайник, и Омово понял, что в конторе появился новый мальчик на побегушках, а с ним определенный уют.

— Что у тебя с лицом? — спросил старший клерк, убирая калькулятор, судя по всему, удовлетворенный своими подсчетами. Все находившиеся в комнате вскинули глаза на Омово и увидели огромную наклейку на лбу, распухшие веки и кровоподтеки на лице.

— Аби[19], на тебя напали грабители? — вступил в разговор Саймон.

— Может, он перепутал место свидания и пришел не туда, куда следовало, — высказал свою догадку Чако.

— А может, он отказался платить проститутке, вот она его и отделала, — не унимался Саймон.

— Ты что же, Саймон, знаешь, как проститутки отделывают клиентов, а?

— А может, он просто притворяется?

— Нет, в самом деле, ты не являлся в контору целых три дня. Что случилось? У тебя есть какое-нибудь оправдание?

— На меня ночью напали хулиганы.

— Что-то ты совсем исхудал.

— Смотри-ка, у тебя уже немного отросли волосы.

— После того как меня избили, у меня поднялась температура. Два дня я пролежал пластом.

— Понимаю.

— Мы понимаем.

— Зайди-ка к управляющему.

— Да, да, тебе следует зайти к управляющему.

Омово взглянул на свой рабочий стол. В этот момент в комнату вошел парень, которого он видел несколько дней назад поджидающим господина Акву, и поспешил к кипящему чайнику. В наступившей тишине Омово понял, почему вдруг изменилась атмосфера в конторе. Новичок был молод, только что со школьной скамьи, полон энергии и готов безропотно выполнять любые поручения. Они кивнули друг другу.

Омово без стука распахнул дверь в кабинет управляющего. Чако выскочил было из-за стола, чтобы остановить его, но опоздал. Управляющий как раз допивал кофе. В кабинете стоял специфический запах, и Омово сморщил нос. Ему было все ясно. Управляющий тоже знал, что имеет в виду Омово — густой запах пущенных управляющим ветров. Управляющий был в замешательстве. Оба молчали.

Стол управляющего свидетельствовал о его преуспевании в жизни. С портрета в рамке улыбается миловидная жена. Рядом — табличка с указанием его имени и должности. Кипы документов. Толстый коричневый бумажник, две чековые книжки. Еще одна фотография, помещенная в великолепную рамку, на ней обворожительно улыбающийся управляющий запечатлен в Лондоне на Пиккадилли вместе с белыми хозяевами фирмы. Стены увешаны многочисленными календарями с изображением романтических пейзажей. Молчание становилось тягостным.

— Садись, Омово. Я тебя слушаю.

Продолжая стоять, Омово спросил:

— Я хочу знать — я уволен?

— Нет, отчего же. Более того, тебе увеличили жалованье. Но отныне ты будешь работать в филиале.

— Очень мило с вашей стороны.

— Что ты имеешь в виду? Ты не являешься в контору три дня и не представляешь ни свидетельства о болезни, ни какого-либо иного оправдательного документа. Я с чистой совестью мог бы тебя уволить. Но я — человек добрый, и, кроме того, в нашей компании принято заботиться о людях. Мы принимаем твои слова на веру и даем возможность наконец проявить себя в деле.

— И одновременно оказываете благодеяние своему племяннику, приняв его на службу.

— Что же в этом плохого? Такие вещи, как известно, случаются.

— А что, если я откажусь перейти в филиал?

— Боюсь, в этом случае нам придется тебя уволить. Миллионы людей рады будут занять твое место.

— Я не согласен на перевод. Это злонамеренная акция. Вы прекрасно знаете, что я не смогу добираться до филиала из Алабы и к одиннадцати часам.

вернуться

19

Аби — неужели, или. Восклицание, распространенное в разговорном языке нигерийцев.

56
{"b":"251881","o":1}