Литмир - Электронная Библиотека

– И вы, господин майор, тоже разделяете со своими солдатами этот пафос? – и генерал, на мгновение оторвавшись от окна, внимательно посмотрел на Радовского.

– Так точно, разделяю, господин генерал.

– Хорошо. Завтра утром оружие вам будет возвращено, – сказал Фейн всё тем же спокойным голосом. Напряжение, которое командир дивизии умел создавать во время разговоров с глазу на глаз, стало ещё сильнее. – Пришёл приказ о вашем новом назначении. Рота переподчиняется непосредственно штабу группы армий. Отделу 1-Ц. Вот приказ. Ознакомьтесь. И поздравляю вас с повышением. Теперь вы подчиняетесь нам чисто номинально. Но, я думаю, новый статус вашей боевой группы не помешает нашим личным отношениям. Не так ли, господин майор?

– Я никогда не забывал о том, что рота добровольцев создана согласно вашему приказу, господин генерал. Что из вспомогательного подразделения развёрнута в полнокровную боевую группу. Как не забыл и о том, что, прибыв в ваше распоряжение в качестве военного переводчика, вернул статус и положение боевого офицера. И это обстоятельство не позволяет мне забывать и о личной вам признательности, господин генерал.

– Читайте, читайте свой приказ… – и Фейн благосклонно покачал головой. Слова майора были искренними. Он это чувствовал. Конечно, есть в этом русском и то, чего он не понимает и чего тот не открывает никому, не зря ведь его переманили в абвер. Но есть и то, что можно расценивать как искренность и сердечность. Однако самое ценное в этом русском то, что он – солдат, и хороший солдат. Не тупой болван с передовой, готовый выслужиться на костях своих подчинённых, а умный и дальновидный офицер. Такие не служат ради почестей, званий и наград. У таких, как правило, существуют высшие цели. Зачастую безумные. Но это уже другая тема. И о ней генерал Фейн думать не хотел.

Генерал невольно любовался своим бывшим подчинённым. Да, к сожалению, бывшим…

Радовский прочитал приказ, взглянул на генерала. Тот стоял у окна и курил сигару. Синеватый вязкий дымок вился вокруг седой головы с глубокими блестящими залысинами. Фейн курил дорогие сигары. И, вопреки обыкновению заядлых курильщиков гасить табаком раздражение, закуривал в минуты покоя. Добрый знак, подумал Радовский, когда увидел, что генерал потянулся к кипарисовому футляру.

– А скажите, господин майор, эта наша война… вы действительно верите в её победный исход? Вы думаете, можно покорить эти пространства, населённые… Нет-нет, я не нацист. Я – солдат. И то, что происходит вокруг, многое из этого, противно моей натуре и убеждениям. Мои солдаты устали. Дивизия понесла огромные потери. И кажется, что не только Германия, но и Европа уже не в состоянии восполнить их. 5-я мотопехотная бригада выбита почти наполовину. Немногим лучше положение в 5-й танковой бригаде. Эти две бригады – костяк дивизии. Без них дивизии просто не существует.

– Господин генерал, германская армия свою освободительную миссию блестяще выполнила ещё летом прошлого года. И поход на Москву был уже безумием. Бессмысленным и жестоким. В первую очередь по отношению к германской армии. И вы это прекрасно понимаете. Начиная с сентября, да-да, уже тогда, нужно было открыть ворота концлагерей, обмундировать и вооружить добровольцев. И миллионная русская армия освободила бы от большевизма не только Москву и Петербург. Почему вы, немцы, так слепы к урокам истории? Россию могут победить только русские. Только русские, господин генерал.

Фейн пристально смотрел на Радовского. Он услышал то, что готов был услышать. Но слова русского не могли не смутить его. Он невольно выглянул в окно и, убедившись, что часовой далеко и не слышит их, качнул сигарой:

– Только русские… Эти слова принадлежат вашему новому вождю? Генералу Власову? Кажется, именно он сейчас претендует на роль командующего новой армией. Так называемой Русской освободительной армией.

– Эти слова принадлежат Шиллеру. Фридриху Шиллеру, господин генерал. Эти слова произнесены давно. Этой истине уже много лет. Как и добрым взаимоотношениям между немцами и русскими.

Генерал курил сигару. Он снова смотрел в окно. И снова подумал: да, этот русский, ко всему прочему, очень образованный человек. Пожалуй, он мог бы сделать прекрасную карьеру штабного офицера. Но разве эти партийные болваны позволят взять в штаб, в оперативную группу, русского со смутным прошлым?

За окном, над свежим штакетником, ветер играл берёзовой листвой. Форточка была открыта, и шум листвы слышался здесь, в штабном доме, как отзвук другой, минувшей жизни, которая прошла здесь, среди этих берёз, но которая никогда не повторится. Радовскому вдруг показалось, что этот тихий шум волнует не только его, но и генерала.

– Странный вы человек, господин Радовский. Эта ваша откровенность… Такие мысли иметь опасно. Даже здесь, на передовой. Хотя, по всей вероятности, вы всё же правы. И я разделяю некоторые ваши мысли. Но скажу вам больше: то, что мы переживаем, ещё не кульминация безумия. Кульминация нас ждёт впереди.

– Ещё не поздно. Ещё всё можно поправить.

– Вряд ли. Фюрера окружают недалёкие и недобросовестные люди. И они рассуждают иначе. К нашему несчастью и к несчастью всей Германии. – Фейн внимательно посмотрел на Радовского и неожиданно спросил: – Говорят, где-то здесь, недалеко, ваше родовое поместье?

– От поместья ничего не осталось. Руины усадьбы. Мерзость запустения.

– Всё, что разрушено, можно восстановить. Проблема в другом. Всё это, – и генерал сделал жест в сторону развешанной на стене карты, – нужно теперь удержать. А русские усиливаются буквально с каждым днём. Вы, случайно, не охотник?

– Когда-то покойный батюшка имел хорошую охоту. Свору гончих. Содержал двоих собачников. Съезжались соседи. Охоты устраивали пышные. Было ружьё и у меня.

– Пригласите как-нибудь меня на охоту. К себе в поместье.

Последняя фраза генерала многого стоила. Радовский почувствовал ком в горле, но тут же справился с собой, заговорил спокойно, словно и не придав никакого значения тому, что только что услышал:

– Что ж, наши места стоят того. Впереди осень. Скоро наступит самая пора. Утки готовятся к отлёту. Тетеревиные выводки подросли. А там скоро и чернотроп. Или вы любите другую охоту, по крупному зверю? Лось, думаю, ушёл на восток. Распугали лосей.

– Нет, я люблю побродить со своим дратхаром. Вы ведь видели моего Барса.

– Видел.

– Как он вам?

– Хороший пёс. Чувствуется, что прекрасно вышколен. Остальное скажет порода.

– О да, порода! – снова с лёгкой улыбкой качнул сигарой Фейн. – Она многое определяет. Он прекрасно берёт птицу. Вы увидите, как он это делает! Приносит утку. Бросается в воду и приносит. Хорошо натасканный, вышколенный. Ах, как же ему хочется в лес! И мне, признаться, тоже, – генерал засмеялся, и глаза его молодо блеснули. – Обдумайте, Георгий Алексеевич, как это лучше устроить. И сообщите мне тут же. Только не оттягивайте. И чтобы об этом – ни одна душа. Тем более, ваше новое начальство.

– Вы хотите выбраться в лес без охраны?

– Со мной будут три-четыре человека. С пулемётом. На отдельном транспорте. Возьмите и вы двоих, самых надёжных. Об этой поездке информация не должна уйти никуда.

– Лес небезопасен. Партизанские группы бродят всюду.

– Вы хотите сказать, что всё это время плохо выполняли свою работу?

Радовский вздохнул.

– Хорошо, я отдам приказ прочесать этот район. Пусть Рентельн со своими казаками проведёт плановые мероприятия. У него это получается хорошо. Он, похоже, меньше русский, чем вы. Или… как бы это точнее выразить… очень старается быть настоящим немцем. И конечно же перебарщивает. Хотя вряд ли об этом догадывается сам. В этом всё дело, – и генерал устало махнул рукой.

Глава четвёртая

В лесу было тихо. Где-то, в стороне Монахова Мыса, как на хуторе называли полоску ельника, густо перемешанную с березняком, где стояла, укромно сторонясь праздного глаза, Нилова келья, постукивал, позванивал, оскальзывался на тугом матёром бревне топор. Нил снова поправлял свою крошечную келейку. Пришла пора подумать о предстоящей зимовке. Келья, срубленная из сосновых брёвен, была поставлена здесь более двухсот лет назад. Срублена ладно, человеком, крепким не только духом, но и мастеровитостью. Каждое бревно здесь напоминало об основательности первого того плотника, который обосновал здесь эту глухую пустынь. Крыша, крытая плотно связанными длинными камышовыми снопами в три ряда наперехват, не пропускала ни дождей, ни ветров, ни холода, ни жары. Но венцы, особенно с северо-восточной стороны, всё же изнашивались, и их приходилось менять почти каждому поколению живших здесь отшельников.

12
{"b":"249815","o":1}