— Сиятельная королева, позвольте доставить вас в лазарет, — произнёс Мегорий. Молодой, как для командующего целой когорты, он, тем не менее, ещё в Амархтонской битве отличился необычайной отвагой и разумной тактикой.

— Оставь, Мегорий, это не моя кровь, я не ранена, — королева бросила взгляд на тело Тальги, которое уже заворачивали в погребальное покрывало. — Что с остальными?

— Я скорблю вместе с вами, сиятельная королева. Оба ваших анфейца мертвы. Двух рыцарей-телохранителей мы перевязали и уже отправили в лазарет. Старший телохранитель Филгор и следопыт Калиган отделались лёгкими ранениями.

Филгор, насупившись, стоял рядом, изредка озираясь по сторонам. Калиган чуть поодаль что-то втолковывал шпиону тайной службы из форта Мглистого города, указывая при этом на кровавые дыры вокруг Обелиска Скорби.

— А как Лик? — королева глянула на лежащего под пронзённым щитом четвёртого телохранителя.

— Он мёртв, — коротко ответил Мегорий. — И старый посол ваш тоже умер. Расшиб голову, упав с коня. Писца вашего мы еле поймали. Трясётся, бубнит что-то, а так, ничего. Прикажете сопроводить вас в форт, сиятельная королева?

— Нет, — резко ответила владычица. — Я возвращаюсь во дворец. Всех раненых доставь в лазарет. Мёртвым обеспечь достойное погребение, — она глянула на завернутое в покрывало тело Тальги и едва сдержала слёзы.

— Я пошлю с вами отряд своих мечников, сиятельная королева, — сказал Мегорий. — Тогда к вам никто не сунется.

Королева кивнула.

— А где же чашеносцы?

— Уже здесь, сиятельная королева!

На площадь медленным шагом выходили сотни две воинов с длинными боевыми трезубцами, облачённые в фиолетовые одеяния, с эмблемой округлой ритуальной чаши на щитах. Перед ними шли, что-то приглушённо обсуждая, четверо младших смотрителей.

— Они ответят мне за этот заговор, — процедила в гневе королева. — Передай им, что я жду неотложного визита Смотрителей Чаши в Аргос. Не этих жалких стервятников, а самых главных — из Совета Пяти! И пусть только осмелятся не явиться!

Над Мглистым городом окончательно рассвело. К площади потянулись вереницы горожан. И если бы не перекрытые копейщиками Мегория улицы, Площадь Обелиска Скорби вновь наводнили бы люди, ищущие избавления.

Смотрители Чаши Терпения не заставили себя долго ждать. Вечером в тронном зале напротив королевы на высоких скамьях сидели немногословные посланники Мглистого города. Их возглавлял высокий и крепкий старик с широкой бородой пепельного цвета, в дорогом тёмно-фиолетовом хитоне чуть ли не до пола, какой носили высшие духовные особы. Сейчас этот цвет казался королеве каким-то тяжёлым, давящим, в нём ощущалась скрытая властность. Был ли этот старик старшим из Смотрителей, оставалось только гадать. Чашеносцы уверяли, что у них нет старшего, есть только Совет Пяти Смотрителей, абсолютно равных во всём. Имён у Смотрителей не было: прибывший с посольством именовался Смотрителем Каменной Чаши. Кроме него в Совет Пяти входили Смотрители Золотой, Серебряной, Глиняной и Деревянной Чаш.

Речь королевы была короткой. Она требовала отчёта, почему в Мглистом городе под городской площадью собираются ковены жрецов крови, способных уничтожить целый квартал.

Ответ Смотрителя едва не привёл её в замешательство. Она ожидала размытых оправданий, слов о неведении, о коварстве невидимого врага, ждала вкрадчивой лести, но только не чистосердечности.

— Нам было известно о жрецах крови и о жертвеннике под Обелиском Скорби, сиятельная королева, — ровным голосом ответил Смотритель Каменной Чаши. — Этот ковен существовал там задолго до того, как ваши войска вошли в Амархтон. Спокойное течение жизни не пробуждало сокрытого в нём зла и никогда не пробудило бы, если бы вы, сиятельная королева, не прогневили жертвенную кровь.

Владычица подняла на Смотрителя пылающий взор.

— Значит, Совету Пяти было известно, что под вашим святым местом происходят обряды красной магии? Почему же вы не поставили в известность военачальника Мегория, приставленного, чтобы защищать вас? Почему не обратились к морфелонцам и лично к князю Кенодоку? Или вы рассчитывали пресечь преступление жрецов своими силами?

Смотритель почтенно склонил голову.

— Мы не собирались ни воевать с ковеном, ни ставить в известность вашего воеводу, чтобы он не совершил той же ошибки, сиятельная королева. Магия крови использовалась в этом городе веками, задолго до того, как власть перешла к Тёмному Владыке Хадамарту. Эту силу невозможно победить. Её можно только перетерпеть.

— Перетерпеть? Каким это образом? Обильно снабжая жертвенники кровью доверившихся вам горожан?

— Чаша Терпения ещё не переполнена. Переполнившись, она изольёт на ковены красных жрецов заслуженную кару. В своё время. Не нужно ни войн, ни смертей. Однако вы, сиятельная королева, разрушив жертвенник, опорожнили и чашу скорбей, и этим только отсрочили кару для красных жрецов.

Королева чувствовала, что если и есть в человеческих сердцах та чаша терпения, о которой толкуют проповедники чашников, то в её сердце эта чаша уже заполнена до краёв.

Вот только невозможно понять: действительно ли верит Смотритель в то, что говорит, или ведёт какую-то скрытую игру?

— Вы готовы терпеть самых опасных врагов рода людского у себя под носом? Знаешь ли ты, Смотритель, какую силу способна высвободить магия крови?

— Знаю, сиятельная королева, знаю. Вера в Чашу Терпения столь же древняя, как и магия крови. Смею вас заверить, что против Переполнившейся и Излившейся Чаши красные жрецы не устоят. Ничто не устоит. Потому мы и просим вывести ваших воинов из Мглистого города. Они мешают нам. Мешают восполнить меру страданий. Мешают чаше наполниться.

«Ах, значит, вы уже не требуете, а просите!» — не без удовольствия отметила королева.

— Наполниться чем? Кровью и болью людей, умирающих от потери крови, заразы, подхваченной у Обелиска? Отчаянием несчастных, утративших не только здоровье, но и последнюю надежду? В чём тогда отличие вашей Чаши от красных жрецов? Они тоже накапливают человеческие страдания, как ростовщик золотые монеты!

— Страдания переполнятся, изольются и забудутся, — продолжал Смотритель с таким спокойствием и убеждённостью, что королеве становилось не по себе. — Но ростки жизни останутся, и тогда свет и радость наполнят души и утрётся всякая слеза с глаз невинных. О страданиях не останется даже памяти.

— Значит, люди страдают во имя будущих поколений? И сколькие доживут до этого благословенного дня, чтобы порадоваться избавлению?

— Многие. Гораздо больше тех, что страдают сейчас.

— Пожертвовать тысячью ради десяти тысяч? Меньшее зло, не так ли?

— Нет, сиятельная королева. Страдания — это не зло, а очищение от зла. Мы никого не обрекаем на страдания, мы лишь помогаем людям их перетерпеть, увидеть их смысл. И люди начинают видеть свой путь очищения и сами идут дорогой страданий, зная, что их ждёт новая жизнь.

— Потому что не знают другой дороги. Дороги свободы… — королева поймала себя на мысли, что Смотритель вынудил её спорить с ним, как с равным себе. — Но ты забываешься, Смотритель. Я королева как Сумеречного, так и Мглистого города. Вы управители, но не князья. Вы имеете право просить или советовать, но не требовать. И моё слово неизменно: когорта Мегория останется в Мглистом городе и будет нести свою службу. А любые попытки вынудить моих воинов покинуть город, я буду расценивать как происки Тёмного Круга. В том, что мы умеем пресекать замыслы врага, вы уже имели честь убедиться.

Старый Смотритель молча глядел на неё ничего не выражающей чернотой глаз. Королеве не нравилась его прямолинейная стойкость: он по-прежнему держал себя перед владычицей так, словно считал себя как минимум равным ей.

— Кроме того, мои войска будут уничтожать все ковены жрецов крови или логова магов Тёмного Круга в Мглистом городе, — продолжала она. — Препятствия со стороны ваших чашеносцев мои военачальники будут расценивать как предательство и поступать с ними, как с предателями. И последнее: я приказываю вам убрать шипы с площади Обелиска Скорби. Они причиняют увечья моим подданным.