— Нам не хочется пить, не нужно чаю, — отказалась Цинь. — Она теперь молодец, прежде от нее трудно было этого ожидать, — довольным тоном закончила Цинь, глядя вслед уходящей сестре.

— Давай побыстрее проверим письмо. Ведь его еще нужно переписать, — вспомнил Цзюе-минь и поспешно вынул из кармана черновик. — Нельзя терять времени, а то, пожалуй, сегодня так и не успеем переписать.

Приближался праздник лета. На вымощенном каменными плитами проходе перед женским флигелем появились еще четыре горшка с гардениями; их белые цветы, спрятавшись в гуще овальных, сочных листьев, распространяли вокруг сладкий, густой аромат. Такие же цветы можно было теперь видеть приколотыми к волосам девушек или к их халатам. Гранатовое дерево, что росло у стены, почти у главного входа, покрылось чудесными рубиновыми цветами.

Все в доме были заняты больше чем обычно. Два вечера подряд Кэ-мин вызывал к себе Цзюе-синя, чтобы уладить все вопросы, относящиеся к празднику. Кэ-мин сильно постарел за последний год и теперь переложил на племянника большую часть дел, которые Цзюе-синь принимал молча и безропотно.

Цзюе-синь должен был позаботиться о том, чтобы были разосланы праздничные подарки всем родственникам и заготовлено все необходимое для праздника (особенно чжунцзы[10]). С помощью Шу-хуа он составлял список младших членов семьи, которым в праздник предстояло получать деньги, и слуг, которые должны были тоже получить в подарок деньги и чжунцзы.

На слуг пришлось составить несколько списков: одни общий по дому и еще несколько, по семьям. Что касается последних, то Цзюе-синь составил списки только для своих слуг и слуг Кэ-мина.

После того как были составлены все списки и отсчитаны все необходимые суммы, Цзюе-синь велел Ци-ся позвать к себе Юань-чэна и Су-фу. Юань-чэну он передал список и тарелку с деньгами, указав точно сумму, причитающуюся каждому (на тарелке были медные монеты стоимостью по сто и двести вэней). Су-фу получил чжунцзы, которые он тоже должен был раздать по списку.

Когда слуги унесли все, что полагалось (причем, за один раз они не смогли все унести), Цзюе-синь позвал к себе Цуй-хуань, которой поручил вместе с Ци-ся раздать деньги и сласти среди женской прислуги.

Утром, за два дня до праздника, Юань-чэн и Су-фу собрали всех слуг и носильщиков паланкинов в людской и вручили каждому положенную сумму денег и чжунцзы. Затем они отправились в сад и на кухню, где садовники, повара, истопники тоже получили свою долю.

Во внутреннем дворе раздавали подарки радостно возбужденные Ци-ся и Цуй-хуань. Поскольку количество подарков, которое им предстояло раздать, было небольшим, они разносили их по флигелям. Закончив раздачу в одном флигеле, они снова возвращались в комнату Цзюе-синя за подарками для другого флигеля. Наблюдать за всем этим Цзюе-синь поручил Шу-хуа. Когда Цуй-хуань и Ци-ся в последний раз пришли в комнату, Шу-хуа ждала их там. Они в один голос обратились к ней:

— Барышня Шу-хуа, мы кончили.

— Нет, не кончили, здесь есть еще. Вы что, забыли? — широко улыбаясь, промолвила Шу-хуа.

Цзюе-синя в это время не было в комнате, он пошел раздавать подарки младшим членам семьи.

— Еще есть? Но где же? — с нескрываемым удивлением спросила Цуй-хуань.

Шу-хуа неторопливо вынула из кармана два красных бумажных свертка и засмеялась:

— Остались еще ваши собственные, как же это вы забыли?

Они с благодарностью приняли у нее подарки, а Цуй-хуань, разглядывая свой сверток, удивилась:

— Барышня Шу-хуа, а почему они завернуты в красную бумагу?

Губы Шу-хуа тронула добрая улыбка:

— Это я для вас. Ведь вы обе потрудились и устали, вот я и добавила к вашим подаркам.

— Барышня Шу-хуа, вы так внимательны к нам. Неужели за такую маленькую услугу нужно еще вознаграждение? Ну скажи, Ци-ся, не так ли? — отказывалась Цуй-хуань, пытаясь развернуть бумагу.

— Не нужно разворачивать. Считайте, что я пригласила вас в гости и купила для вас сластей. Что же вы и теперь будете отказываться? — разволновалась Шу-хуа.

— Ладно, Цуй-хуань, послушаемся барышню. Ну, спасибо вам за подарок, — поклонилась Ци-ся. Цуй-хуань не стала разворачивать свертка и тоже поблагодарила Шу-хуа.

— Ай-ай! Опять вы церемонии разводите, — засмеялась Шу-хуа, поспешно ответив на их поклон.

— Барышня Шу-хуа, мы с Ци-ся собираемся приготовить немного угощенья и пригласить вас с Шу-чжэнь «покоротать ночь», придете? — тихо спросила Цуй-хуань, подходя к Шу-хуа.

— У вас и так мало денег на свои нужды, как же я могу вводить вас в расход? — отнекивалась Шу-хуа.

— Ничего, мы же в обычные дни не тратим денег, — перебила ее Ци-ся.

— Раз барышня не соглашается, значит она презирает нас и не желает удостоить своим посещением, — покачивая головой, с намеренно печальным видом произнесла Цуй-хуань, чтобы поддеть Шу-хуа.

— Ну раз вы так говорите, то мне остается лишь согласиться. И как только вы можете говорить, что я презираю вас! Ведь это несправедливо. Два-три года тому назад я была немного неправа и в отношении Мин-фэн поступила не совсем хорошо. Потом я раскаивалась, но уже было поздно, — откровенно призналась Шу-хуа. При этом воспоминании на душе у нее стало тяжело, но вскоре она отогнала от себя печаль, и на лице ее не осталось и следа грусти.

Вспомнив Мин-фэн, Цуй-хуань и Ци-ся на мгновенье умолкли, на лица их, казалось, набежало облачко, но вскоре его словно развеяло теплым майским ветерком, и Цуй-хуань снова заговорила:

— Ну, так, значит, вечером, в праздник лета. Барышня Цинь, наверно, тоже придет сюда с госпожой Чжан? Мы хотим и ее пригласить.

— А вы неплохо придумали. Вы же знаете, что я люблю веселье, люблю проводить время с людьми, которые мне нравятся. Жаль только, что нет Шу-ин. Как хорошо было бы, если б она была здесь, — проговорила довольная Шу-хуа. Произнося последнюю фразу, она совершенно случайно упомянула свою двоюродную сестру, которая бежала в Шанхай, и только потом спохватилась, что сказала лишнее. Ей стало немножко досадно.

— Мы часто вспоминаем барышню Шу-ин. Хорошо, если бы она была здесь, — сочувственно поддержала ее Цуй-хуань.

Во время этого разговора Шу-хуа сидела на вращающемся стульчике Цзюе-синя, Цуй-хуань стояла перед письменным столом, а Ци-ся позади Шу-хуа. Взгляд Цуй-хуань был устремлен в окно, но глаза ее словно не видели открывавшегося перед ней пейзажа, взор ее, преодолевая пространство, устремлялся туда, к ее старой хозяйке. Ей казалось, что она видит улыбающееся лицо Шу-ин. Но звук шагов и человеческий силуэт за окном спугнули видение, и глазам ее снова представился знакомый пейзаж. По лицу ее блуждала печальная улыбка, она с сожалением произнесла:

— Даже странно как-то: когда барышня Шу-ин была здесь, мы хотели, чтобы она уехала. А теперь так скучаем по ней.

— А разве у меня не такое же чувство! Все одинаково переживают ее отъезд, — подхватила Шу-хуа. — Лишь бы она училась хорошо, все остальное неважно, а когда-нибудь и она скажет свое слово за нас.

— Не знаю только, увижу ли я ее когда-нибудь, — вдруг тихим голосом, после некоторого молчания, как бы про себя проговорила Цуй-хуань.

— Почему же это ты не увидишь ее? Не нужно унывать. Лучше посмотри, как ярко светит солнце, какая прекрасная сегодня погода, сердце так и рвется наружу, как будто хочет улететь куда-то, — радостно произнесла Шу-хуа.

Как раз в этот момент с улицы вошел Цзюе-синь. Услышав последние слова Шу-хуа, он с невольным удивлением спросил ее:

— Сестра, что это так обрадовало тебя?

— Хорошая погода, — смеясь, коротко ответила Шу-хуа.

— Стоит ли так радоваться из-за хорошей погоды? — пробормотал Цзюе-синь таким тоном, будто его вовсе не интересовали слова Шу-хуа.

Как только Цзюе-синь вошел в комнату, Цуй-хуань и Ци-ся поспешно отошли от Шу-хуа и чинно встали в сторонке, только слабая улыбка еще играла на их лицах. Они не чувствовали особого стеснения. Цзюе-синь заметил их и спросил: