— Доброе утро, — кивнула Принцесса, лицо которой по-прежнему отражало тень дальнего странствия, полной отрешённости от происходящего здесь и сейчас; бездумно, едва ли не ласково водя рукой, она завершала краткие записи и пометки в маленьком блокнотике с пергаментно-жёлтыми листами, обложкой из слоновой кости и крошечным бронзовым замком.

Ровная прядь иссиня-чёрных волос падала на её щеку, подрагивая всякий поворот руки, любое движение плеча. Поправляя атласно-белые складки с пенным кружевом оттенка едва заметной восходящей зари, предвещающей начало ветреного дня, Катарина коснулась кружева щекой, потёрлась розовой кожей о ткань, отстраненно и естественно, словно котёнок или человеческое дитя. Приподняла глаза, пусто глянула на застывшую в реверансе мадам.

— Проходи, — откладывая блокнот на столик справа, разрешила она, и в глазах её плыла тусклая глубина туманных небес.

— Ваше Высочество, — голос мадам, опытной и знавшей воспитанницу назубок, сейчас уловившей в облике Наследницы признак странного отстранения и желавшей пробудить её к жизни немедленно, чтобы она могла бесстрастно и вместе с тем вдохновенно следовать дальнейшим делам, наполнился тёплым мёдом, влажной страстью, солнечно-ясным воодушевлением и тёплой, спокойной радостью, будто принесённая весть стоила полкоролевства, — ваш галчонок... он прибыл.

Ей показалось, лицо Принцессы оживилось хотя бы на миг: дрогнули брови, в глазах, застывших взглядом в недоступной и пустынной дали, мелькнули слабая улыбка и блеск.

— Где он? — тихо спросила Инфанта, отводя послушные пряди и рассматривая пришедшую Венри с необычной, непривычной внимательностью, — как неуверенный в чем-то серьёзном человек, что в миг архисложного выбора замирает на минуту, на час, на день, вдыхая новые запахи привычного воздуха, увидев новые краски в старом окружении, услышав новый смысл в привычных словах, — замирает, выпадая из мира внутреннего во внешний, таким образом пытаясь отыскать подтверждение или отрицание своим мыслям, найти помощь размышлениям и мукам.

Мадам мысленно кивнула, отчётливо понимая происходящее, и спрятала своё изумление, так глубоко, как смогла. Она давным-давно не видела Принцессу задумчивой, неуверенной в себе, и слишком привыкла, как все остальные, удивляться, с какой лёгкостью дитя Высокой Крови принимает решение за решением, решает задачу за задачей... теперь ей на мгновение стало страшно. Как одинокой мыши в огромном поле, где нет возможности спрятаться, где кто-то безумный и жадный скосил всю траву, бросил косу и ушёл; где бывшая роща трав, полная запахов и теней, теперь встречает увяданием и пустотой, залитой ярким солнечным светом... После своего совершеннолетия Принцесса стала иной.

— Ожидает за дверью, Ваше Высочество, — с почтительной весёлостью ответила мадам, шурша юбками, пересекая ровные полосы-круги: паркета, серого камня, белого мрамора, ещё приподняв платье, стараясь стелящимися у самого пола кружевами не касаться спящей пентаграммы; перешагнув, снова ступила на белый мрамор, серый камень, прошла по темно-алому дереву и с кратким поклоном остановилась возле кресла на небольшом возвышении — кресла, из-за спинки которого лишь шестеро суток назад выплыла худая рука убийцы, пытавшегося угрожать Катарине.

Мгновение вокруг царила ничем не прерываемая тишина. Затем Венри распрямилась, едва заметно дрогнула, увидев, что в глазах её воспитанницы по-прежнему плывёт глубокое, затягивающее ничто, что неизвестные мысли взяли её в далёкий, непрекращающийся плен. Она уже собиралась приоткрыть улыбкой опытный, меткий на вопросы и остроты рот, увлечь девушку словами, пытаясь пробудить её, — как вдруг Инфанта очнулась сама. Словно там, далеко вдали, кто-то захлопнул манящую книгу, будто туманное облако накрыло переплетения грядущей судьбы, или чтение невиданного романа было в это мгновение закончено, — Катарина неожиданно преобразилась. Глаза её мягко замерцали, наполняясь покоем, твёрдостью, затем лёгким, почти никогда не исчезающим лукавством; кожа налилась румянцем, будто мысли, наконец-то свободные, сразу же ринулись к темам розовеюще запретным, а руки её, оживлённые, гибко и легко взлетели, касаясь причёски, складок платья на плечах, рубиновых серёг и тонкой сеточки-диадемы, украшающей лоб, стирая черты пугающе пустые, наполняя Принцессу той живительной силой, чистой юношеской прелестью, что безостановочно влекла к ней всех и вся.

— Сегодня вы пленительны, — удовлетворённо прошептала Венри, губы которой сошлись в довольную, сладкую, как всегда, ехидную линию, — свежи, как заря.

Принцесса бросила на воспитательницу и подругу сверкнувший понимающей насмешкой взгляд и сказала:

— Не думай, не думай, что я отвечу тем же. Ты все так же сверх меры пошла и желта, как больной цыплёнок, выпеченный в свежих лимонах, — в глазах её искрились, не таясь, и насмешка, и вызов.

— Что ж, — качнув плечом, склонив голову влево, с широкой улыбкой ответила мадам, — все в этом мире подчинено диктату сильных. Мужчинам нравится эта пошлость. Она вызывает их, и многие не могут не ответить на вызов, вы же знаете, Ваше Высочество, вы же знаете... Что касается цыплят, моя милая, так один из них, полузадушенный волнением, ответственностью, свалившейся на него столь нежданно, и новым, чрезвычайно тугим шейным платком, ожидает вашего разрешения, дрожа.

Принцесса улыбалась, и солнечные лучи косой редкой решёткой падали ей на руки, на платье, на волосы, на щеки, искрились в хрустально-чёрных глазах, — тысячам взглядов Светила было дозволено то, за что многие из людей навсегда теряли покой.

— Зови, — разрешила Катарина, устраиваясь поудобнее в кресле с высокой спинкой, отводя голову назад и превращаясь в стройного ангела, складывая руки на жемчужно мерцающих складках, чуть поворачиваясь в сторону древнего, чуть выцветшего гобелена, изображающего охоту эльфов на Огненного Быка. — Зови его.

Мадам поклонилась и позвала.

Клари Танвар вошёл в комнату красного дерева деловым, внешне уверенным, но слишком торопливым шагом, пригнув голову, словно бычок, семенящий вперёд, глядя в пол и не осмеливаясь поднять головы, покуда не услышит разрешения или приказа.

— Ваше Высочество?.. — вопросительно поздоровался он, глядя на Принцессу исподлобья, но так и не смог удержать восхищения и растерянности, скользнувшей во взгляде, в расплывшемся на мгновение лице, отразившем частицу внутренних чувств, когда он лишь чуточку рассмотрел её.

— Рада видеть тебя столь уверенным, мой Клари, — звонко ответила Инфанта, наклоняясь вперёд и немного кивая. — Ты принёс что-то важное? Есть вести о решениях заговорщиков? Есть ценный совет?

— Они подозревают меня, — не отдышавшись как следует, после каждого третьего слова страстно и одновременно робко метая полный волнения краткий взгляд, тут же резко, с прерывистым выдохом, страхом дерзости опуская его, отвечал запыхавшийся, очень взволнованный Клари. — Теперь уже точно: дважды пытались воспользоваться правом закрытого совещания, но оба раза Хилгорр и её люди давили попытки советников.

— Джоанна все так же преданна короне?

— Более тому, что стоит за ней, — возразил Клари, — высокой Идее, Ваше Высочество, не реальности. Не вам.

— И не Ему, — прищурившись, заметила Катарина полувопросительно; когда юноша, побледнев и низко опустив голову, не ответил, добавила: — Только старику, который оказался слишком слаб для борьбы. Не удивительно ли? В час, когда имеет значение каждый облечённый властью, тем более каждый из тех, кто наверху, они кидаются часами и днями, друг другом, возможностью отличного манёвра, хитрости или союза, пытаясь остаться справедливыми и верными. Откуда проистекает такое безумие? Разве не из поклонения Идее, подмявшей их под себя?..

— Скорее из отношения к вам, — при этих словах Клари вспыхнул, как в первый раз на свидании, тотчас после поцелуя; губы его трепетали, словно хозяин их боролся с собой; в глазах и руках его, в согнутой фигуре были сожаление и страх вместе с желанием продолжить говорить начатое, раз уж хватило смелости начать. Ни Принцесса, ни мадам давно уже не видели такой взволнованности и нерешительности в нем, постепенно обретающем силу и внутренний покой.