Кротхоф, сжав голову ладонями, обернулся и затравленно посмотрел на Леммляйн, только сейчас заметив ее присутствие.

— Что случилось, Леммляйн? — спросил он. — Я по рассеянности нажал на кнопку звонка?

— Нет… Я только подумала… Вам не нужна моя помощь?..

Кротхоф глубоко вздохнул. Он уставился на Леммляйн, видимо не понимая, что она говорит. Та не двигалась с места.

— Моя дочь… — ворчал он, качая головой. — Моя дочь Ева. Вот уж, действительно, не подарочек!

Леммляйн протянула: «Веселенькое дело…»

— Да, ничего себе! — Кротхоф постепенно оживал. — И этот полицейский… И еще Майнинген…

Леммляйн сделала большие глаза:

— Полиция? Майнинген?

— Этот мерзавец! — прорвало наконец Кротхофа. — Этот негодяй! Что он там натворил? Почему он решил, что я буду с ним церемониться?

— Но я думала, — испуганно забормотала Леммляйн, — я думала, что это отличный парень, что для фирмы будет большая удача, если он, супермен, возьмется вести… Разве вы сами не твердили мне это целый год?

— Да, я действительно так говорил. У него есть для этого все данные. Но самое главное его преимущество — Ева. Ева до безумия в него влюбилась. Клаус, Клаусу, о Клаусе — целый день только и слышу от нее это имя. Ловко он обвел меня вокруг пальца.

Кротхоф открыл ящик стола и заглянул внутрь, запустил руку вглубь и вытащил оттуда толстую сигару, но, взглянув на Леммляйн, тотчас сунул ее обратно.

— Что произошло? Убили его брата. Затем Ева нажала на меня, и я опять попался на удочку. Я думал, что, несмотря ни на что, здесь еще можно все устроить. А в результате Ева оказалась замешана в это дело. И на меня все шишки повалятся.

— Я не могу этого слышать! — воскликнула Леммляйн. — Это подло. Это отвратительно.

— А он еще приходит сюда со своими нелепыми претензиями!

Леммляйн побледнела. Она резким движением сняла очки, на этот раз без всякого кокетства.

— Вы здесь ни при чем, Леммляйн, — обратился к ней Кротхоф. — С Майнингеном покончено, я его увольняю. Пока он заработал только пинок под зад.

— Фи! — поморщилась Леммляйн.

— У Майнингена на совести убийство, — прорычал Кротхоф.

— Это неправда! — закричала Леммляйн. — Клаус?

Кротхоф нахмурил брови. Глубокие складки залегли у него на лбу.

— Клаус? — Он поднялся и обошел вокруг стола. Леммляйн не отступила, не сдвинулась с места ни на шаг.

— Клаус Майнинген — честный человек, — твердо сказала Леммляйн.

Кротхоф посмотрел на нее.

— У тебя с ним что-нибудь было? — спросил он тихо.

— Грязь ко мне не пристает.

В нем все кипело:

— Отвечай! Было у тебя с ним что-нибудь? С него станется. Мало ему Евы, он еще и тебя… Двойной запас прочности!

— Ты ненормальный! — крикнула Леммляйн. — Или ты что-то замышляешь, Эрих!

Кротхоф провел рукой по волосам, вытер пот с лица. Он ненавидел себя в этот момент. Надо же так разволноваться! И как он низко пал: устраивает сцены своей секретарше!

— Так, значит, у тебя ничего с ним не было? — спросил он.

— Я уже сказала, — устало ответила Леммляйн.

— Черт вас всех побери!..

— Что мне дает моя работа? Одно расстройство!

Кротхоф скрипнул зубами. Он положил руку Леммляйн на свое плечо.

— Регина, — прошептал он.

Леммляйн поежилась — так, по имени, ее почти никогда не называли. Боже мой, — подумала она. — И это Эрих! Так плохо ему еще никогда не было. Что же случилось?

В этот момент зазвонил телефон.

Кротхоф отпрянул от Леммляйн и взял трубку, повернувшись к Леммляйн спиной. Он не произнес ни слова, только осторожно положил трубку на рычаг. Затем с непроницаемым лицом произнес:

— Клаус Майнинген сразу же после похорон брата был арестован в Моосрайне комиссаром Хаузером.

Леммляйн рухнула в кресло и закрыла лицо руками.

После того как Клаус покинул Моосрайнское кладбище, после того как гроб опустили в могилу, после того как пришлось с полной серьезностью ответить на множество рукопожатий незнакомых или полузнакомых людей, на душе у него стало более или менее спокойно. На короткое время он вздохнул с облегчением — казалось, все самое тяжелое было уже позади.

Но у выхода его ожидал комиссар Хаузер в сопровождении адвоката доктора Шаллиха, который тоже был школьным товарищем Леонгарда. Лицо адвоката выражало холодную отчужденность; он не произнес ни единого слова.

В комнате адвокат расположился на диване, закинув ногу на ногу. Хаузер без приглашения уселся в кресло.

Клаус Майнинген остался стоять у дверей:

— Может быть, господа хотят чего-нибудь выпить?

Он теперь был хозяином этого дома. Ему долго еще придется к этому привыкать.

Хаузер отрицательным жестом отказался, Шаллих не шевельнулся. Его пронзительные глаза, казалось, сверлили Клауса. Тот стоял и переводил взгляд с одного на другого.

Хаузер пододвинул ему свободное кресло. Клаус пожал плечами.

То, что комиссар сделал это не без умысла, дошло до него слишком поздно. Это было то самое кресло — кресло, в котором нашли мертвого Леонгарда.

Он побледнел и нахмурился. Дневной свет резко обозначил морщины на его лице. Клаус еще не завтракал, не было аппетита, но сейчас совсем некстати ему захотелось есть.

Он по-прежнему держал в поле зрения обоих мужчин. Шаллих внимательно изучал рисунок на обоях. Хаузер уставился на поверхность стола. В открытое окно внезапно донеслось чириканье. Какая-то птичка чирикала так громко, что у Клауса зазвенело в ушах.

— Что вы хотите мне сказать? Говорите же наконец! — обратился Клаус к комиссару.

Хаузер кивнул и начал:

— Если позволите, я бы хотел дать вам возможность привести собственные мысли в определенный порядок.

Клаус откашлялся:

— Извините, если мне изменило самообладание. Я только что похоронил брата.

— Конечно, — согласился комиссар. — Я не случайно выбрал этот момент, чтобы обсудить с вами кое-какие новые открытия в этом деле.

Клаус с усилием улыбнулся:

— Я готов к допросу.

— Возможно, — вздохнул Хаузер. — Происшествие надо пояснить. Итак, постарайтесь. Мы нашли Григора Червонски. Он мертв. Тереза Пихлер помогла нам опознать труп.

Тереза. Она сегодня старательно избегала встречи с Клаусом. Во время погребения она стояла в задних рядах и не приближалась к нему. Наверняка она его остерегалась.

— Ну хорошо, она его идентифицировала; а где нашли Червонски? — спросил Клаус. Внутри у него все похолодело.

— Его труп сегодня утром был выужен из реки неподалеку отсюда.

— Он утонул?

— Это же утверждает и вахмистр Бирнбаум.

— Очевидно, совесть не давала Червонски покоя. Полагаю, что это самоубийство.

Хаузер скривил рот:

— У вас какое-то пристрастие к самоубийствам, герр Майнинген. — Клаус молчал, а комиссар продолжил: — Червонски умер вследствие кровоизлияния в мозг, очевидно, после удара по голове. Он был мертв еще до того, как его бросили в воду.

Клаус почувствовал, что его загоняют в угол. Он сорвал с шеи черный галстук и расстегнул воротник. Надо держать себя в руках…

— Не понимаю, — сказал он.

— Подумайте сами: мог ли Червонски сначала поехать на вокзал в Хайдхауз, затем вернуться с полдороги пешком, чтобы именно в этом месте броситься в реку? Или дело обстояло так, что Червонски, прежде чем прыгнуть в воду, получил удар по голове, который раскроил ему череп? И именно той самой кочергой, которую он отсюда для этой цели прихватил с собой?

Клаус перевел взгляд на камин.

— Совершенно верно, — сказал комиссар, торжествуя, — кочерги нет на месте. Сегодня утром Тереза долго ломала себе голову над тем, куда она могла подеваться. И наконец она вспомнила, что когда вернулась от зубного врача, то увидела, как Червонски выходил из дома с палкой в руках и потом завернул за угол. Но у Червонски не было палки, когда он входил в дом. Вас это не удивляет? Тереза издалека приняла кочергу за палку.