– Смеешься? А сама ты пошла бы гулять с ним вот так – один на один?

Глупый вопрос. Но я начинаю думать, что, возможно, дело не столько в ее взбалмошности и привлекательности, сколько в уверенности – мама точно знает, что справилась бы с Марио, если бы тот попытался распустить руки. Хотела бы я понять, как можно иметь столько дерзости, чтобы сказать «нет» с достоинством и затем потребовать уважения к себе, не теряя при этом притягательности. Тут нужна определенная сноровка. Если бы я оказалась в уединенном живописном уголке с кем-нибудь столь же приставучим, как Марио, я бы пришла в ужас. Он бы непременно предпринял попытку пересечь границу дозволенного, не дав мне времени проверить его паспорт, визу и таможенную декларацию. Я в таких ситуациях совершенно теряюсь и свожу все к шуточкам.

– Вы готовы сделать заказ? – обходительно улыбается Массимо, хотя в действительности он спрашивает уже в третий раз.

– Простите, – извиняется мама, взмахивая в его сторону яркими ресницами. – Мы все время отвлекаемся.

Я сосредоточенно разглядываю меню. Никак не могу решить – вермишель или паста с трюфелями? Мне нужна Клео, она задала бы правильные вопросы и помогла бы мне определиться. Я тянусь за своим бокалом и вижу, что мама игриво меня рассматривает.

– Пища для размышлений! – выдает она и, недоговорив, начинает смеяться.

Я радостно фыркаю, и розовое вино течет у меня по подбородку. Мама громко хрюкает от смеха – я никогда не слышала от нее ничего менее элегантного, меня трясет – я безуспешно пытаюсь сдержать хохот.

Наконец мы немного успокаиваемся и пытаемся отдышаться – лица у нас пунцовые, и по щекам текут слезы.

– Все хорошо? – спрашивает Массимо, терпеливо пережидая истерию с едва заметной улыбкой. – Воды?

– Никакой воды! – возмущаемся мы. – Еще вина!

Массимо сияет от удовольствия и в мгновение ока возникает рядом со второй бутылкой.

– Мы готовы заказывать! – объявляю я.

Мама берет себя в руки.

– Для начала я хотела бы ризотто с грибами и моллюсками, а потом – рыбу-монаха.

– Я тоже, – решила я.

Мне было немного странно и непривычно в чем-то согласиться с мамой.

– Bellissima![40] – Массимо ухмыляется, как ненормальный.

Мама взволнованно рассуждает о том, как мы завтра пойдем смотреть магазин, при этом я замечаю, что за соседним столом пожилой глава компании из двенадцати человек пристально нас разглядывает. Наверное, мы слишком шумим. Интересно, он считает нас невоспитанными? Его возможное неодобрение опять вызывает у меня приступ смеха, мама, глядя на меня, не удерживается, и вот мы уже снова оглушительно хохочем. Посреди веселья пожилой наблюдатель вдруг появляется около нашего столика и громогласно объявляет:

– Я только хотел сказать, что вы – великолепны!

Потом он нам обеим целует руку. Обеим!

Меня охватывает настоящая эйфория. Сегодня я ровня моей маме, а это для меня – недосягаемая высота. Я чувствую себя почти богиней. Может, мне предстоит не такая уж и неприятная неделя?

Когда подходит время десерта, мы уже купаемся в волнах всеобщего внимания. Мы заказываем профитроли, и, как только съедена последняя капля шоколадного соуса, Массимо приносит нам тирамису – за счет заведения. Потом следует «la torta Capresa» – сухой миндальный кекс. Когда на тележке с десертами уже ничего не остается, Массимо начинает потчевать нас лимончелло – бледно-желтым ликером, который местные жители пытаются выдать за деликатес. Могу поклясться, что это просто жидкость для чистки кафеля и нержавеющей стали с лимонной отдушкой.

– Как ты можешь это пить? – Я морщусь, придумывая, как бы избавиться от очередной порции.

– Всегда хотела попробовать, – признается мама, завладевая моим бокалом. – В свое время я была слишком мала, так что сейчас должна отыграться.

Когда мы спрашиваем счет, его нам лично приносит хозяин ресторана. Он представляется как Джулиани и благодарит нас за посещение.

– Ничего не понимаю! Почему они обращаются с нами, как со знаменитостями, хотя прекрасно видят, что мы совершенно обычные люди? – спрашиваю я маму.

Она радостно пожимаем плечами.

– Я думаю, это из-за того, что все остальные пришли парами…

– И только мы – сами по себе? Боже! И все дела?

– Вообще-то я думаю, что сегодня – просто волшебный вечер.

И тут, будто в подтверждение маминых слов, единственный официант, который все время оставался глух к нашему очарованию, незаметно подходит к нам, наклоняется над свечкой и с невероятно сексуальным итальянским акцентом говорит (а пламя подрагивает в такт его словам):

– Вы не женщины, вы – рай земной!

Мы с мамой не верим собственным ушам. Может, лимончелло и крепкая штука, но комплименты кружат голову не в пример сильнее.

Я запомню этот вечер на всю жизнь.

– Пойдем, я покажу тебе Пьяццетту! – говорит мама. При этом она несколько нетвердо поднимается на ноги, но множество рук тут же тянутся отодвинуть для нее стул. – Лучше всего, конечно, отправиться туда ранним вечером – тогда это настоящий подиум, но и сейчас там будет на что посмотреть, – обещает мама.

Мы идем по улице, она держит меня под руку, и, представьте, я не против. По-моему, это прорыв. Прежде, находясь рядом с ней, я никогда не чувствовала такой близости. Не знаю, может, ей вскружили голову детские воспоминания или Марио что-то тайком подмешал в коктейль «Ким», только она порядком пьяна.

– Вот и пришли – перед тобой всемирно известная гостиная под открытым небом!

Мама сияет, мы идем с ней по булыжной мостовой в небольшой внутренний дворик, заставленный столиками и стульями с плетеными спинками. Я глазам не верю – кажется, что все присутствующие сговорились. Такое впечатление, будто каждой паре или семье дали выбрать какой-нибудь один оттенок – нежно-карамельный, серебристо-абрикосовый, белоснежный – и они выкрасили в него все свои вещи. Получается безупречное сочетание – на всей площади не найдется ни одной распущенной нитки и ни одного неотполированного ногтя. Мне никогда раньше не приходилось чувствовать себя без драгоценных украшений чуть ли не голой.

– Смотри, свободный столик, – предлагаю я, ныряя под навес бара «Тиберио».

– Погоди… – Мама сканирует взглядом столики конкурирующих баров.

– Или одни бары моднее других? – подначиваю я, оглядываясь, не затевается ли поблизости кровавая драка между бандами «Гуччи» и полицейскими от «Дольче и Габбана» – ремни намотаны на руку и все такое…

– Я просто ищу… Вот он! – обрадованно говорит мама.

Я смотрю туда, куда устремлен ее сияющий взгляд. Передо мной море чашечек с капучино и – конечно! – Платиновый Блондин!

Он церемонно кланяется моей матери и жестом приглашает нас подойти. Подумать только, рядом с ним – два свободных стула!

Мое пьяное добродушие испаряется в один момент. Остается только одна мысль: «Моего общества ей всегда недостаточно. Всегда».

– Ким, помнишь мистера Гамильтона с катера?

– Лучше Тони. – Платиновый Блондин пожимает мою руку, настаивая, чтобы я называла его по имени. Какая дерзость.

Я стараюсь быть любезной, но губы сами собой вытягиваются в прямую линию.

– Тони, это моя дочь Ким.

Он кивает и говорит воркующим голосом:

– Девочки, да вы просто сияете!

Американский акцент я услышать не ожидала. Как бы там ни было, понять, что он говорит, будет несложно.

Платиновый Блондин делает официанту знак ухоженной бровью. Мама хочет еще лимончелло, а я прошу стакан молока, чтобы показать, что уже устала, клюю носом и вот-вот усну за столом…

Платиновый Блондин поднимает за наше здоровье бокал «Сапфирового мартини», спрашивает маму, как ей понравился Капри, ведь она не была здесь столько лет, и предлагает сопровождать ее, когда она отправится навещать могилу отца. Меня переполняет негодование, мне хочется кричать: «Но ведь для этого есть я!», но тут я понимаю, что ничего подобного маме я не предлагала. Мне кажется, у Платинового Блондина манеры предупредительного и заботливого защитника, который всегда принимает все тяготы и решения на себя и который легко превращается в тирана, как только ты к нему достаточно привяжешься. Я откидываюсь на спинку стула и наблюдаю, как мама оживленно делится впечатлениями о ярких красках острова, рассказывает о том, как у нее защемило сердце, когда она снова увидела скалы Фаральони. Она и вправду сияет. Не понятно только, по какой причине – оттого ли, что вернулась на Капри, или оттого, что подцепила нового обожателя.