Клаус не ожидал, что дверь ему откроет фрау Хеердеген. В руках у него был огромный букет роз, их аромат моментально наполнил всю прихожую. Он вынул из букета одну розу и презентовал ее ошеломленной квартирной хозяйке.

— Это вам, почтенная фрау! — сказал он. — С вашего позволения я хотел бы видеть фроляйн Буш. Меня зовут Клаус Майнинген.

— Ну, что вы! Ах, какая чудесная роза. Входите. Дверь открыта, — выдохнула фрау Хеердеген.

— Я знаю дорогу, — объяснил Клаус и улыбнулся. — Большое спасибо.

Фрау Хеердеген не успела и рта раскрыть, как Клаус без стука вошел в комнату Ингрид.

Лежащая на софе Ингрид испуганно уставилась на него:

— Клаус…

Он со смехом кинул ей букет.

— С ними тебе будет лучше, — сказал он.

Ингрид уткнулась в розы лицом.

— Я думала, ты не придешь, — сказала она тихо.

— Почему?

— Не знаю. Мы просто были к этому не готовы.

— А что для этого необходимо?

— Конечно, ничего. Я это говорила себе до твоего прихода, но все это звучало неубедительно — ведь тебя не было.

— Я постарался подготовить все сам.

— Тебе не нужно извиняться, Клаус.

— Берт передает тебе привет.

— Берт?

— Он предложил мне пост редактора своей газеты.

— И? — спросила Ингрид.

— Но, Ингрид, мы с тобой планировали нечто совсем другое. Или ты уже забыла?

Она медленно поднялась. Букет роз служил ей своеобразным щитом, которым она отгораживалась от Клауса.

— Мне нужно поставить цветы в воду, — сказала она.

Она на минуту вышла и вернулась с колбой от термоса, куда и были поставлены розы.

— К сожалению, не нашлось ничего более подходящего. Мне не хотелось одалживаться у фрау Хеердеген, ведь это мои цветы.

— Я должен был подумать об этом.

— И не подносить цветов?

— Да нет. Запастись посудой для них.

Оба рассмеялись и смеялись до тех пор, пока не постучалась фрау Хеердеген с кофейником — видимо, Ингрид попросила ее похозяйничать. Вместе с кофе на столе появился клубничный торт из соседней кондитерской.

— Ну, ты сегодня что-нибудь решила? — спросил Клаус с полным ртом.

— Наверное, ничего не решила.

— Что так?

— Честно говоря, я много думала.

— О чем?

— О вчерашнем вечере.

— И каков результат?

— Ты слишком любопытен, — парировала она.

Клаус сделал приглашающий жест:

— Используем каникулы, пока они не кончились, — сказал он. — Я думаю, они продлятся недолго. Сегодня я одержал победу.

— Победу? Какую победу?

— А почему ты удивляешься? Я чудовищно энергичный человек. К этому надо привыкнуть. Я разговаривал с Кротхофом. У него возник гениальный план, — рассказывал Клаус. — Мы соберем ораву репортеров и завтра или послезавтра дадим гала-представление. Я буду ловить их на крючок, рассказывая о доблестном конце Леонгарда.

Он рассмеялся, ожидая ответной реакции Ингрид, но ее не последовало.

— Тебе что-нибудь неясно? — спросил он.

Ингрид задумчиво покачала головой.

— Самое смешное в этом деле то, что мы наведем глянец на всю эту историю, и тогда смерть Леонгарда получит трагическое и героическое обоснование. Я обдумаю детали и расскажу тебе все, когда дело будет сделано. Леонгард с его служением долгу, справедливости и правосудию предстанет еще раз в ореоле героя. Другими словами, его смерть была смертью героя и мученика. Что ты на это скажешь?

Клаус внутренне торжествовал. Он отпил глоток кофе.

— Ты молчишь, — заметил он, — и, наверное, не без причины… Так вот, репортеров мое сообщение поразит как громом, а я прославлюсь как брат мученика, принявшего смерть за идею. Недурно, правда?

Все это он выпалил одним духом, не затрудняя себя поисками наиболее точных слов.

— Ингрид, милая! Ты так и не поняла, что это для меня значит.

Ингрид сидела бледная, пряча глаза. Перед ней на тарелке лежал порядочный кусок торта, но что-то словно мешало ей его съесть. Она застыла с десертной вилкой в руке. Может, Ингрид и в самом деле его не понимала?

— Нет, — сказала она устало. — Нет.

Клаус удивился: его слова не получили одобрения. Он ожидал восторга, воодушевления, горящих от восхищения глаз. Ничего этого не было.

Но должна же Ингрид что-то сказать. Но она молчала и, не мигая, смотрела на дырку в стене — на то место, где раньше висела картина, которая потом упала.

— Ну, скажи хоть что-нибудь.

Она покачала головой.

— Ты себя неважно чувствуешь?

Она снова покачала головой.

— Может быть, выйдем на свежий воздух? Прокатимся на машине? Я думаю…

Она опять покачала головой.

— Черт возьми? Ты что — онемела?

— Тебе лучше уйти, не дожидаясь, чтобы я что-нибудь сказала, — сухо проговорила Ингрид.

— Что? — Нет, он, наверное, ослышался. — Кто-то из нас сошел с ума.

— Да.

— Может быть, ты мне, наконец, объяснишь, что тебе так не нравится?

— Ну, если ты настаиваешь, — пожалуйста. Все это невероятно, болезненно искажено. Так не пойдет. Произошло убийство. Убит твой брат. И мы… — голос ее дрожал.

— Ингрид! Что случилось? — Клаус поднялся из-за стола.

— Оставь меня в покое.

— Но это безумие!

— Нет. Или да. Ты и твой Кротхоф с его гениальным планом… Вам обоим смерть твоего брата понадобилась для того…

— Но, Ингрид! Я прошу тебя — образумься! Все будет так, как есть на самом деле!

Он прикусил язык и покраснел, потому что в этот момент он сам чуть было не поверил в то, что говорил.

— И если хочешь знать, — сказала Ингрид, — мне это не подходит. Тебе это тоже не подходит. И не стыдно тебе из всего этого делать модный балаган, чтобы стать любимцем публики! Фу, гадость!

Он этого не ожидал? Да, у него уже было подобное ощущение. Она почти слово в слово повторяет то, что ему уже высказал Берт. Стоило ли так унижаться?

— Ах вот оно что, — сказал он. — Соображения морали, сантименты. Но это же совсем другое дело!

— Почему?

Он замолчал. Конечно, это — не другое дело. Только наполовину другое. Они его загнали в угол — сначала Берт, затем Ингрид. А может быть, это все так — мышиная возня?

— Я должен получить свое большое шоу, — сказал он упрямо.

Ингрид засмеялась недобрым смехом.

— Я добьюсь колоссального успеха.

Ингрид снова рассмеялась.

— Перестань смеяться, — сказал он. — Ничего смешного в этом нет! Что, собственно, случилось? С тобой невозможно спокойно разговаривать.

— Я думаю, продолжать этот разговор бессмысленно. Мы говорим на разных языках. И уже не замечаем этого…

— Ну, а что ты мне можешь предложить? Что я должен делать?

— Я тебе уже сказала. Лучше всего — уйти.

Клаус ничего не мог возразить. Он чувствовал себя плохо. Очень плохо. У него не укладывалось в голове, что пора ретироваться. А может быть, кончить этот спектакль и открыть ей всю правду? Он вдруг ощутил необъяснимую ярость. Но против кого?

Ничего себе день триумфа!

Дождь стучал в окна, на улице были уже не ручьи, а потоки.

Ингрид сидела, уставившись куда-то перед собой незрячими холодными глазами. Клаус ждал: может быть, она поднимет голову и посмотрит на него. Но нет — этого не произошло. Она его не замечала.

Он повернулся и вышел.

Ингрид встала, убрала со стола и отнесла все на кухню. Остаток торта был выброшен в помойное ведро. Затем она вымыла тарелки и чашки.

Спустя некоторое время вошла фрау Хеердеген с горящими от восхищения глазами.

— Вот это мужчина! — воскликнула она. — Настоящий мужчина. Знаете, мне просто плохо становится, когда я встречаю какого-нибудь привлекательного мужчину и у меня вдруг мелькает мысль: а что если у него какая-то не такая, не благородная профессия?! Но тут мне все ясно: у этого человека не будет хлопот в старости. У этого человека есть деньги. Я посмотрела в окно: какая машина! Не машина, а сказка!..