Он тут же ловко перевел разговор на другое.

— Стало быть, ты говоришь, резину достать можно?

— Будет сделано, — поддержал Митрия Лыков.

— Опять со своими колесами, — отозвалась Марина, заглядывая в горенку и здороваясь с гостем.

— Что-то ты, Федя, редко к нам заглядываешь?

— Дела.

— Ладно тебе, дай нам поговорить спокойно.

— Да говорите, а то я вам не даю, что ли? — Марина смерила недовольным взглядом мужа с ног до головы.

Федор посидел у Смириных недолго. Он рассказал о том, что думает перебираться из Петровска на карьер. Что работу там ему обещают перспективную и квартиру настоящую городскую можно со временем получить. Как всегда, он не мог, чтобы не преувеличить. Смирины знали эту слабость соседа и только улыбались, стараясь скрыть улыбки от Федора.

— Знаешь, — рассказывал Федор о начальнике кадров, — вхожу я к нему в кабинет. То да се, разговоры. Он посмотрел мои бумаги. Все, говорит, в порядке. Вот образованьице, молодой человек, говорит, у вас не того. На первых порах — пройдет, а там давай в институт. У нас, на карьере филиал института открывается. В первую очередь своих рабочих будем направлять. Я даже вспотел. Хорошо, говорю, согласен.

— Как же в институт, когда у тебя только восьмилетка? Да и возраст… — поставил под сомнение такую постановку вопроса Митрий.

Федор, не моргнув глазом, ответил:

— Институт такой, на правах техникума.

— Что ж это за институт? — удивился Митрий. — Если б наоборот — и то понятней было бы.

— Вот такой институт, такой, — подтвердил Федор. — Вы, товарищ Лыков, готовьтесь в институт. Так Петр Петрович и сказал.

Марина ушла за занавеску, она еле сдерживалась от смеха. — Мне пора, — поднялся Федор, подмигивая Смирину: пойдем, мол, проводишь, там и договорим обо всем. — Надо заглянуть на свое подворье и домой еще поспеть.

Митрий засобирался: гостя надо ведь проводить.

Когда только вышли за порог, Федор, кинув беглый взгляд на окно, спросил:

— Ты это чего темнишь?

— Не хочу этих разговоров при ней.

— Ну ладно, ты согласен?

Митрий замялся.

— Вот… О нем думаешь, хлопочешь, а он… — Глаза Федора похолодели, сузились. Еле заметная искра пробивалась сквозь эту холодность. — Тоже мне, Мичурин. Ладно, послезавтра я приеду за кадками — зайду. Два дня тебе на размышление. Давай…

Проводив гостя, Митрий не торопился в дом. Ему хотелось сосредоточиться, подумать обо всем наедине. Он прошел во двор к большому сараю, поправил на ходу кривую лесину-горбыль, что лежала почему-то чуть не поперек дороги, плотнее прикрыл дверь заднего отсека сарая, где были сложены дрова и уголь. А сам все думал и думал.

С одной стороны выходило — надо ехать. Работа, квартира со временем, конечно, как-никак город, а тут еще с Грызловым не поладил, разве это дело. А с другой — уедешь, тот же колодец теще не сделаешь. Куда там до колодца! Вот разговоров-то будет. И перед Мариной как-то неловко. Да что перед Мариной — перед людьми и, прежде всего, перед собой… Митрию вспомнилась почему-то Наталья. Давно не видел ее.

«Что же ответить Федору?!» — мысленно задавал он сам себе вопрос, задавал и не находил ответа.

С приходом весны, когда снег с земли сошел как-то незаметно быстро, наступило такое потепление, что хоть выезжай в поле. Запахло талой землей, но по утрам еще слегка морозило. В такие дни, тихие и ясные, когда воздух словно наполнялся духом обновленной весенней земли, — была какая-то особая слышимость. По утрам можно было различать далекие голоса дорожных строителей, гул машин. А когда поднималось солнце и освещало далекий высокий правый берег Дона, с бугра, что у Климцова поля, можно было видеть белеющие меловые отроги, что тянулись цепью до самого Белогорья.

Отсюда, с починковского быка, как называют этот бугор, в хорошую погоду можно было видеть часовню, что стояла по ту сторону Петровска, у берега Дона, хотя самого города, лежащего в громадном блюдце-котловане, не было видно. Иное дело сейчас. Теперь отсюда можно разглядеть не только городскую часовню, но и новые дома микрорайона, высыпавшие на взгорье по бокам дороги, что ведет от города к Починкам.

Получалось, что город как бы шагнул навстречу селу, стал ближе. Так оно и было. Микрорайон растянулся более чем на два километра в сторону Починок, и расстояние между ними сократилось. Теперь было не двенадцать, а менее десяти километров…

Однажды утром починковцы увидели на дороге двоих незнакомых мужчин: одного с прибором, похожим на старинный фотоаппарат, а другого с большим аршином в руках. Те деловито мерили ногами дорогу, вбивали колышки, прицеливались куда-то с установленного прямо на дороге треножника.

Тут же пошел слух: карьер будет вести асфальтированную дорогу из Петровска через Починки на Коврево и дальше до самого Бутова, до железнодорожной станции.

И точно: через месяц-другой появились МАЗы, самосвалы, скреперы, бульдозеры. И откуда их только взялось столько! Дорога покрылась кучами камня и щебенки. Сверкающие на солнце зубья ковшов вгрызались в плотный грунт, машины рыли и расширяли кюветы, сгребали землю, с утра до вечера утюжили старый грейдер-большак. На обочинах дороги дымились и едко чадили котлы с гудроном. Никогда еще Починки не видели такого скопления машин и людей.

Дорога, синеющая от черноты гудрона, широкой лентой тянулась все ближе к Починкам, росла на глазах.

В один из весенних дней на строительство дороги приехало начальство. Из двух черных «Волг» вышли пятеро в плащах, двое из них с пухлыми папками в руках. Они долго ходили вдоль обочины, о чем-то горячо рассуждали. Молодой рабочий в кожаной куртке, видимо бригадир строителей-дорожников, рулеткой замерял глубину кювета, показывал рукой в направлении строящейся дороги, заглядывал в раскрытую папку одного из приехавших…

Потом трое из гостей сели в машину и укатили, а два других направились к центральной усадьбе, в совхозную контору. Романцов как раз был один в кабинете, разговаривал по телефону и машинально смотрел в окно. Он видел, как эти двое подошли к подъезду, и в одном из них узнал Смагина.

— Савельич, слушай, я тебе перезвоню, — сказал он в трубку и положил ее на рычаги.

— Можно?! — спросил Иван Егорович, открывая дверь.

— Гости дорогие! — с неподдельной радостью в голосе произнес Романцов. — Милости прошу.

— Вот и свиделись. — Смагин пристально всматривался широко расставленными глазами в лицо Алексея Фомича, крепко пожимая его руку своей цепкой и сильной пятерней.

— Раздевайтесь, садитесь, пожалуйста…

— Это мой главный инженер, — представил Смагин своего спутника, совсем молодого человека лет тридцати пяти.

— Бачурин.

Романцов назвал свою фамилию, имя, отчество.

— Сергей Петрович, — поправился Бачурин.

— Ну, как, не распугали мы ваших кур-петухов? — спросил Смагин, усаживаясь за стол, составляющий букву Т со столом директора.

— Что вы, что вы, — поспешил ответить Алексей Фомич, — они у нас от дороги далеко в стороне, — и глянул в окно, куда смотрел и Смагин, на белое здание птичника, что стояло на взгорке, за поймой речки-безымянки.

— Тогда добро, а то вдруг что не так.

— Большое дело делаете, братцы, дорогие мои соседи. — Романцов даже встал и вышел из-за стола. — Слыханное ли дело — асфальтированная дорога, большак через Починки от самого Петровска — оттуда, и до самого Бутова — туда!.. Да я об этом только мечтал, а вот — р-р-а-з и тебе на!..

Алексей Фомич заходил по кабинету.

— Да чем же мне вас угощать, потчевать, гости дорогие? Давайте пообедаем вместе, а?..

— Что вы, — поднялся Смагин, мы бы с удовольствием, да некогда. — Он взглянул на часы. — Сейчас половина первого, а нам в тринадцать двадцать надо быть в райисполкоме, опаздываем…

— Вот те раз, — развел руками Романцов.

— В следующий приезд. Сейчас — извини.

— Вот беда, — с горечью произнес хозяин, провожая гостей на крыльцо.