Власти Морфелона во главе с наместником Кивеем так не считали. Разорение хозяйственных угодий приносило огромные убытки казне, да и с тысячами беженцев нужно было что-то делать. Большие селения Спящей сельвы, называемые городами лишь по причине наличия деревянных стен, могли не опасаться нападений, но постепенно в них назревал голод и беспокойство. Мелкие посёлки исчезали один за другим. Исполненные ужаса крестьяне бросали свои скудные наделы и бежали в Предлесья, в Тихие равнины, даже в Мутные озёра, отнюдь не собираясь возвращаться в родной край.

— И что же: наместник Кивей не придумал ничего лучшего, чем бросить в мясорубку лесной войны новые рати? — поинтересовался Марк у Сурка, который то и дело строил из себя всезнающего вояку.

— А как иначе? Разве эти селюхи способны сами за себя постоять? Да хоть с ног до головы их вооружи, они разбегутся от одного слуха о солиме!

— Не то я имел ввиду, — чуть слышно прошептал Марк.

В первый месяц работа наёмников, в число которых входил и Марк, ограничивалась сопровождением беженцев из лесных поселков. Время от времени в лагерь наёмников приходил запрос о защите того или иного селения. Воины приходили на место, сидели в засадах, помогали жителям оббить селение частоколом, наводили шуму, да и уходили ни с чем.

Частенько в лагерь наведывались Глашатаи Войны, уже известные Марку с Морфелона. Сотник Фест и другие военачальники мигом созывали всех бойцов к помосту, выражая почтение и покорность перед знатными гостями. Речи Глашатаев всегда были воинственны и многогневны:

— Солимы страшны! Их жестокость к захваченным в плен жителям посёлков столь ужасна, что я не могу собраться с духом, чтобы рассказать об этом! — говорил страшным голосом Глашатай, облачённый в коричневые одежды храмовника. — Давно бы наше славное воинство покончило с этими изуверами, если бы не гнусное пособничество изменников людского рода — лесных чародеев. Они предали свой род, позволив нечистым духам войти в свои тела, да ещё и имеют наглость заявлять, чтобы с ними обращались как с людьми! Они гнусные сообщники кровожадной нечисти, их ритуалы омерзительны! Порча и мор, насылаемые ими на селения мирных жителей — лишь малая часть их дикости! Они нелюдь из нелюди, и каждый, кто сеет слухи о том, что они являются людьми — гнусный невежда, лживый смутьян и бессовестный еретик!

Эти нехитрые речи приносили свои плоды. Вскоре уже многие наёмники-новички говорили об изобличаемых Глашатаями племенах сельвы, как о нелюдях, которых можно уничтожать без зазрений совести. Усилия Глашатаев Войны были Марку понятны. Путь Истины запрещает убивать людей, однако ни один из его запретов не касается нечисти, у которой нет души, а большинство наёмников как-никак верили в Спасителя. И всё же в то, что люди могут превращаться в бездушную нечисть целыми племенами, Марк поверить не мог.

— А в переговоры с солимами вступать не пробовали? — спросил он как-то Сурка.

— С нелюдью?! — поразился тот. — Да ты клювом об пол долбанулся, Подорлик! С нелюдью в переговоры! Ты это ещё у бывалых спроси, что в лесах друзей потеряли, да укоренённые посёлки видели. Те живо ряху намнут за такие шутки!

Не забывая об истинной цели своего визита в Спящую сельву, Марк постоянно расспрашивал о Лесном Воинстве. Увы, все рассказы сводились к тому, что Марк уже слышал от Сурка: лесные воины недолюбливают морфелонцев и даже против общего врага не хотят воевать сообща. Наёмников же они вообще презирают.

Марк хмурился. Найти хранительницу Никту оказалось не так просто.

Оставалась надежда на помощь местных следопытов. Один из них даже пообещал Марку познакомить его за соответствующую плату с кем-то из Лесного Воинства. О своих целях Марк, разумеется, умолчал, напустив вид любознательного краеведа, мечтающего создать летопись о своей жизни в лагере наёмников.

«Никта, Никта, где же тебя искать? Почувствовала ли ты мой приход, знаешь ли, что я ищу тебя? Всевышний, прошу тебя, дай ей знать обо мне!»

Ранним утром отряд сотника Феста был поднят по команде тревоги. Вдоль величественного леса плыл туман, было мокро и сыро, моросил мелкий дождь. Наёмников вели в первый бой — все это поняли сразу, едва воинам приказали взять щиты, надеть шлемы, кожаные нагрудники и лёгкие кольчуги. Тяжёлых доспехов никому не полагалось — в лесу нужны быстрота и манёвренность. Да и по слухам, в войне против быстроногих солимов тяжёлые доспехи часто становились лишней обузой.

Марк надел круглый кожаный шлем, способный защитить разве что от скользящего удара не слишком острого клинка, и получил небольшой треугольный щит из дерева. Копейщикам выдавали большие прямоугольные щиты — эти воины предназначались для строевого боя и прикрытия остальных бойцов от метательного оружия нелюдей.

Почти все молчали, слышался только приглушённый шёпот. Разговаривать наёмникам запретили сразу, как только отряд выдвинулся из лагеря. Двести пятьдесят воинов-наёмников в тёмно-зелёных плащах под знаменем Дубового Листа вошли под покров титановых деревьев Спящей сельвы.

— Что там слышно? — шёпотом спросил Марк Сурка.

— Фест говорит, наши следопыты ночью вернулись: солимы логово строят. Всего в получасе от нашего лагеря. Никак какую-то пакость готовят.

— И Фест решил нанести удар первым?

— Решился старик. Что бы там ни сооружали нелюди, нам это не к добру. Пресечь нужно гадов, чем раньше, тем лучше. Так-то?

— Не так, — хмуро ответил Марк, щурясь от попадавших в глаза дождевых капель, сорванных ветром с деревьев. — Надо сперва толком узнать, что за логово и для каких целей…

— Э-э-э, скажешь тоже! Когда нелюди логово построят и начнут хозяйничать у нас под носом, поздно будет.

— А ну молчать, болтуны! — пришикнул сзади десятник.

Отряд медленно пробирался через лес, огибая толстенные стволы титановых деревьев. Тут ещё сильнее, чем вне леса чувствовалась нависающая мощь сельвы. Обширные пространства между лесными исполинами занимали вьющиеся лозы, плющи, а там, где было больше просветов — огромные папоротники в два-три человеческих роста. Земля была покрыта мелкой травой и мхом, влажная, но не такая мокрая, как почва за пределами леса, пропитанная беспрерывными дождями ранней зимы.

Здесь же, под огромнейшим зелёным куполом лиственных крон, совершенно не было дождя. Вся влага задерживалась наверху, медленно стекая тонкими струйками то тут, то там. Между лозами и папоротниками ползла лёгкая дымка утреннего тумана, создавая впереди отряда затуманенный зелёный полумрак.

Лес недобро встречал чужаков. Спящая сельва нависала, давя на голову и плечи, как непосильная ноша.

Постепенно не стало слышно даже шёпота. Слышалась лишь тяжёлая поступь и бряцанье оружия. Порою в стороне раздавался негромкий шум, и воины замирали по одному взмаху руки старого Феста. Однако то был мелкий или крупный лесной зверь, который, почуяв людей, шарахался и в испуге пускался наутёк. Временами поднимался ветер, наполняя лес протяжным скрипом тяжёлых ветвей, и снова стихал. Туман, окутавший поначалу лес, успел поредеть, однако призрачная дымка, тянувшаяся через заросли, по-прежнему внушала тревогу. Для засады она была идеальным прикрытием.

— Взять бы парочку этих зеленоротых, да порасспросить, что они тут затеяли, — начал Сурок, очевидно, не в состоянии идти молча.

— И что из этого выйдет? — шепнул Марк. — Ты хоть раз слышал, чтобы даймонов в плен брали? Кому это надо? Говорить с ними без толку, ни они твоего мышления не понимают, ни ты их. А держать их в плену опасно. Пленный даймон опаснее вольного даймона.

— Так на то они и даймоны. А эти нелюди — не то-то и оно. Что-то в них иное есть, не даймонское. И мыслить, говорят, умеют, и язык у них свой есть, и боль чувствуют…

— Тише!

Фест подал знак. На сей раз тревога была не ложной.

— Идут, идут… — понеслось по рядам.

— Опередили, гады зелёные, — прошипел Сурок, поднимая руки к рукоятям своих топоров за спиной.