Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Иди сюда, ты, образованная дура! — крикнул муж. Его резкий, скрипучий голос полоснул по ней как ножом. Он подошел к ней и толкнул к тропинке среди густого кустарника. Сердце ее билось так отчаянно, что его удары, казалось, были способны расколоть тысячу кокосовых орехов. Ее терзали страшные предчувствия, и душа замирала от каждого шороха. Его лицо во тьме было неразличимо. Только злобно, как у гориллы, сверкали глаза, и без конца открывался и закрывался рот. Когда они вышли к широкой прогалине, он велел ей остановиться. Прогалина напоминала кладбище или заброшенную ферму.

— Боишься?

Она молчала.

— Боишься?

Она молчала.

— Значит, не боишься?

Он достал из кармана финский нож; блеснуло острое лезвие, и она в ужасе отшатнулась.

— Да! Да, я боюсь. Что ты собираешься со мной сделать, скажи!

Он кашлянул, потом коротко рассмеялся. Глаза у него горели. Руки дрожали. Он несколько раз открывал рот, как бы собираясь что-то сказать.

— Ты хочешь убить меня?

Он не ответил.

— Ты хочешь убить меня?

— А что, если я скажу «да»?

Она немного помолчала, потом сказала:

— Тогда чего же ты медлишь?

Руки у него беспомощно дрожали. Он снова и снова открывал рот, но слова не шли у него с языка. По главной дороге, словно спеша куда-то, мчались машины. Кузнечики смолкли на время; пальмовые деревья перестали раскачиваться, и ночь стала еще непрогляднее.

Чем дольше она вглядывалась в его лицо, тем яснее казались его черты. Сначала оно напоминало маску, а потом на нем проступила не поддающаяся четкому определению мука, окутавшая его словно тьма. Но в то же время лицо было жестоким и злым. Налетел ветер. Сначала они лишь поежились от холода, но потом оказались вовлеченными во вселенский беспорядок — ветер срывал с них одежду, пальмовые деревья раскачивались подобно безруким и безногим зомби, листья шелестели и хрустели, кузнечики стрекотали с диким, безумным рвением, будто исполняли религиозный обряд.

— Я собираюсь тебя прикончить. — Он сказал это равнодушным тоном, как мог бы сказать совершенно посторонний человек. Голос его словно доносился откуда-то издалека. — Я для тебя все равно что лягушка. Ты меня не замечаешь. Мое прикосновение вызывает у тебя отвращение. Я делаю для тебя все. Одеваю, кормлю, забочусь о тебе. У тебя есть кров над головой. Я работаю, не жалея сил, только бы ты ни в чем не нуждалась, я забочусь о тебе постоянно, а ты ведешь себя не так, как подобает жене, ты даже до сих пор не забеременела, наверняка что-то делаешь, чтобы не забеременеть; на днях я заглянул в твои вещи и нашел какие-то пилюли. Когда я дотрагиваюсь до тебя, ты шарахаешься как от змеи. Разве я сделал тебе что-нибудь плохое? Все дело в том, что я старый. Но я не так уж и стар. Разве я единственный пожилой человек, женившийся на молоденькой девушке? Твои родственники расхваливали тебя; им нужны были деньги. Подлые они, нищие и глупые люди, вот и мрут один за другим, а ты здесь выкобениваешься всячески, потому что, видите ли, училась в средней школе. Когда я притрагиваюсь к тебе, ты шарахаешься, как от змеи, а что ты сделала сегодня?! Я видел, как ты с рисовальщиком вошла в дом этой проститутки…

Всю жизнь я сам пробивал себе дорогу в жизни. У родителей было девятнадцать детей, и они оба меня ненавидели. Я не знаю почему. Однажды я убежал из дома. В тот день отец лупил меня палкой до тех пор, пока я не наделал в штаны. Я не помню, чем я тогда провинился. Когда, заливаясь слезами, я побежал к матери, она принялась щипать меня за щеки. Из всех моих братьев я самый невезучий, мне приходится изо дня в день вести борьбу за существование. Но куда бы я ни поехал, за какое бы дело ни взялся, меня всюду настигает неудача. Отец меня проклял, сказал, раз я его не слушаюсь, мне никогда не видать удачи. Когда он умер, я не пошел домой, я напился, и кто-то меня избил. Чем только я не занимался — производство цемента, импорт и экспорт, торговля гарри, фермерство, потом работал клерком, шофером на грузовике — ничто не приносило мне успеха, каждый раз дело кончалось провалом. Но я не сдавался. Я скопил деньжонок и теперь действую осмотрительно, пускаюсь порой на хитрость, теперь мне никто не заступает дорогу. Но вот результат — я выгляжу старше своих лет. Все мои братья занимаются пристойным делом: один служит в армии, другой — крупный торговец в Асабе, третий — таксист, еще один — адвокат, а я что? Я самый старший среди них и что же…

Было холодно, и она несколько раз зябко поежилась. Не передаваемое словами чувство безысходного отчаяния охватило ее. Он вытер руками слезы.

— Я прошу тебя, я прошу тебя, скажи мне только одно…

Она уже открыла рот, готовая заговорить, но промолчала.

— Он делал это, делал? Он делал это с тобой?

— Нет.

— Ответь, он делал это с тобой, делал?

— Нет.

Он выкрикнул что-то на своем родном языке, простер руки к небесам и заплакал. Она никогда не видела, чтобы мужчина так плакал. Это выглядело неправдоподобно и страшно. Он походил на актера, который явно переигрывает, изображая душевную муку и роковые страсти. Он выглядел гротескно и нелепо.

— Мне нужно от тебя только одно — чтобы ты любила меня, как подобает хорошей жене; любила и помогала мне в борьбе за существование. Люби меня, как подобает хорошей жене, ухаживай за мной, как полагается хорошей молодой жене, не ставь меня в дурацкое положение… Если я захочу сейчас здесь тебя убить, ты не сможешь этому помешать, и никто тебе не поможет.

Потом он стал смеяться, и стенать, и скрежетать зубами. Она поняла, что он пьян. Он размахивал руками, как будто сражался с каким-то невидимым духом. А в следующий момент произошло нечто совершенно невероятное. У него начались судороги. Такое часто с ним случалось в моменты физической близости. Вот и сейчас судорогой свело правое бедро, и он отчаянно скрежетал зубами, колотил кулаками, издавал страшные вопли и просил Ифейинву помочь ему. Нож выпал у него из рук и затерялся в траве.

Время шло, а он все продолжал скрежетать зубами. Ветер усиливался, судорога наконец прошла, и он, осторожно ступая и опираясь на ее плечи, направился туда, где они оставили мотоцикл. Вдали треснула ветка, и пальмовое дерево раскачивалось словно безумный великан, потом пошел дождь. Сначала дождь падал редкими, крупными каплями, словно с неба сыпались зерна бобов, но постепенно капли становились крупнее, и вдруг небо обрушило на землю лавину града, который сек землю, бил по деревьям, дороге и домам, хлестал по навесам и развешанному на веревках белью, по машинам и мотоциклам. Это было подобно апокалипсической страсти, которая вскоре иссякла, и, когда они добрались до дома, с них ручьями лилась вода.

Они вернулись домой около полуночи. Дорогой они почти все время молчали. Только сейчас Ифейинва в полной мере осознала, чего ей удалось избежать, и испытала тихую радость.

По возвращении домой она первым делом кинулась на задний двор проведать несчастную собачонку, прихватив с собой керосиновую лампу. Задний двор был залит водой обильнее, чем обычно, и валяющиеся в беспорядке тарелки, облупившиеся кастрюли, ведра, ночные горшки стали еще более неприглядными от грязных дождевых брызг. Ей показалось, что она отыскала след крови там, где оставила собаку. Но собаки не было. Она исчезла.

Омово возвращался после утомительной прогулки. Он брел не разбирая дороги, с трудом переставляя ноги. Даже и тогда, когда поднялся ветер, он был не в силах ускорить шаг, внезапно хлынувший дождь только обрадовал его. Он огорчился, когда дождь прекратился. Между тем он добрался до зарослей кустарника. Земля была напоена влагой. Листья слегка поблескивали в свете фонарей. Большей частью заросли утопали во тьме. Вокруг не было слышно ни звука. Когда неожиданно отключился свет и впереди замаячила темная фигура, он сразу понял, что это — засада, но не испытал при этом ни страха, ни удивления. Он устал. Он знал, что ее муж так этого не оставит. Он отдавал себе отчет в том, что, зайдя так далеко в отношениях с Ифейинвой, он должен быть готовым ко всему. Он ни о чем не жалел и ни в чем не раскаивался. Он просто очень устал.

53
{"b":"251881","o":1}