Омово догадывался, что после Туво вся эта компания явится звать отца, а возможно, пожелает вытащить и его. Он спрыгнул с барьера веранды и юркнул в комнату.

— Эй, рисовальщик, куда убегаешь? — крикнул ему вдогонку один из мужчин.

Очутившись в комнате, Омово запер дверь на ключ. Он слышал, как они гремели ведрами, распевали песни, которыми по традиции сопровождается работа, и звали отца Омово выйти поработать с ними. Вместо отца к ним вышла Блэки, и мужчины принялись подшучивать над нею.

— Видать, из-за тебя муж не хочет выходить из дома? Этим надо заниматься ночью!

Блэки рассмеялась и обещала разбудить мужа. Вскоре отец и в самом деле присоединился к поджидавшей его компании, и они все вместе удалились на задний двор, унося с собой и весь шум.

В комнате к Омово вернулось спокойствие. Он сел на единственный стул и принялся размышлять о жизни. Еще со времени смерти матери его жизнь представлялась ему беспорядочной и бесцельной. Куда он шел? Куда вела его извилистая дорога. У него было ощущение, что в его жизни отсутствует нечто очень важное, без чего она не может считаться полноценной. В школе он хорошо учился вплоть до пятого класса. Но перед самыми выпускными экзаменами у отца возникли материальные затруднения, и он не мог больше вносить плату за обучение. Положение усугублялось тем, что отец продолжал обманывать мать Омово, уверяя, что обо всем позаботился и все в полном порядке. Директор же школы, на редкость жестокий тип из племени ибо, не допустил Омово к выпускным экзаменам по шести предметам на том основании, что не была внесена соответствующая плата. Директор всегда считал, что все его ученики — отъявленные негодяи и что Омово просто-на-просто «прокутил» предназначенные для уплаты за обучение деньги. В результате Омово не сдал экзамены и не получил свидетельства об окончании школы. Ему требовалось только одно — разрешение держать экзамены. Но этого разрешения ему не дали. Со смертью матери вся его жизнь уподобилась блужданию в лабиринте.

Однако в глубине души у Омово зрело смутное предчувствие, что он непременно выбьется в люди; это предчувствие давало ему силы и помогало преодолевать все трудности. И братья, и мать, и даже отец верили в его талант. Когда в доме собирались гости или друзья, мать всегда показывала его ранние работы — вышивку бисером и рисунки. Она очень гордилась им, хотя и старалась не подать виду. И все же главным вдохновителем был отец, который всячески поощрял увлечение сына рисованием, начиная с шестилетнего возраста. Отец внимательнейшим образом разглядывал его рисунки, хваля одни, критикуя другие. Именно отец настоял на участии Омово в конкурсе, где ему было присуждено первое место. Омово было тогда двенадцать лет. Отец покупал ему книги о знаменитых художниках и иногда сам читал их по вечерам вслух. Отдавая себе отчет в том, как мало он достиг в жизни, Омово в то же время понимал, что как раз благодаря этому он воспитал в себе жизнестойкость и мужество.

Омово трезво итожил прожитую жизнь. Он не получил свидетельства об окончании школы. Он лишился матери. Братья отважились на рискованный шаг: ушли из дома и губят себя на чужбине. Он служит в ненавистном ему учреждении. Он отчужден от отца. Он любит Ифейинву, но не может открыто проявить свои чувства. Две его хороших работы утрачены. Вот и все, что он может о себе сказать.

В висках у Омово отчаянно стучало. В зашторенной комнате было темно. Где-то над головой жужжал москит. Его взгляд блуждал по стене, на которой висела выписанная им откуда-то цитата, репродукции картин известных художников, его собственные рисунки. Ничто не вызывало у него эмоций. Он ощущал себя совершенно опустошенным. Он долго пребывал в таком состоянии, потом встал, раздвинул шторы и открыл блокнот в том месте, где были записаны привидевшиеся недавно сны. Он вспомнил о картине, которую собирался нарисовать, и по телу его пробежала дрожь. Он встал и снова задернул шторы, создав в комнате полумрак. Он чувствовал, что должен нарисовать эту картину, что как только он ее нарисует, жизнь его обретет какой-то смысл. Он ощущал стремительно нараставшую в нем жгучую потребность работать. Замысел еще не выкристаллизовался; он вспомнил обезображенный труп девочки, найденный в парке. Интересно, удалось ли Кеме что-либо сделать за это время и приступила ли к расследованию полиция, известная своей редкостной нерасторопностью как раз в подобных случаях. При воспоминании о девочке в душе у него что-то перевернулось. У него было такое чувство, как будто в трагическом происшествии есть доля и его вины; при мысли об этом его охватило лихорадочное желание немедленно взяться за кисть.

В висках отчаянно стучало, и он почти физически ощущал, как пульсирует кровь. Он вспомнил рисунок, сделанный им в семилетнем возрасте, — множество замкнутых волнистых линий, образующих фигуры различной формы. Конец линии всегда терялся в лабиринте абстрактных фигур. Увидев рисунок, учитель похвалил его, а потом сделал с него фотокопию и повесил на стену в своем кабинете. Отец внимательно разглядывал рисунок, подолгу размышлял над ним. Омово ничего не понимал. Ведь он всего-навсего взял карандаш и стал водить им по бумаге. Отец же, взглянув на рисунок, сказал:

— Омово, это — сама жизнь. Ты знаешь, что ты нарисовал?

Тот покачал головой.

— Так вот, это — жизнь. Ты еще слишком мал, чтобы понимать. Но когда-нибудь поймешь. Я сохраню этот рисунок. Когда ты станешь постарше, я покажу его тебе, и ты поймешь, что сотворил в простодушном неведении.

Позже Омово нарисовал еще один рисунок — опять-таки конусообразные фигуры, образованные волнистыми линиями и переходящие друг в друга. Учитель не пришел от рисунка в восторг, а только снисходительно улыбнулся и покачал головой. Отец тоже мрачно покачал головой и промолчал. В результате мальчик понял, что, создав однажды стоящую вещь, не следует повторять ее до тех пор, пока не будешь знать — зачем это нужно. Омово не знал, почему ему вспомнился этот случай, но смутно догадывался, что это — некий сигнал, идущий из глубин его сознания.

Он вспомнил, что вечером ему предстоит свидание с Ифейинвой. На душе стало легко и радостно; он схватил блокнот и принялся, не отрывая руки, водить карандашом по бумаге, оставляя на ней конусообразные фигуры из волнистых линий. Он чертил и чертил на бумаге линии, не пытаясь ни усмотреть в их нагромождении какой-либо смысл, ни тем более подчинить рисунок определенному замыслу. Сделав с десяток рисунков, он устал. На одном из них он решительно написал: «Линии жизни». Перебирая затем рисунки, подумал: «Глупо и претенциозно», — вырвал листок с этой надписью из блокнота и разорвал на мелкие кусочки.

В висках стучало еще сильнее. Шум в компаунде как-то странно утих, и Омово догадался, что снова отключили ток. Он повалился на свою взъерошенную постель и попытался уснуть, чтобы избыть во сне смятение духа.

Ифейинва услышала грубый голос окликнувшего ее мужа. Сердце у нее екнуло, ноги вдруг сделались ватными, но она продолжала нести ведро. Проходя мимо забранного деревянной решеткой огромного окна, она увидела, что он сидит на кровати, безобразно расставив ноги и широко разинув рот в сладкой зевоте.

— Где ты пропадала, Ифейинва, а? Почему так долго ходила за водой?

Она прошла мимо, оставив без внимания его вопрос, и направилась к душевым, помещавшимся в дальнем конце зловонного, грязного заднего двора. Душевая представляла собой тесную кабину с покрытыми слизью стенами. Трещины в стенах, сквозь которые проникали серые полоски света, день ото дня становились шире, и в темноте их легко было принять за змей. Пол был по щиколотку залит застоявшейся скользкой водой. По вечерам здесь можно было слышать крысиную возню в норах; иногда крысы выскакивали из нор и днем, пугая голых купальщиков. На полу кем-то были положены два больших камня, на которые обычно вставали во время мытья.

Ифейинва поставила ведро на один из камней и выскочила из душевой. Она испугалась крысы, которая проворно перебежала из одного угла кабины в другой и скрылась в норе.