– Меня зовут Сашей, – сказала блондинка и оперлась на его плечо, обдавая запахом дешёвых духов и здорового молодого тела.

Радовский поймал её руку и поцеловал прохладные пальцы, которые мелко дрожали, словно от холода. И в чаду не страстей, а угара…

– Что с тобой, милая? – наклонился он к ней и снова мысленно повторил: «…И в чаду не страстей, а угара…»

– Ничего, – улыбнулась она, неумело скрывая напряжение.

– Ты вся дрожишь.

– Это сейчас пройдёт.

Через две недели на старенькой трофейной полуторке Радовский мчался по Варшавскому шоссе в сторону Рославля. Ему предстояло набрать партию добровольцев для формирования новой боевой группы. Там, в Рославле, он действительно вспомнил дни, счастливо проведённые в Смоленске. Запах духов, а может, фруктов, блондинку, её мимолётную дрожь. И разговоры за столом. Пустые, нелепые разговоры, которые на фоне действительности рассыпались и втаптывались в заплёванную землю, как стреляные гильзы под ногами солдат.

А ещё неделю спустя «Чёрный туман» получил первое своё задание: проникнуть в ближайший тыл русских, установить наблюдение за участком Варшавского шоссе, установить, сколько и какой транспорт движется в сторону фронта и обратно; тяжёлую бронетехнику и артиллерийские орудия зафиксировать с точностью до единицы; на обратном пути оставить в тайнике в условленном месте, указанном на карте, комплект батарей питания для рации. В группу он включил ветеранов из остатков боевой группы первого формирования: Старика, Лесника и радиста Синенко по прозвищу Синий. Другим он не доверял так, как этим. Пока отлеживался в госпитале и ездил в Смоленск, две группы из его роты были заброшены через линию фронта в полосе русских 43-й и 33-й армий. Шесть и одиннадцать человек. Первая – с разведывательной целью. Вторая, состоявшая в основном из специалистов-сапёров, имела задачу взорвать несколько мостов близ Варшавского шоссе. Ни сразу по прибытии к месту сосредоточения, ни два дня спустя, в контрольное время, не вышла на связь ни одна из них. Наступило назначенное время, когда обе группы, одна за другой, должны были вернуться назад. Не вернулась ни одна. Однако вскоре радиопередатчик второй группы появился в эфире на своей частоте. Позывные давал правильно. Но радисты в штабе корпуса обнаружили, что работа радиопередатчика ведётся под контролем. Из штаба корпуса, из отдела 1Ц – разведка – прибыл офицер с переводчиком. Задал несколько вопросов ему, Радовскому, командирам взводов и добровольцам. Уехал. А через два дня нагрянула проверка. В казармах и в домах, где квартировали офицеры, всё перевернули вверх дном. Рота тем временем по приказу проверяющего офицера занималась на плацу строевой подготовкой. Без оружия. И слава богу. Потому что курсанты были настроены решительно. Некоторые порывались бежать к казармам и забаррикадироваться там. Но их остановили.

Проверяющие ничего не нашли. Немцы уехали ни с чем. На следующий день последовал приказ сдать оружие в ближайший немецкий гарнизон, передачу оформить документально, а личному составу роты приступить к строительству моста, разрушенного налётом авиации противника, и предмостной насыпи; для несения гарнизонной и караульной службы старшим наряда из числа сержантского состава разрешалось ношение на поясном ремне холодного оружия – кинжального ножа. Винтовки и пулемёты вывезли при полном молчании застывшей на плацу роты. Но, когда немцы предложили сдать свои табельные пистолеты и офицерам, произошла короткая заминка, едва не закончившаяся рукопашной схваткой. Офицеры отказались сдавать оружие, а солдаты покинули строй и двинулись к грузовику, в кузове которого лежали их винтовки, автоматы и пулемёты.

Через несколько дней после этого инцидента из Смоленска вернулся Радовский.

– За кого нас тут держат? – возмущались взводные и офицеры штаба.

– Им нужны наёмники, а не союзники.

– В штабе дивизии нам не доверяют. Мы как были для них хиви, так хиви и остались.

– Рабы… Быдло… Этого мы и под райкомами нахлебались…

– Солдаты не хотят выполнять приказы, – жаловались взводные подпоручики.

– Говорят, немцам земля наша нужна. К нам, мол, и к нашим семьям они относятся как к рабочему скоту. Что творится в оккупированных районах… В лагерях…

В тот же день Радовский выехал в штаб 5-й танковой дивизии под Вязьму. Его принял адъютант командира дивизии. Вежливый капитан, внимательно выслушал, тут же по телефону доложил о его прибытии генералу. Через несколько минут Радовский уже стоял перед командиром дивизии генерал-майором Фейном. Тот жестом руки прервал его доклад и сказал:

– Я всё знаю. Читал доклад. Поясните мне вот что. Одна из ваших групп, заброшенных в тыл 43-й русской армии, не вернулась. Передатчик работает под контролем русских. Как вы думаете, что там могло произойти?

Голос генерала Фейна был спокойным. Идея создания при 5-й танковой дивизии русской вспомогательной роты принадлежала именно ему. Теперь в дивизии две такие роты. Одной командует капитан Эверт фон Рентельн, прибалтийский немец. А в другой, где командует этнический русский, слишком много проблем. В апреле рота Радовского не справилась с задачей взять живым командующего окружённой русской 33-й армией. Правда, тогда, в той сумятице, когда кочующий «котёл» пошёл на прорыв, слишком много интересов и амбиций сгрудилось вокруг штабной колонны русского генерала Ефремова. Абвер, СС, СД, рота полка особого назначения «Бранденбург-800». Все хотели отличиться и выхватить из-под носа соседа лакомый кусок, чтобы блеснуть в донесениях. Гелен, похоже, дело своё сделал. А теперь его сменил Лахоузен… Разведчика сменил диверсант. Но именно диверсионная группа провалилась на этот раз. В итоге почти вся погибла во время проведения операции. В докладе Радовского утверждалось, что – от миномётно-пулемётного огня немецких заслонов. Что, скорее всего, соответствовало действительности. Невозможно было действовать медицинским скальпелем там, где нужно было применять топор дровосека…

– Людей отбирал я лично. И в первую, и во вторую группы. За каждого могу поручиться.

– Вот как? – генерал Фейн встал, прошёлся по полу, застланному пёстрыми ткаными русскими половиками, посмотрел в окно. – Нельзя ручаться ни за кого. Скажите, вы не испытываете каких-либо трудностей, командуя своей боевой группой?

– Нет, господин генерал.

– Поясню почему я задал этот вопрос. Почти двадцать лет вы прожили вне России. Здесь выросло новое поколение. Поколение, воспитанное большевиками. Они дышали другим воздухом. У них другой состав крови. Вы понимаете, о чём я говорю?

– Да, вполне. Я учитываю это. И никаких преград в общении ни с рядовыми добровольцами, ни с офицерами не чувствую. Мои подчинённые вполне доверяют мне. Я стараюсь доверять им. На самые сложные задания я хожу с ними лично.

– Да, я слышал о ваших подвигах. Но, хочу сразу заметить, я этого не одобряю. Не дело майора вермахта резать на нейтральной полосе колючую проволоку. Для этого есть солдаты и младшие командиры. Так что же могло произойти с группой? И, прошу вас, не оправдывайтесь. Это не к лицу офицеру. Мы здесь, на передовой, должны иначе и проще понимать друг друга.

– Всё что угодно, господин генерал. Задание было не из лёгких. Большевики усилили охрану важных объектов, в том числе и коммуникаций в своём тылу. Всё изменилось.

– Что это значит? Разве вы не предусматривали возможные варианты развития событий?

– Предусматривали, господин генерал. В том числе и возможное неадекватное поведение части диверсионной группы. Одного, двух или троих добровольцев…

– Добровольцев… Вы так, господин майор, называете своих солдат?

– Да. Это наиболее точное название. Оно выражает суть. Суть должна быть понятной всем. Звание «доброволец» хорошо воспринимает личный состав. Они добровольно вступили в нашу роту для борьбы с большевизмом, с режимом Сталина, который они считают бесчеловечным. Это необходимо учитывать. Потому что главным мотивом перехода на нашу сторону для большинства добровольцев является именно желание с оружием в руках бороться против ненавистного режима.