– А как долго я буду тебе нужна? – осторожно спрашиваю я. – У меня работа…

– Я тебе заплачу. Это же не просто одолжение. Я хочу нанять тебя, чтобы ты переводила для меня и присмотрелась к делам, поговорила с Люка, поговорила с местными, помогла мне принять правильное решение.

– То есть, если бы я сказала, что дело не выгорит, ты бы мне поверила?

– Да, – просто ответила мама.

Я была поражена – прежде она ни в одном деле не спрашивала моего мнения.

– Как долго?

– Неделю, может, две.

Слишком долго, сейчас я не могу себе этого представить.

– Где мы остановимся?

– Я нашла чудесный отель у Садов Августа[8]. Отель «Луна», – мечтательно говорит мама.

– То есть никаких родственников? – Это важно – я не могу выполнять родственный долг больше часа подряд.

– Никаких родственников.

– А то, что ты до этого говорила, про воспоминания, – это ведь не какое-то там духовное паломничество к твоим итальянским корням? – Прозвучало, конечно, несколько более покровительственно, чем я бы хотела, но я не поеду с ней, если мама все время будет стенать об утраченной родине и ушедшем отце.

Мама двигает ко мне поближе диванную подушку и берет меня за руку.

– Поехали со мной.

Я разрываюсь между своими опасениями и чувством долга. Кроме того, мне неприятно, когда мама меня трогает.

Я думаю, одна из ключевых причин, почему мы с Клео сошлись, заключалась в том, что она призналась – у нее тоже все сжимается внутри, когда мама подсаживается к ней слишком близко и начинает нежничать. Я никогда не говорила вслух ничего подобного, пока Клео это не озвучила первая. Со стороны кажется неправильным шарахаться от родительского внимания, когда многие дети совсем его лишены, но так уж мы с ней устроены. Мы попытались мыслить рационально – наши матери выносили нас, так что для них «слишком близко» не существует, но нас самих подобная близость неизбежно подавляет.

– Когда ты собираешься ехать? – спросила я, стараясь высвободить руку, которую она сжимала.

– Во вторник.

– Во вторник, который послезавтра? – Я лихорадочно ищу отговорку. – Я не могу, у меня встреча, я… – Я замолкаю, чтобы не сказать, что пропущу последнюю серию «Элли Макбил»[9], хотя в моем списке приоритетов она занимает чуть ли не первое место.

Я не позволю тащить меня неизвестно куда, не дав и минуты на размышления. Мне нужно время, чтобы расшевелиться, – от перспективы резко сорваться с места меня слегка подташнивает. Не уверена, что мне хочется выбраться из своего бункера и, щурясь, глядеть на солнце.

– Обдумай все до утра, встретимся завтра за обедом, – говорит мама, вставая.

Уже в дверях она удушающее обнимает и признается:

– Все бы отдала за такие пышные формы, как у тебя!

– Ну, это можно устроить, – отвечаю я. – То, что отсосут из меня, можно пересадить тебе…

Мама резко бледнеет и говорит:

– Ничего смешного, Ким. Тебя изувечат.

– Мне исправят фигуру, – возражаю я.

– Это кровь, шрамы и… – Мама заставляет себя замолчать. – Ладно. Увидимся завтра.

– Хорошо, – говорю я. – Только…

– Что?

– Можно мне получить буклет обратно?

Мама пытается изобразить что-то вроде «Понятия не имею, о чем ты…», но понимает, что ее раскололи, и сердито открывает сумочку.

– Ты красива и такая, какая есть, – настаивает она, отдавая буклет.

– А что еще ты можешь сказать? – отвечаю я, почти вырывая у нее книжицу – так крепко она ее держит. – Ты же меня создала.

Я щелкаю замком и смотрю, как мамины туфли поворачивают налево и удаляются по тротуару. На какое-то время я отвлекаюсь, размышляя, носит ли сейчас хоть кто-то, кроме нее, темно-синие туфли, но тут я слышу, как Клео входит на кухню за моей спиной.

– Ты все слышала? – Я никак не могу прийти в себя.

Клео кивает.

– Что будешь делать?

– Ну, не знаю, – хнычу я. – Я же ее дочь, значит, это мой долг. Понимаешь, у нее только что умер отец и все такое.

– Иными словами, если ты не поедешь, будешь чувствовать себя виноватой, – подводит итог Клео.

– Но кроме этого, есть ли хоть какой-то смысл ехать? Будет как всегда, когда мы куда-то едем вместе, – стоит ей найти себе мужика, и она меня тут же бросает. От подруги это еще можно ожидать, но не от собственной же матери…

Согласно тенденциям современной моды, любимое хобби моей матери – мужчины. Если кому-то и удастся собрать мужской гарем – это точно будет она. Даже если мужчина знает, что моя мама встречается не только с ним, он приходит снова и снова, – таким вот магнетизмом она обладает. Даже если мы встречаем мужчин моего возраста, они завороженно смотрят на нее, а не на меня. И чем больше внимания она завоевывает, тем ярче сияет. А чем ярче сияет она, тем более тусклой и невыразительной выгляжу на ее фоне я. Помню, в Ницце мы с ней вместе пошли в ночной клуб – это был последний раз, когда мы отдыхали «всей семьей». Я глаз не могла отвести от одного парня, и когда он вдруг направился к нам, я не могла поверить своему счастью. А он пригласил на танец маму. Плохо быть довеском при красивой подружке, но когда тебя затмевает собственная мать!.. Как сейчас помню всю горечь разочарования – я смотрела, как они танцуют, и не могла сдержать слез. У нее уже был тогда парень, и получить вот так запросто еще одного, когда у меня никого нет, – это было просто нечестно. Особенно если учесть, что я знала, как мало значит для нее этот танец. Мне часто кажется, что ее вообще не очень интересуют мужчины, с которыми она флиртует, – она клеит их просто так, от нечего делать.

Клео садится рядом на диван.

– У нее не будет времени на мужиков, ей придется разбираться с магазином.

– Клео, Клео, это Земля, прием! Да мама на смертном одре переспит сначала с доктором, а потом и с исповедником.

– Ага, и со всеми некровными родственниками, ты права, – соглашается Клео.

– На мужчин у нее всегда время есть, а в Италии – тем более! Да ухажеры будут роиться вокруг нее, будто она – ароматный цветок. Я была бы не против, но она почему-то считает себя обязанной выходить за них замуж.

Бабушка Кармела присутствовала только на первой ее свадьбе – мама тогда вышла за моего отца, Хью; бабушка сказала, что остальные не считаются. Я ходила на все, и каждый раз надеялась, что мама опомнится прежде, чем в очередной раз скажет «Согласна». Уверена, текст службы нужно изменить: «Пока смерть – или еще кто-нибудь – не разлучит нас».

– Знаешь, что еще? – скорчила рожицу Клео.

– Что?

– Она, наверное, постарается свести тебя с кем-нибудь.

– Ф-у-у-у! – Я закрываю лицо руками.

Она права. Когда Амур понял, что бессилен изменить мою личную жизнь, и в отчаянии опустил лук и стрелы, мама вырвала их у него из рук. Она утверждает, что просто старается помочь, но, с моей точки зрения, это больше похоже на издевательство.

– А ты бы что сделала? – спрашиваю я Клео.

Она проказливо улыбается.

– Представьте себе свежие, с пылу, с жару, ньокки, лазанью с моллюсками[10]…

– Ты бы поехала только ради еды?

– Только ради этого люди и едут в Италию. А ходят в Сикстинскую капеллу и катаются на гондоле, только чтобы как-то скоротать время от обеда до ужина.

Я ухмыляюсь ей в ответ.

– Если и правда поедешь, привези мне свежего неочищенного оливкового масла. И бальзамического уксуса – «Фондо ди Треббьяно». Его выдерживают в бочках восемь лет и…

– А что, если ты поедешь со мной? – говорю я с придыханием. – Боже мой – гениально! Тогда все будет совсем иначе!

– Я бы с удовольствием! Но мне на работе надо предупреждать начальство об этом минимум за две недели.

– Разве они не могут разок сделать исключение? У тебя, можно сказать, родственник умер, – уговариваю я.