Сегодня Романцов и агроном Голованов возвращались из района. Хорошие дела складываются в районе. Год обещает быть добрым, урожайным. А тут еще геологи гранит открыли. По предварительным подсчетам, запаси высокосортного камня немалые. Петровский карьер — будет крупнейшим не только в стране, но и в Европе, это самый большой горнопромышленный комплекс по разработке гранита, а вместе с ним сопутствующих материалов: песка, щебенки, бутового камня. А кто не знает, какое это благо для безлесных степных мест, где в строительных материалах такая острая нужда?!

Поездка была удачной. Вот что значит под хорошее настроение попасть к секретарю райкома! Тот с ходу вопрос о дополнительных поставках удобрений решил, а главное, помогает приобрести для совхоза автоцистерну — давнюю мечту директора для перевозки молока прямым ходом: ферма — молокозавод. Так и сказал: «Я, считай, договорился насчет твоей автоцистерны. Вот в среду только еще один звонок нужен в облуправление: поставщика обещали назвать…»

— А ловко ты, Фомич, обвел прошлый раз Крона, — наклонился тучный Голованов на переднее сиденье, улыбаясь и заглядывая в лицо Романцова.

Директор с недоумением повернул голову. Он еще не оторвался от своих мыслей и не совсем понимал, о чем речь.

— Какого Крона?

— Ну, фотокорреспондента, — подсказал водитель Пашка Лемехов.

— А-а… — лицо Романцова на миг осветилось улыбкой, и тут же густые мохнатые брови его сошлись у переносья.

Лемехов за многие годы в совершенстве изучил характер своего хозяина, знал, что агроном, как человек новый, возможно будет продолжать начатый разговор, — перевел его в другое русло.

— Говорят, Виктор Петрович, там гранит и олово нашли?

Голованов посмотрел в боковое стекло «газика», в сторону Петровска, произнес:

— Говорят, нашли. Но это ведь прогнозы пока еще. Чего там, сколько там — экспедиция будет устанавливать, изучать.

— Экспедиция у них что надо, — с завистью в голосе произнес Пашка. — Вон у консервного завода они стоят. Машинешки — блеск!

Романцов улыбнулся в усы, поглядел на своего шофера, сказал:

— Они, наверное, лихачеством не занимаются, как ты.

— Что вы, Алексей Фомич.

— Вот тебе и что вы. Тормознуть на большой скорости любишь? Любишь. И рвануть с места — тоже мастак. Так, конечно, любую машину задергать можно.

— Это я, когда без класса был, сейчас у меня — второй.

— Да, кстати, что секретарь насчет цистерны сказал? — перебил агроном.

— Договоренность есть. Дело за поставщиком.

— Хорошо.

— Вот еще что, Виктор Петрович, — сказал Романцов, обращаясь к агроному, завидев впереди знакомые ворота при въезде в центральную усадьбу, — съезди-ка на третью ферму. Что-то там Солодов с зоотехником никак не могут с кормами разобраться.

— Добре, добре, — закивал тучный Голованов.

— А я с отчетами займусь.

Когда директор вышел из машины и взглянул на часы — удивился: было половина первого.

— Сколько на твоих?

Голованов сдвинул край рукава, подтвердил:

— Половина первого.

Алексей Фомич довольно улыбнулся: «Странное дело. Так долго вроде пробыли в районе, а времени еще только половина первого. Вот что значит вопросы решить удачно».

— Ладно. Пообедать надо, а там — за дело. Съезди, — напомнил Романцов еще раз.

— Есть.

Алексей Фомич подходил к своей конторе и еще издали увидел у входа троих человек. «Люди-то вроде незнакомые», — подумал Романцов. Своих-то он знал всех наперечет. Ба, да это ж починковцы: Иван Титов, Михаил Лукин, кузнец Буряк, по прозвищу «Ага-да-ну»…

— Здорово, мужики!

— День добрый, — разноголосо ответили те.

— Никак, ко мне?

— Чай, ныне рассветовские мы, к тебе, Фомич, — сказал за всех Михаил Лукин.

— Давайте, — показал директор рукой на дверь своего кабинета.

Починковцы зашли, сняли фуражки, сели у стены. Романцов тоже сел, но не за стол, на обычное свое место, а тут же сбоку стола.

Тут зашел и Самохин. Алексей Фомич поймал на лице Петра Ильича лукавую улыбку, которая говорила: «Не подскажи людям — не догадаются».

— Ну, так что за нужда?

— Нужда не нужда, а знать надо, чем заниматься теперь нам в новом хозяйстве, — пояснил Иван Пантелеевич Титов.

— Что верно, то верно, — Алексей Фомич повернулся к Титову.

— Иван Пантелеевич, правильно я называю? — Романцов нарочито переспросил Титова, хорошо зная, что того зовут Иваном Пантелеевичем. — Ты, например, тракторист.

— Так, — утвердительно кивнул Титов. — С сорок девятого на тракторе.

— Тебе и карты в руки, — сказал Романцов, — нам трактористы во как нужны. Или, может, другую работу хочешь?

— Вот те на, столько лет на тракторе, и вдруг…

Романцов кинул взгляд на остальных. Лукин выжидательно смотрел на директора своими серыми пристальными глазами, молчаливый Буряк изучал носок собственного сапога.

— Я, стало быть, на ферме, — сообщал Лукин, — телят кормлю-пою.

Романцов нацелил карий глаз на собеседника, секунду подумал:

— Ну что ж, будешь у нас на промкомплексе теперь. Идет?

Взглянул на Самохина: как, мол, думает комиссар. Тот улыбался.

Лукин нерешительно посмотрел на Алексея Фомича, перевел взгляд на соседа.

— И кладовщик нужен, комбикорма отпускать некому.

— Дай подумать, с бабой посоветоваться надо, а то она у меня, стало быть, такая…

Самохин рассмеялся. Улыбнулся и Романцов:

— Ну, ну, посоветуйся, потом скажешь.

Очередь была за кузнецом Яковом Буряком, но тот все так же неподвижно сидел, опустив голову.

— Он у нас завсегда первым кузнецам был, а механика лучшего и не найдешь, — ответил за Буряка Титов.

— Дело известное, все знают, — подтвердил Лукин.

— Знаю, знаю, — кивнул в сторону кузнеца Романцов.

Буряк был известным человеком в здешнем околотке. Слишком уж выделялся он среди других. Небольшого роста, но такой плотный и коренастый, что впору хоть ставь его на бок — одинаково будет. Одним словом, кубышка. А кубышка — она и есть кубышка. Был он одним из сильнейших среди своих товарищей, но силой не любил бахвалиться. Подков не ломал (хотя для него это дело пустяшное) — кочергу в узел не завязывал и наковальню молотом ни одну не разбил. Наоборот, был он до удивления бережливый, хозяйственный и смекалистый человек. Подковы он ковал, причем в деле этом обладал завидным умением. А когда лошади начали переводиться — стал присматриваться к агрегатам и машинам. Начинал с самого простого: борона, букарь, сеялка, жатка. Лишь со временем подступился к трактору, а там и к комбайну.

«Такого человека, как Буряк, иметь в ремонтных мастерских — очень даже подходяще», — подумал директор, когда проводил починковцев из кабинета. С кузнецом поладили на том, что тот будет работать в мастерских. Причем немногословный кузнец выразил свое согласие кивком головы да произнес при этом свое неизменное «ну».

Относительно буряковского немногословия в Починках слагались и ходили байки и анекдоты. Односельчане в разговоре между собой называли кузнеца не иначе как «Ага-да-ну». Это прозвище как нельзя лучше раскрывало суть его характера, немногословие, односложность его скупой речи. Романцов тоже знал немало почти анекдотических эпизодов, связанных с именем кузнеца Ага-да-ну. Один из них Алексею Фомичу рассказал кто-то совсем недавно.

Сынишка Якова Буряка, пятиклассник Петя, как-то принес домой породистого голубя. Закрыл его в комнате, а сам ушел гулять на улицу. Пришел Буряк-старший. Увидел птицу и подумал, что она случайно влетела в комнату, — выпустил ее в окно. Мальчишка пришел — в слезы. Спрашивает отца: куда девался голубь? Отец так объяснил сыну пролажу: «Я его тот, а он под тот, ну тогда я его и вытот», — что понимать надо так: «Я его хотел поймать, а он под кровать, ну я его тогда и выпустил в окно».

Это, пожалуй, была одна из самых пространных речей кузнеца. И еще он сказал тогда сыну: «Не плачь, — и добавил: — Я куплю тебе пару турманов у Титовых».