— И когда вы пришли домой? — спросил Клаус.

— Я вышла из-за поворота и увидела, как этот иностранец, этот Червонски, снова садился в свой серо-зеленый автомобиль и отъезжал от дома. Я хорошо его рассмотрела. И мне совсем не Нужны очки, как это постоянно утверждает доктор Бюзольд. Я его сразу узнала: его плащ, шляпу на голове, даже трость, которую он нес с собой. Он выглядел как нездешний. Он словно чего-то вынюхивал. Здешние люди этим не занимаются.

— А потом? — настаивал на продолжении разговора Клаус, потому что Тереза замолкла и погрузилась в размышление, словно рядом с ней не было внимательного слушателя.

— Потом я вошла в дом и увидела герра сенат-президента. В комнате. Я сначала подумала, что ему плохо. От вина, может быть, или от жары. — Она всхлипнула и поглядела на Клауса. — Что вы хотите от меня? Вы приехали сюда… Когда герр сенат-президент был жив, вы не приезжали. А теперь приехали, да еще привезли с собой эту персону, секретаршу… в этих… таких противных брючках.

Ингрид Буш — вспомнил Клаус. Он про нее совсем забыл, а ведь обещал о ней позаботиться. Мгновенно поднялся с места и вышел.

Тереза взяла банку из-под пива и бросила в мусорное ведро. Затем тщательно вымыла под краном стакан и поставила в шкаф.

Клаус, войдя в комнату, наткнулся на вахмистра Бирнбаума из местной полиции. Клаус назвал себя и спросил без обиняков:

— Ну как, все выяснили?

Вахмистр строго посмотрел на него:

— Да. А что, собственно, вас интересует? Это дело — наиболее важное за последнее время, с ним еще будет разбираться Государственная полиция. За все время моей службы — а я уже десять лет в полиции — не было более серьезного случая! Шутка сказать: герр сенат-президент доктор Майнинген из Земельной палаты! Ну, как вы думаете! Это не то что какой-нибудь фермер на вверенном мне участке, которого огрели по башке пивной кружкой.

— Но ведь это самоубийство!

— Самоубийство? — Бирнбаум отступил на шаг и окинул Клауса высокомерным взглядом. — Да, можно сказать и так, но у меня на этот счет есть большие сомнения. Такой человек, как герр сенат-президент! Он каждое воскресенье посещал кирху. И вы меня пытаетесь убедить, что здесь самоубийство?

Клаус схватился за голову:

— Боже мой! Он был всего лишь человек!

Вахмистр поглядел на него удивленно. Такого он еще никогда ни от кого не слышал. Это было просто неприлично.

— Уж не вы ли направлялись сюда с дамой, когда я проезжал на мотоцикле мимо? И откуда вы шли?

— С вокзала, — ответил Клаус.

— Так-так. А кто эта дама?

— Студентка из Мюнхена. Она должна была во время студенческих каникул работать у моего брата в качестве секретаря. Она сейчас наверху в комнате для гостей.

Вахмистр Бирнбаум вынул из кармана записную книжку.

— Студентка из Мюнхена, — пробормотал он. — Это важно. Комиссию по расследованию убийств это заинтересует.

— Кого? — переспросил Клаус.

— Комиссию по уголовным делам.

— Вы что, с ума сошли?

Вахмистр вспыхнул:

— Предупреждаю! — воскликнул он. — Не забывайте, с кем вы разговариваете!

— Но ведь это смешно! Можете вы мне объяснить, что тут интересного для комиссии по убийствам или Земельной комиссии по уголовным делам?

— Ничего смешного! Вы слишком много себе позволяете. Криминальное управление в центре округа хорошо представляет себе всю значительность происшедшего, всю важность лица, ставшего жертвой, и не только на себя берет всю полноту ответственности, — продолжал он. — Я вынужден вас просить не покидать дома до прибытия моих коллег из Мюнхена.

— Это значит?..

— Что они уже в пути, — сообщил вахмистр Бирнбаум.

Ага, коллеги из Мюнхена! Клаус весь напрягся, чтобы не потерять самообладания. Этот надутый полицейский со своей помпезной записной книжкой может здесь распоряжаться как ему будет угодно.

— Сопротивление бесполезно — это относится также и к даме, с которой вы сюда явились, — добавил вахмистр.

— Я поставлю ее в известность, — сказал Клаус и направился к лестнице, ведущей наверх.

Комната была светлой и уютной. Своим убранством она напоминала внутренние покои фрау Хеердеген, этот ее «райский уголок». Ингрид огляделась. Она подумала, как хорошо бы ей здесь жилось, если бы не произошло того, что произошло, того, о чем она узнала несколько минут назад.

Разочарование и досада, что ее планам не суждено сбыться, были сильнее, чем шок после сообщения Терезы. Леонгард Майнинген был для нее чужим человеком. Тот факт, что его уже нет в живых, — для нее чисто внешний фактор, круто менявший ее собственное положение.

Там, за окнами уже вовсю светило солнце. Абсурд! Ужасающая несправедливость, но прежде всего — абсурд! Все происшедшее не укладывалось в голове. Она долго сидела на стуле и глядела куда-то вдаль отсутствующим взглядом. Чемодан, так и не раскрытый, стоял возле на полу. Когда вошел Клаус, на какой-то момент положение показалось ей не столь безнадежным. Он подошел к ней.

— Сидите-сидите! Легче говорить, когда вы сидите. Я должен вам сообщить неприятные новости.

Она покачала головой:

— Вам не нужно мне ничего говорить. Я обо всем догадываюсь.

— Тереза, да? Уже успела?

Он подошел к окну, посмотрел в него. Солнце повисло совсем низко над линией горизонта, вот-вот скроется за вершинами холмов. Клаус стоял у окна и барабанил пальцами по подоконнику.

— Мне не по себе, — услышал он голос Ингрид за спиной. — Все это так ужасно!

— Ну, ладно, — сказал он и сел на стул. — Я должен о вас позаботиться.

— Вам нужно прежде всего подумать о себе.

Он непринужденно улыбнулся. Это Ингрид не понравилось.

— Нет. Лучше не надо. Иначе можно спятить. Все случившееся так нелепо, а дальше будет еще хуже. Будет буря. Этот идиот вахмистр устроил шум и поднял на ноги все Земельное управление уголовной полиции. Как будто им там больше нечего делать! Леонгард кончил жизнь самоубийством. Все остальное исключается.

Ингрид сделала большие глаза:

— Самоубийство?

— Конечно. А что же еще? Он был неизлечимо болен.

— Но Тереза, простите, фроляйн Пихлер сказала…

— Тереза! — в сердцах воскликнул он. — Старый ребенок! Боже мой! Как она мне надоела…

Он встал и начал шагать по комнате.

«Самоубийство, — подумала Ингрид. — Как нарочно, к моменту моего прибытия. А книга, которую он предполагал издать?»

— Теперь приедут эксперты из Мюнхена, начнут расспрашивать, вынюхивать, — говорил Клаус. — Никому и ничему они не доверяют, ни в чем сами не бывают уверены. Пойдут слухи. Возникнут беспокойство, подозрительность, неудобства разного рода.

Клаус намеревался позвонить Кротхофу, но оставил эту мысль. Почему ему не захотелось этого делать? Может быть, произойдет чудо и все дело замнут, а может, ему просто не хочется сообщать о самоубийстве Леонгарда — именно Кротхофу.

— Власти и в случае самоубийства должны выполнить свой долг, — заметила Ингрид.

— Ага! Будущий юрист пытается внести свою лепту в расследование. Ее слово, мол, тоже кое-что значит.

— Я ничего не знаю.

— Но вы уже приложили усилия, чтобы кое-что узнать.

Клаус снова сел, обхватив голову руками.

«Спокойствие, — сказал он себе, — и еще раз спокойствие. Надо все трезво обдумать, иначе дело может принять скверный оборот».

Он поднялся и поглядел на Ингрид. В ее серых глазах застыл безмолвный вопрос, она словно оценивала собеседника.

— Я не прочь с вами поговорить и хотел бы знать, что вам известно о Леонгарде, — сказал он. — Интересно, что вы слышали обо мне? Как и где судьба свела вас с Леонгардом, как и где вы познакомились со мной?

— Мы познакомились сегодня в поезде.

— Да, — мгновенно ответил Клаус, словно пытаясь удержать в памяти эту деталь. — Но вам могут не поверить.

— Я могу поклясться, что это правда.

Опять «правда». Он всегда пожимал плечами, когда слышал это слово.