Стоя посреди комнаты, Чжоу Бо-тао растерянно оглядывался по сторонам, не зная, что предпринять. Цзюе-синь сверлил его ненавидящим взглядом, — он готов был надавать дяде пощечин. В углу робко сидел Мэй, не смея вымолвить ни слова. Принаряженная жена его, сидевшая рядом с ним, вдруг неестественно рассмеялась, словно после одноактного водевиля.

Около опустевшего стула стояла госпожа Чжоу. Она осталась только затем, чтобы воспользоваться этим моментом для разговора с братом.

— Ведь мама стара, Бо-тао, и ты не должен так сердить ее, — строго произнесла она. — Вопрос с похоронами Хой ты должен уладить как можно быстрее. Если с мамой что-нибудь случится, тебе не снять тогда с себя вины.

— Но приличия… — только и сумел промямлить Чжоу Бо-тао, не зная на что решиться. «При чем тут приличия?» — подумал Цзюе-синь.

— Ты опять про приличия? Неужели из-за приличий ты совершишь поступок, недостойный твоих предков и нарушающий волю неба? Неужели ты станешь отступником? — В голосе госпожи Чжоу слышалась угроза.

Казалось, Чжоу Бо-тао хлестнули по лицу — таким жалким он выглядел. Он, понурившись, стоял перед госпожой Чжоу и долго не мог найти ответа.

— Слушай, брат, советую тебе все спокойно обдумать п поступить так, как говорит мать. Даже мне кажется, что ты слишком своевольничаешь. Ведь Хой все-таки твоя родная дочь. Тебе следовало бы хоть немножко чувствовать себя отцом. Мама всегда поступала по-твоему, теперь и она этого не выдержала. И не ее, старого человека, нужно в этом винить. — По растерянному виду брата госпожа Чжоу поняла, что в его душе что-то шевельнулось, и ласково уговаривала его.

— Но чего ты от меня хочешь? — вдруг беспокойно и как-то беспомощно проговорил Чжоу Бо-тао и тут же, повернувшись к Цзюе-синю, спросил: — А как бы ты поступил, Цзюе-синь?

— По-моему, есть только один выход — сделать так, как говорит бабушка: позовите Го-гуана и скажите ему все прямо. Если вам неудобно, то это могу сделать я.

Цзюе-синь говорил возбужденно, и Чжоу Бо-тао стало неловко: отговорок больше не находилось.

Утром следующего дня Чжоу Бо-тао послал Чжоу-гуя с запиской в дом Чжэнов, приглашая Го-гуана на чашку чая, но неожиданно для него Го-гуан отклонил приглашение, сославшись на нездоровье.

— Почему он не хочет прийти? Неужели догадался о наших намерениях? — удивилась старая госпожа Чжоу, обескураженная этой непредвиденной задержкой.

— Если он догадался, то все пойдет насмарку, — размышлял вслух Чжоу Бо-тао, не находя других путей к урегулированию этого незначительного вопроса, всегда представлявшего для него серьезную проблему, разрешить которую было ему не под силу.

— Вряд ли. Так быстро он не мог узнать, — покачала головой госпожа Чжоу.

— Говорит, что нездоров. А может быть, он действительно заболел? Неизвестно. Что ж, подождем, пока он выздоровеет, — решил вдруг Чжоу Бо-тао, видя, что этим можно оттянуть объяснение.

— Пусть так, — поколебавшись, согласилась старая госпожа Чжоу.

— А по-моему, нужно послать Цзюе-синя справиться о его здоровье. Если правда, что он болен, то, конечно, тут и говорить нечего. Если же это предлог, то следует попросить Цзюе-синя переговорить с ним, — вмешалась госпожа Чэнь, до сих пор молча слушавшая в стороне разговор Чжоу Бо-тао с матерью и понявшая намерения мужа. Старая госпожа Чжоу оживилась:

— А ведь, ты неплохо придумала. Придется нам еще раз побеспокоить Цзюе-синя.

Чжоу Бо-тао бросил недовольный взгляд в сторону жены, но, находя неудобным ссориться с нею в присутствии матери, был вынужден буркнуть что-то вроде согласия.

Старуха тут же послала Чжоу-гуя за Цзюе-синем. Чжоу-гуй хорошо справился с поручением, и еще до обеда Цзюе-синь был в доме Чжоу.

Старая госпожа Чжоу и госпожа Чэнь, разумеется, встретили его с распростертыми объятиями. Рассказав об уловке Го-гуана, они сообщили Цзюе-синю о своих намерениях. Цзюе-синь согласился и был не прочь тут же пойти в дом Чжэнов. Но старая госпожа Чжоу так настойчиво оставляла его обедать, что, не желая обидеть ее отказом, он был вынужден пообедать вместе с бабушкой, дядей и теткой.

К обеду явились Мэй и молодая сноха, обычно не выходившая из своей комнаты. С Цзюе-синем Мэй почти не разговаривал; в присутствии отца он вообще не осмеливался много говорить, а кроме того, после женитьбы не чувствовал особой потребности в разговорах с другими. За его спиной поговаривали, что все, что он мог сказать, он уже сказал молодой жене. Говорилось это, правда, в шутку, но Цзюе-синь заметил, что легкий румянец, недавно еще игравший на лице Мэя, исчез, и теперь оно стало еще более бледным. Хотя на нем часто появлялась улыбка, но улыбка эта вызывала у всех представление о морщинистом старце. Особенную тревогу у Цзюе-синя вызывали чуть-чуть запавшие глаза Мэя — такая глубокая безнадежность была в них, такая отрешенность от борьбы в предчувствии неминуемой гибели. Полной противоположностью Мэю была его жена — плотная, румяная, полная сил, которые, казалось, так и рвались наружу, отчего ее густо нарумяненное и напудренное лицо выглядело еще здоровее. За обедом она почти не принимала участия в разговоре, отделываясь односложными ответами. Но она дважды взглядывала на Цзюе-синя: взгляд ее уносил вдаль, словно поток. «Скоро будет разбита еще одна жизнь», — с горечью подумал Цзюе-синь, перехватив этот взгляд. У него уже не оставалось ни тени сомнения — признаки были налицо. И он с сожалением взглянул на Мэя, сидевшего напротив с безразличным видом. «Он не знает, и никто из них не знает». Кусок не шел Цзюе-синю в горло. Но он через силу доел то, что оставалось у него в чашке, и только тогда вслед за старой госпожой Чжоу вышел из-за стола.

Сразу же после обеда Мэй с женой вернулись к себе в комнату. Юнь прошла за Цзюе-синем в комнату бабушки, намереваясь поболтать с ним. Она была бесконечно благодарна Цзюе-синю за его заботы об умершей Хой — это слышалось в каждом ее слове. И Цзюе-синь почувствовал новый прилив энергии. Только отец покойной, Чжоу Бо-тао, не выказывал никакого интереса ко всему этому. Все время, пока он разговаривал с Цзюе-синем, он недовольно морщил лоб. Цзюе-синь понимал его, но ему было все равно.

Выйдя из комнаты старой госпожи Чжоу, Цзюе-синь в паланкине отправился в дом семейства Чжэн. Слуги провели его в гостиную, и там ему пришлось прождать довольно долго, прежде чем вышел Чжэн Го-гуан.

Само собой разумеется, начались взаимные приветствия и комплименты. Видя, что Го-гуан в прекрасном настроении и на его квадратном лице не видно ни малейших признаков недомогания, Цзюе-синь нарочно спросил его о здоровье. Тот покраснел, замялся и пробормотал:

— Спасибо за внимание. Позавчера вечером простудился и вчера целый день был в постели. Врач не велел из дому выходить. Поэтому и не смог пойти к тестю, когда он прислал за мной… — Это была явная ложь.

Но Цзюе-синь уже не слушал, что говорил Го-гуан. «Простудиться в такую погоду? — думал он. — Да и не видно что-то. Ясное дело — врет». Но разоблачать ложь Го-гуана он не стал, а сделал вид, что верит, и сказал несколько ободряющих слов.

Если Го-гуан мог заговорить зубы Чжоу Бо-тао комплиментами, то с Цзюе-синем это было бесполезно. Да и говорить ему с ним было не о чем. Поэтому от пристального взгляда Цзюе-синя на лице его появилось беспокойство.

А Цзюе-синь намеренно завел разговор о сестре, затем перешел к вопросу о погребении ее праха. Как ни увиливал Го-гуан, но Цзюе-синь в конце концов припер его к стенке. Понимая, что прямой отказ или ссылка на какой-нибудь предлог уже невозможны, Го-гуан бормотал:

— …Землю уже купил, но осталось еще кое-что, боюсь, сразу трудно подготовить все, отец считает, что лучше отложить погребение на следующую весну… — А сам лихорадочно обдумывал, что бы предпринять.

— А по-моему, особых хлопот твоему папаше это не доставит. Вряд ли нужно тратить на это целый год. Это было бы слишком большой честью для Хой, — Цзюе-синь усмехнулся. — А что касается имения дяди, то он тоже хотел просить тебя побыстрее покончить с похоронами, чтобы Хой нашла, наконец, свою последнюю обитель. Тогда и мертвым будет хорошо и живые останутся довольны.