— Вы имеете в виду категорию доступа «А»? — осторожно уточнил Первый, не расслышав последних слов, чувствуя, как холодит руку вынутая бутылка и как течёт по горячим вискам тяжёлый, обильный пот.

— Возможно, вы чего-то не понимаете, господин Роузелл, — после паузы ответил Отдававший Приказы, и в голосе его была вышколенная вежливость. — Я говорю о категории «Ланн». Вы только что стали личным советником Высокой Семьи. Так как существование советников всегда было традицией, каждому из них предоставлялся доступ категории «Ланн» — высшей из возможных для всех, кроме Императора и наследников Крови. Однако все шестеро советников Его Величества ныне недееспособны, так как находятся на покое из-за преклонного возраста; выбора замещающих так и не произошло, поскольку соответствующего распоряжения от Императора не поступало. Соответственно вы единственный действующий советник Высокой Семьи с реальным доступом высшей категории. Уровни доступа «Б» и «А» являются мирскими; вы же отныне Приближённый ко Двору, ваш доступ не имеет ограничений... Материалы будут доставлены вам через пять минут.

Грузное тело Роузелла всколыхнул протяжный, рвущийся изнутри вздох, в котором сочеталось все, что он в этот момент чувствовал и ощущал.

— Спасибо, — выдохнув и как бы успокоившись наконец, произнёс он.

В кристалле что-то шелестнуло, будто говорящий сухо сглотнул.

— Благодарю за честь, сэр, — чётко ответили оттуда.

Секретарь-полурослик (в большинстве своём за бухгалтеров, учетников и младших секретарей работали именно они) принёс ему папку минуты три спустя. Она казалась ветхой, но не открывалась, пока Роузелл не додумался приказать ей вслух; и разорвать, кажется, её было невозможно. Краткое резюме чернело уже на первом, верхнем листке, покрытом мешаниной странных символов, в которой только он чётко видел основные строки.

Прочитав его, новоиспечённый Старший Советник побледнел так, как не бледнел в жизни никогда. Чувства его, однако, были взяты в пухлый потный кулак и не трепыхались.

Ухватив покрепче тонкое перо, он начал читать все прилагающиеся тексты со скоростью лошади, шпарящей от волков по скользким от холодной росы полям. Брови его упражнялись, дёргаясь вверх-вниз, щеки надувались и лопались щелью раскрытых влажных губ, искривлённых в постоянно возобновляющейся гримасе отчаяния. Родинка на щеке подёргивалась, часто опасливо замирая, и ежеминутно приходилось вытирать испарину со лба.

— Боги, — изредка шептал он, делая стремительные размашистые пометки на широких полях, — о Боги!.. О-о-о, Боги! Как же я попал!.. Как же я попал!.. Как же мы все!..

— Сэр?.. Вы что-то сказали, сэр?..

— Работай, Грант, работай, — с трудом отрываясь, выплывая на поверхность, чуть не сказав: «Отставить, все это не важно», ответил он. — Мне нужно разобраться... и начать, Боги спасите, мой отчёт, в котором... Как там, кстати, Тагер Грант?..

— Стоит на месте, сэр... Вас повысили?

— Отстань, черт тебя возьми. Работай!

— Простите, сэр. Я записываю.

— Тебе же сказали отключить!

— Вручную, сэр, карандашом по бумаге... Ли’анн так и не поставил защиту от всех магических проникновений. У меня такое ощущение, что кроме него меня никто не заметил, а он ничего своим не говорит. И у них тут весьма интересный разговор, когда я все-таки умудряюсь читать по губам.

— Думают, кого именно отдать на растерзание, чтобы до поры до времени обмануть Совет? Донованн Марц уже вызвался уйти в отставку?..

— Откуда вы знаете, сэр? — пискнула изумлённая летучая мышь.

— Ниоткуда. Помолчи хотя бы полчаса.

— Слушаюсь, — ответил Грант и неслышным, но тяжким ультразвуком вздохнул.

Роузелл читал и читал, все сильнее проникаясь жестоким величием происходящего, его неповторимой запутанностью, его эпохальным, сказочным обманом, нагромождённым на другой, обманывающий обманщиков обман. Все казалось одновременно огромным и жутким. Масштабы неминуемо укрупнялись. Хотелось отойти и облегчиться, хотя бы физически.

Наконец, придя в себя и получив от Гранта отчёт, согласно которому участники разговора начали расходиться один за другим, преимущественно используя ненаправленный телепорт, точку выхода которого практически невозможно определить, не исследуя место отправления, Роузелл отключился от своего агента, приказав ему прибыть как можно скорее.

Только спросил напоследок, с пустотой в голосе, стараясь не выразить ничего лишнего:

— Да... как там наш гаральдский друг Тагер Грант?

— Остался в кабинете де Вари. Остальные, кроме Джоанны Хилгорр и проклятого мага, ушли. Эти четверо о чем- то совещаются. Закрыли внутренние жалюзи, зрение не действует, поэтому ничего точнее сказать не могу. Ах нет. Ли’анн исчез. Руками ничего не делал... Будут какие-нибудь указания?

— Сворачивайся. Дуй ко мне. Быстро, — сказал Первый и отключил связь.

Несколько минут он сидел на шатком стуле, трещавшем каждый малый поворот, и размеренно, вроде даже успокоенно дышал. Затем покрепче ухватил перо, подвинул, кряхтя, собранные полуросликом рассыпанные бумаги к себе и, отыскав нужную, вывел фамилию Виссенара де Вари в списке с номером два, маркированном пометкой «глаз».

А в свою потрёпанную вспомогательную тетрадь записал:

«Прямое непосредственное вмешательство, равно как и неотслеживаемое формально устранение так или иначе приведёт к неминуемому протесту со стороны Диктатора, пока тот не подпишет Отречение, и со стороны всех членов группы «Верность». Лучше будет использовать внутренние противоречия между договорившимися сегодня сторонами для создания предпосылок разлада. Обратить внимание на нейтральность Конклава. Судя по фактическим данным, Мастера предпочитают работать на каждую из сторон, в то время как остальные члены коалиции считают, что они на их стороне. Использовать это. Обязательно использовать».

Ниже, уже на другом листке, в списке номер четыре, дополняя его пятьдесят вторым, Роузелл написал:

«Основная показательная акция: из всех возможных жертв следует выделить Дарса Дерека де Клер-Амато, фигура которого подходит на эту роль идеально.

Рекомендация: немедленное пресечение всех действий; обвинение в заговоре против Империи и Императора; отвод от дел с внутренним трибуналом без разглашения и повторного слушания; дополнительно: возможно обвинение в нечистой связи с Диктатором, которая могла бы иметь место во время как обучения, так и адъютантства.

Точка разрешения первого кризиса: смерть генерала Амато; самоубийство после обвинений, направленных с нескольких сторон (запланированная акция с использованием простонародья и/или аристократии).

Основные направления постатаки: обвинение Совета в подлоге и ложной рифакции, в фактическом действии против Закона. Снятие обвинений с Амато и вывод его, как фигуры несправедливо обвинённого. В качестве фигуры обратного воздействия использовать Джоанну Хилгорр и любого из близких родственников генерала Амато.

Одновременно следует нанести дополнительные идеологические атаки по шести направлениям, каждое из которых...»

Старший Советник писал не переставая, словно художник, которому открылось Дыхание Божье, впечатывая в лист фразу за фразой, с облегчением и страстью человека, после долгих лет скитаний наконец-то нашедшего свой пустующий дом, и странная улыбка, не затухая, свободно бродила по его блиноподобному, трехподбородочному, очень выразительному и теперь уже почти не усталому лицу.

Мадам Венри со своим подопечным прибыла примерно полчаса спустя, когда завтрак был окончен, комната красного дерева подготовлена, Нож облачён в привычную незаметность, а Принцесса одета к предстоящей встрече подобающе.

Прошуршав лимонно-жёлтым платьем с кремовыми кружевами по полированному паркетному полу коридора, мадам застыла на пороге в низком и продолжительном поклоне, ожидая одобрительных и разрешающих слов, краем глаза исподлобья рассматривая новое платье и облик сегодняшней Инфанты.