Он ушел к себе в номер и попросил, чтобы его не беспокоили ни под каким видом. Ему необходимо было отдохнуть, ни о чем не думая, чтобы заново обрести покой. Что бы ему посоветовал Этторе? Неужели все вернется на круги своя? Почему так невыносимо тяжело проигрывать? Он так и уснул, погруженный в мрачные мысли.

Внезапно его разбудил какой-то шум; он подскочил и услышал голос матери. «Зачем они меня разбудили?» Он был раздражен и даже хотел сказать что-нибудь резкое, но вдруг вновь услышал, как мама говорит ему: «Он родился, родился! Все хорошо!»

Амос вскочил с кровати. «Успокойся, говорю тебе, все в порядке! Элена чувствует себя хорошо. А ты отдыхай и ни о чем не думай. Прости, я просто должна была сказать тебе сразу». Она поцеловала сына и вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Амосу не удавалось снова уснуть. Непрерывный поток мыслей захлестывал его мозг: на свет появился новый человечек, который станет теперь жить у него дома, – каким же будет этот ребенок? Впервые это пробудило в нем любопытство. Он чувствовал, что не в силах ждать окончания фестиваля, чтобы познакомиться со своим сыном; кроме того, он испытывал угрызения совести от того, что его не было рядом с женой в такой важный для супружеской пары момент. Кто знает, как Элене пришлось страдать и как ей не хватало его, а ведь она привыкла, что он все время рядом…

Вдруг он вспомнил про фестиваль, и у него сжалось сердце: его положение в классификации исполнителей было поистине трагическим. Хорошо же он выглядит – теперь, когда ему следовало бы почтить рождение своего первого сына самым лучшим результатом! Его охватила глубокая печаль, и горе тому, кто попробовал бы сказать ему, что он должен быть доволен и что это радостное событие стоит любой победы на фестивале… Ах, как фальшивы подобные разговоры! Отец должен служить примером для своего ребенка, должен бороться и побеждать: в каждом деле следует выкладываться на все сто, быть для своих близких образцом справедливости и морали, – только в этом случае победа одного человека становится общей победой.

Между тем как раз из этих соображений следовало прекратить предаваться ненужным размышлениям и сосредоточить все свои силы на текущих обязанностях. Пытаясь казаться спокойным, Амос подготовился и вышел на сцену, как в первый вечер, исполненным добрых намерений.

К сожалению, это никак не улучшило его положение в классификации исполнителей. Он сидел за столиком в ресторане со своими родителями, когда принесли результаты голосования. У него немедленно пропал аппетит – он больше не мог проглотить ни кусочка. Тогда он обратился к отцу: «Я должен поехать к Элене. У меня два свободных дня, и я не останусь здесь…»

Синьор Барди сразу же понял, что ничто не заставит его сына передумать. Вообще-то, это желание было абсолютно законным, и он вызвался проводить сына в больницу Вольтерры, где рожала Элена и где ей предстояло пробыть еще несколько дней.

За все путешествие Амос не произнес ни слова. Им владело легкое беспокойство, и он не в силах был справиться с ним. Он боялся, что не полюбит своего сына, что останется равнодушным при первом физическом контакте с этим новорожденным существом, и мучился от мысли, что расстроит этим Элену, к которой испытывал сейчас совершенно новое чувство нежности и благодарности.

Когда он перешагнул порог палаты, где между двух кроватей стояла маленькая люлька, у него громко заколотилось сердце. Он глубоко вздохнул, как делал всегда перед выходом на сцену, и вошел внутрь. Ему было ясно, отчего так сильно бьется сердце, но он не мог справиться с этим.

Он подошел к постели Элены и робко обнял ее, словно боялся сделать больно. Жена вдруг показалась ему невероятно хрупкой. Он спросил, как она себя чувствует, а потом вспомнил о ребенке и, изображая интерес, которого на самом деле не испытывал, подошел к люльке и осторожно нащупал в ней новорожденного. Малыш тихо спал. Страх разбудить его мог послужить Амосу прекрасным предлогом, чтобы отложить первый контакт, но странное любопытство победило все его колебания. Он протянул руки и с осторожностью, на которую даже не считал себя способным, поднял сына и прижал к груди.

Сладковатый запах новорожденного, слабый, но отчетливый, достиг его ноздрей, заполняя все вокруг. Амос глубоко вдохнул этот незнакомый доселе аромат и впервые в жизни почувствовал своеобразное опьянение; он прикоснулся губами к щечкам малыша, а когда наконец решился что-то сказать, вдруг обнаружил, что они с женой остались в маленькой больничной палате вдвоем. Все остальные вышли, чтобы дать ему свободно выразить свои эмоции – ощущения, которые в семейном кругу считаются самыми интимными, самыми глубокими и незабываемыми.

В эти короткие мгновения он понял, что новое чувство, новая форма любви глубоко пустила корни в его сердце. Это произошло ошеломляюще стремительно, и теперь он чувствовал себя другим человеком, вновь завоевавшим в собственных глазах способность делать значительные вещи. Теперь это маленькое и беззащитное существо находилось для Амоса на самой вершине иерархической лестницы, а он был его отцом и без колебаний отдал бы за него жизнь.

Главврач разрешил ему остаться с Эленой на ночь, и Амос был бесконечно благодарен за это одолжение. Он попрощался с отцом и с малышом на груди растянулся на свободной постели, пообещав жене, что уложит сына в люльку, прежде чем уснуть. Но спать не хотелось, да и малыш, казалось, вслушивался в биение его сердца. Новое чувство, глубокое и таинственное, овладело им в эти мгновения, и с каждым движением и криком ребенка оно становилось все сильнее и сильнее. Рядом спала женщина, которая подарила жизнь его сыну, а он, Амос, теперь стал отцом. Эта мысль вдруг показалась ему чем-то настолько грандиозным и сложным, что с трудом помещалась в голове; между тем это было именно так. Он думал и нежно гладил личико своего ангелочка и маленькое тельце, словно пытаясь навсегда впитать в себя каждую черту крошечного создания. Он нашептывал ему бессмысленные, но полные чувства слова, пока малыш не уснул. Тогда Амос, охваченный волнением, стараясь не двигаться, чтобы не разбудить его, медленно стал складывать в уме стихи, в которых отразились все ощущения и мысли этих незабываемых часов:

На несколько часов Амос напрочь позабыл о фестивале, о проблемах, связанных с карьерой и собственным будущим: необъяснимое чувство благодарности к целому миру и пьянящий восторг полностью поглотили его. Он тихонько поднялся с постели и принялся медленно прогуливаться по палате с малышом на руках.

«Есть на свете человек, которому я обязан всем тем, что знаю и умею, человек, научивший меня, что лучше делать, чем говорить, что лучше сомневаться, чем быть непоколебимо уверенным в чем-либо, что важнее пытаться быть кем-то, нежели что-то иметь. Я дам своему сыну его имя – Этторе; так я буду всегда помнить о нем, когда его самого уже не будет».