— Ингрид!

Она подняла рюмку, принесенную кельнером, чокнулась с Клаусом и выпила. Ей вдруг стало легко. Клаус смотрел на нее как завороженный.

— По крайней мере, одна причина делать глупости у меня есть. Наверное, это характеризует меня не с лучшей стороны: делать глупости да еще подыскивать для этого подходящую причину?

— Ингрид! — вмешался Клаус, сжав ее руку. — Послушай. — Он говорил тихо, внятно, стараясь втолковать ей смысл своих слов. Он раскрывал перед ней все свои карты, рассказывал о том, как год страдал без работы, о Кротхофе, который его наконец взял к себе, когда все от него отвернулись. Он сообщил о предложении, которое получил от Кротхофа — о сказочно прекрасном теле-шоу, о своем супершансе быть в нем ведущим, о том, как ему хочется вернуться на экран, проявив при этом искусство импровизации, разжигая огонь дискуссии, выходя из нее победителем.

Ему вновь хотелось стать победителем, тем Клаусом Майнингеном, каким он был прежде.

— Игра стоит свеч, Ингрид, правда?

Ингрид пожала плечами.

— Слово «игра» имеет множество значений, — начала она и продолжила с воодушевлением: — Если кто-нибудь сильно чего-то пожелает…

Она не знала, что сказать дальше. Чего, например, сильно хочется ей самой? Она и этого не знала.

— Все это навалилось на меня, словно лавина. Скоро мне предстоит сделать так много, что от одной мысли обо всех делах голова лопается. Как я один буду со всем справляться? Мне нужно открыть свое бюро, Ингрид. Вы, наверное, уже давно заметили, на кого я возлагаю надежды. Мне нужен человек, на которого можно положиться. Я думал о вас, Ингрид. Все это время я думал о вас.

Она слушала, не перебивая. Кто это говорит? Ах, да, Клаус. Он все еще держит ее руку. Как приятно его слушать! Клаус на какой-то момент почувствовал, что у него перехватило горло, но продолжал, обращаясь к Ингрид:

— Вы согласны?

Согласна ли она? Еще бы!

Ингрид видела на столе мужскую руку, которая сжимала ее хрупкие пальчики. У нее больше не было тягостного чувства, что почва уходит из-под ног. Все в порядке… Осторожно! Вчера был убит человек. Впрочем к тому, что сейчас происходит, убийство не имеет никакого отношения.

— Ты хочешь, Ингрид?

— Что?

— Вместе со мной вступить в игру и доказать всей этой банде, что мы чего-то стоим. М-м? Скажи «да»… пожалуйста!

Это ее удивило. Может, в самом деле сказать «да»? Достаточно этого короткого утверждения, и все будет в порядке.

— Да, — сказала Ингрид. И прибавила: — Я устала. Я хочу домой.

Последние слова, прозвучали жалобно, словно у маленькой девочки.

При выходе из ресторана они неожиданно столкнулись с Бертом Аккерманом.

— Ну и ну! Это невероятно! Клаус?

— Надо же, Берт! — сказала Клаусу Ингрид, удивленная этой встречей.

— Ну и что? — Клаус, по всей видимости, был не очень поражен тем, что они трое оказались в одном месте.

— Там, — Берт указал на ресторанную дверь, — есть что-нибудь стоящее?

— Как всегда, все самого высшего качества, — ответил Клаус. — Да, Ингрид?

— Высший класс! — подтвердила она.

Берт снял очки, протер и снова надел их, словно не веря своим глазам:

— Как, и ты здесь, Ингрид? Я думал, ты со вчерашнего дня витаешь в мировом пространстве?

Ингрид многозначительно взглянула на Клауса, который с невозмутимым видом стоял рядом.

— К сожалению, не витаю, Берт.

— Жалко. А вообще-то, Клаус, мне необходимо с тобой поговорить. Думаю, ты тоже в этом заинтересован.

— Хорошо, — сказал Клаус, всем своим видом показывая, что его отнюдь не радует такая перспектива. — Но не здесь. Наш вечер только начинается. Мы хотим успеть еще куда-нибудь.

Ингрид поймала на себе пристальный взгляд Берта. Она точно знала, что в ближайшее время почувствует непереносимую головную боль. Нужно бы вмешаться в разговор, но пришлось сдержаться.

— Ну, ладно, — сказал Берт, — я приду к тебе завтра.

— Привет, Берт. До свидания.

— Пока.

Берт вошел в ресторан.

Ингрид и Клаус подошли к машине, которая стояла неподалеку. Оба молчали. Клаус опустился на сиденье рядом с Ингрид, и они уехали.

На следующий день небо с утра покрылось тучами и пошел дождь. Клаус проснулся довольно рано. Настроение было неважное. Тем не менее, он чувствовал себя уверенно и намеревался, наконец, принять какое-либо решение. Пора, давно пора прекратить бесконечные разговоры и покончить с неизвестностью. Долготерпение вознаграждается, однако на этот раз выжидание было слишком долгим.

С Ингрид покончено. Следует ли связываться с Евой? Этого он не знал. Следовало найти решение этой проблемы, и он найдет его. Надо все обдумать, встретив новый день с холодной головой, рисковать, но с умом, тогда все решится.

В Уголовном розыске он представился дежурному и попросил доложить о себе комиссару Хаузеру. Через несколько минут ему передали, что комиссар ожидает его в своем кабинете.

Клаус поднялся по лестнице и пошел по коридору с бесконечным количеством дверей по обе стороны. Возле некоторых сидели посетители и скептически рассматривали его, в то время как он изучал надписи на металлических дощечках. Наконец, завернув за угол, он нос к носу столкнулся с инспектором Фогелем.

— Вот и мы! — воскликнул тот с показным радушием.

Клаус, с трудом подавляя раздражение, процедил:

— Я ищу кабинет комиссара Хаузера.

— Я знаю, герр Майнинген. Вы уже у цели: вторая дверь от угла по левой стороне коридора. У нас так: трудно найти нужный кабинет, если приходишь впервые, но зато в следующий раз вы найдете его с легкостью.

Клаус скрепя сердце остановился против указанной двери. Постучал. За дверью послышался голос, точнее глухое ворчанье. Он вошел.

Хаузер сидел в комнате, поражавшей почти больничной чистотой, за письменным столом, на котором ничего не лежало. В руках у него был пучок редиски, издававший аромат свежести, — в деловой атмосфере кабинета редиска выглядела явно неуместной.

— Плоды моего огорода, — сказал Хаузер, и на несколько секунд его бульдожья физиономия утратила свое обычное неприятное выражение. — Особый, превосходный сорт. Необычайно питательный. Я почти не ем ничего другого. Не хотите ли попробовать?

Клаус кивнул. Комиссар передал ему пучок, и Клаус оторвал для себя редиску покрупнее.

— Вот, — Хаузер вынул из ящика стола кухонный нож. — Срезайте ботву в корзину для бумаг. Нет-нет! Не надо счищать кожуру! Ешьте так, Майнинген, без соли и без каких-либо добавок — не надо насиловать природу! Ну, как?

Клаус кинул редиску в рот и разжевал. Ничего особенного, редиска как редиска.

— Чудесно! — одобрил он. Восхищение звучало более или менее искренне.

Хаузер просиял. Но когда он прятал в стол кухонный нож, лицо его вновь приняло мрачное выражение.

— Этим орудием два года назад водитель автобуса Шрамек отправил на тот свет свою возлюбленную.

Он бросил нож обратно в ящик стола. Послышался глухой стук железа о дерево.

— И так всю жизнь. Разве можно доверять первому встречному! А она была хорошенькая. Интеллигентная девушка, лаборантка в фотоателье. Молоденькая, еще не успела закончить обучение.

Брови комиссара снова взмыли вверх, и между ними пролегла глубокая складка.

Клаус поглощал редиску. Это давалось ему с трудом: редиска застревала в горле. Когда наконец он с ней управился, то был совершенно измучен.

— У вас, по-видимому, спокойный, «домашний» склад характера, — вздохнув, сказал он комиссару.

— Садоводы — отдельная, особая порода людей, — подтвердил Хаузер.

— Да. Конечно.

— А что, собственно, вас привело ко мне? Возможно, у вас есть новые доказательства вашей правоты? Или, наоборот, вы хотите что-то услышать от меня?

— Если честно, то скорее — последнее.

— Я так и думал. Было бы чудом, если бы вы вдруг переменили свое мнение. Или нет?