138 Это отношение необычайно сродни советско-смершевскому: «И как это ты, Абрам, жив остался?» (см.: Полян П.М. Советские военнопленныеевреи – первые жертвы Холокоста в СССР // Обреченные погибнуть, 2006. С. 9–70).
139 Тайных, хорошо замаскированных пространств, рассчитанных на то, чтобы укрыться в них во время акций и облав.
140 В Берлине задокументировано 6 таких «грайферов», самые известные среди них – семейная пара Рольф Изаксон и Стэлла Гольдшлаг. Практиковалось ли что-нибудь подобное в других столицах – неизвестно (нам сообщено И. Рабин). В Ломжинском гетто, по рассказу А. ШмаинойВеликановой, был такой «Рыжий», который разыскивал еврейские «мелины» (укрытия) и, обещая помощь при побеге или смене убежища, выдавал немцам.
141 См.: Porat, 1991.
142 А в имеющихся интервью бросается в глаза установка не столько на самооправдание, сколько на самооборону от возможных нападок.
143 СССР был единственной страной в мире, требовавшей от своих военнослужащих ни в коем случае не сдаваться в плен врагу, а биться до предпоследнего патрона, последним же патроном – убить себя!
144 Höss, 1958. S. 195.
145 Levi, 1993. S. 50, 52.
146 Levi, 1993. S. 52f.
147 Nyiszli, 1960. P. 68. Это свидетельство не только не было никем подтверждено, но и было решительно опровергнуто, в частности, Иешуа Розенблюмом (Kilian, 2004. S.138).
148 О совместных кинопросмотрах членов СС и функциональных узников в помещении «Сауны», а также в раздевалке Крематория III(!) свидетельствовал В. Килар (Kielar, 1979. S. 352–354).
149 Сюда же Леви относит и то, что эсэсовец Горгес передал зондеру Мюллеру хлеб в Маутхаузене – вместо того чтобы выдать Мюллера местным палачам (Müller, 1979. S. 276–277). Учитывая время и место события, думаю все же, что это гораздо более сложный случай.
150 Nyiszli, 1960. P. 79–83.
151 Zürcher, 2004. Над ее рабочим столом была приколота бумажка с цитатой из ментора, вынесенной ею в эпиграф к книге: «Это совсем не легко и не приятно прощупывать дно низости, но я тем не менее нахожу, что это необходимо делать…» (S. 11)
152 Zürcher, 2004. S. 216–219.
153 Случай с эсэсовцем Пестиком (см. о нем ниже) ей, видимо, не был знаком.
154 Вот аргументация уцелевшего члена «зондеркоммандо» Ш. Венеция: «Иные полагали, что мы ответственны за то, что происходило на крематориях. Но это же абсолютно неверно. Только немцы убивали. Мы же были насильно принуждены к пособничеству, тогда как под коллаборантами понимаются добровольцы. Важно подчеркнуть, что у нас не было выбора. Каждый, кто отказался бы, тут же получил бы выстрел в затылок. А для немцев это не составило бы проблемы: убив десяток из нас, они тут же набрали бы 50 новых. Для нас весь вопрос был в том, чтобы выжить, и другого выхода у нас просто не было. Ни у кого из нас. Кроме того, и мозг наш уже не был нормальным, мы не были в состоянии много размышлять о том, что произошло… Мы стали автоматами» (Venezia, 2008. S. 151–152).
Уничтоженный крематорий: смысл и цена одного восстания
Не дадим вести себя, как овцы на заклание!..
Аба Ковнер, Вильна, 1 января 1942 г.
Мы, зондеркоммандо, уже давно хотели покончить с нашей страшной работой, навязанной нам под страхом смерти.
З. Градовский
Побеги и самосуды
Как непосредственные носители главного людоедского секрета Третьего рейха, члены «зондеркоммандо» априори были больше других обречены на смерть, чем сжигаемые ими люди. Но четких инструкций, предписывающих сменять «зондеркоммандо», скажем, каждые четыре месяца или полгода, не было – иначе бы немцы их строго исполняли, а в самих акциях исполнения прослеживалась бы более строгая периодичность, нежели это было на самом деле.
Впрочем, по свидетельству Хëсса, существовало распоряжение А. Эйхмана, согласно которому рядовых членов «зондеркоммандо» полагалось ликвидировать после каждой большой акции1. В слове «большой» и было их спасение, ибо калибры акций определялись на месте. Акции же были каждый день, стали рутиной, и менять опытных профессионалов на рядовых необученных при таком раскладе не было никакого смысла. Наоборот, при усилении «акций» требовались дополнительные рабочие руки. Немцы, конечно, ценили их опыт2 – живые они были им все же полезнее, чем безвредные мертвые; да и обучать новеньких в самый разгар перенапряжения с ликвидацией венгерских евреев было некогда и себе дороже.
И если ротации, то есть массовые смены составов «зондеркоммандо», и происходили, то совершенно по другим причинам и непредсказуемо непериодически. Самое важное, что такая угроза и так висела над ними каждый день, каждый час и каждую минуту.
Отсюда тактика, она же стратегия, самой «зондеркоммандо» – выбрать момент, восстать, вывести из строя печи и газовни, перерезать проволоку и прорваться за пределы лагеря, а там, а там – на волю! В Татры, в Бескиды, например! К партизанам!
Иными словами, достойной целью восстания представлялся именно массовый и успешный побег. То же самое, к слову, было и в других лагерях смерти – в Треблинке и Собиборе.
Удачные побеги становились спасением для отдельных людей, но со временем возникла и окрепла решимость поднять такое восстание, которое дало бы возможность бежать большему числу узников. Поэтому в высшей степени недобросовестны попытки приуменьшить значение как побегов, так и восстания утверждениями типа: да они же «спасали свои шкуры»! да они же хотели «всего лишь» убежать – как будто другие восстания имели своей целью взятие Берлина!3
Кстати, о побегах. Согласно данным Т. Ивашко, их было зафиксировано 667, из них еврейских 76, то есть чуть больше 10 %4. Еврейские побеги были потому сравнительной редкостью, что шансов на успех у них практически не было. Без больших надежд на сочувствие и помощь со стороны окрестных поляков у евреев (даже у польских) серьезных шансов уцелеть не было. Местное польское население охотно помогало польским беглецам, неохотно, но все же помогало – русским, а еврейских, как правило, выдавало или, если за этим таилась хоть какая-то выгода, грабило и убивало само.
Лучше всего о преобладающем у поляков отношении к евреям говорил тот характерный жест, которым они повсеместно и глумливо встречали и провожали эшелоны с евреями, – провести ладонью по горлу, словно ножом – бжик-бжик. «Конец вам, евреи, конец!» – вот что означал этот жест, а вовсе не «предупреждение евреев об опасности», как столь же дружно, но с безнадежной неубедительностью пытались «объяснить» Ланцману те же самые поляки, но спустя 30 лет5.
А о том, как на самом деле воспринимался этот жест теми, кому он был адресован, написал Градовский: «И как ужасно! Вот стоят две молодые христианки, заглядывают в окошки поезда и проводят рукой по горлу. Трепет охватывает тех, кто видел эту сцену, кто заметил этот знак. Они молча отшатываются, как от призрака. Они хранят молчание, не в силах рассказать об увиденном. Они не хотят усугублять горе, которое с каждой минутой и так становится все тяжелее, кажется, что уже вот-вот…»
…И тем не менее первые еврейские попытки побега из Аушвица-Биркенау датируются еще 1942 годом! Люди прятались в грузовиках, которые вывозили из лагеря цемент, кирпич или мусор. Необходимость заранее «договориться» с охраной делала такие побеги слишком рискованным предприятием6. Еще более рискованными и потому еще более редкими были случаи побега в одежде и с документами вольнонаемных рабочих!
