Марина стала вспоминать.

— Это когда вы с Митрием сома полутораметрового чуть не поймали?

— Да, когда сома не поймали.

— Ничего не строили, крышу меняли.

— Это не важно. Весь двор в старой соломе был. А на следующий год — я уж это помню сам — вот этот сарай ставили.

— Верно.

— Вот. А на третий — полы перегоняли и печь ставили. И так из года в год… В прошлом году террасу, в этом — погреб. А там колодец небось. А там опять крыша. Никогда это у нас не кончится.

Юрий повернулся в сторону колодца.

«И правда, — подумала Марина, — колодец в самом деле стал никуда негодным, срубы подгнили, да и чистить его пора». Но она смолчала, ничего ее стала говорить.

— Это называется рабством, когда и порыбачить нельзя. Так что учти, мы обязательно поудим и сегодня и завтра.

Марина только рукой махнула.

— Пошли! — скомандовал Юрий, и они втроем двинулись через огород к речке.

Вечером в тот день порыбачить им так и не удалось. Пришел каменщик. Причем издалека и в неурочное свое время и, как он выразился, «это лишь уважая хозяина», то есть лично Митрия. (Когда-то они вместе были на лесозаготовках под Архангельском.) Пришел человек — как уйти?.. Митрий украдкой виновато поглядывал на студента. Марина пыталась сгладить неловкость положения: «Другой раз отведете душу, ну что можно сделать, когда так сложилось дело…»

Словом, на вечернюю ловлю Митрий не попал. Зато уж к утренней заре он подготовился основательно… Почти до полночи возился со своими рыбачьими принадлежностями. Осматривал и поправлял снасти, ладил блесны, проверял донки. Заготовил несколько коробков с наживкой. В одной — поздние кузнечики, в другой — летние мухи, в третьей — какие-то красные личинки, опарыши. Особо варил приманку, ароматный запах которой разносился на весь дом. Юрий пытался выяснить у хозяина рецепт приготовления ее, но тот был так занят, так сосредоточенно священнодействовал, что и не слышал вопросов гостя.

Спать легли поздно.

Уставший за день Юрий не успел, кажется, как следует и вздремнуть, когда его плеча коснулись пружинистые пальцы Митрия:

— Вставай, пора…

Студент машинально вскочил на ноги. Глаза не раскрывались, веки сводило в резкой боли. Но он все же успел кинуть взгляд во двор. Окно матово серело квадратом на темной стене.

— Вот тебе телогрейка, надевай.

— Дай рубаху-то надеть сначала, — сипло со сна ответил Юрий.

Он долго надевал сапог, который был ему маловат в подъеме. Наконец нога вошла на место, и Юрий стал застегивать ворот рубахи.

— Молока вот махни, — Митрий протянул гостю большую алюминиевую кружку.

Солодов большими глотками, с жадностью стал пить. Думал осилить, не переводя дыхание, но кружка была слишком велика, и он, чуть не захлебнувшись, оторвался, трижды вдохнул и выдохнул и уж потом допил остальное.

— Пошли… Звякнула щеколда.

— К завтраку вернешься? — подала сонный голос жена.

— Ну.

Шли той же дорогой, которой Юрий вчера водил ребятишек. Прошли пустующий огород. Впереди темнели на сером горизонте вербы, редкий парок стелился низко над росной травой луга. Было свежо. На небе — редкие светлые облака. Сквозь них тускло светились холодным блеском сухие звезды.

Тропинка виляла по заросшей поздними цветами отаве, спускалась по косогору вниз, к зарослям ивняка и краснотала. Повеяло сыростью, запахом водорослей, аира. Одна половина чаши неба была заметно светлее другой.

Митрий шел впереди. Когда подошел к речке, повернул вправо, пошел вдоль округлой ямы, не останавливаясь.

Юрий рассчитывал, что рыбачить они будут именно тут. Места хорошие… Окликнул вполголоса своего спутника. Но тот повернулся и молча, делая знаки рукой, звал дальше за собой. Прошли еще одно, по мнению Юрия, хорошее место, еще и еще. Наконец Митрий остановился, снял с плеча снасти.

— Тут, — кивком головы Митрий показал на укромное местечко, возле куста лозняка. Развязал мешочек с подкормкой, размахнувшись, трижды бросал варево в полусонную еще воду.

Оба рыболова не спускали глаз с поплавков, наблюдали молча, затаенно. Медленно тянулись минуты. У противоположного берега всплеснуло. Круги воды пошли по яме, закачались чуткие поплавки. И снова стало тихо.

Юрий и Митрий переглянулись. Смирин неопределенно кивнул головой, кося глазами на воду.

Вдруг слабо звякнул колокольчик. Митрий не ожидал этого, он оторвал взгляд от поплавков, потянулся к лесе. Звякнуло еще раз, резче, леса натянулась. Рыболов сделал подсечку и стал осторожно выбирать. Натянутая струной, капроновая нить чертила сонную поверхность воды.

— Подсачок возьми…

Юрий потянул к себе намокший росой черпак.

В мутной темени парной воды всплеснул рыбий хвост.

— Налим, стервец! — выдохнул Митрий.

Юрий подвел сачок — неудачно, завел еще раз.

— Глубже бери, глубже…

Руки почувствовали, как повело в сторону сачилище. Студент ловко дернул его из воды, в сетке сачка пружинилось темно-коричневое тело налима.

Не успел Митрий насадить на крючок, запрыгал и вдруг ушел в воду соседний поплавок. И вот уже лещ, сорвавшись, запрыгал на росной траве.

С завистью разгоряченного охотника смотрел Юрий на трофеи Митрия и прозевал свою первую поклевку.

— Подсекай! — прошипел Митрий, тараща глаза на поплавки растерявшегося студента.

Юрий неловким движением подсек и тут же почувствовал, как упруго заходила леска по воде. На крючке билась рыбина, и сердце его билось в такт этим ударам.

Клев кончился так же внезапно, как и начался. Было совсем светло, но солнце еще не всходило. На воде играли светлые блики предосеннего утра. Вода уже была по-августовски прозрачной и стеклянно звонкой. Где-то совсем рядом ворковала поздняя горлинка. Еще острее запахло илом и отсыревшим багульником.

— Сматывай удочки. Бал окончен…

Митрий стал собираться.

— На восходе солнца, может, клюнет?

— Нет, — Митрий сожалеюще посмотрел на молодого человека. — Оставайся. Мне на работу пора. Только не забудь садок и вот это.

Кивком головы он показал на корзину.

— Давай…

И зашагал в сторону кустов.

Дома Митрий до завтрака успел достать из колодца воды, налить полный бочонок, стоящий посреди двора. Потом вывел из сарая мотоцикл, заправил его, смазал и, сняв рубаху, умылся до пояса.

Время близилось к семи. Позавтракав, он с треском выехал со двора и порулил в сторону Лисьих холмов, оставляя за собой на росной траве узкую коричневую полосу.

Глаза мотоциклиста привычно скользили по разнотравью, которым покрыта старая, некогда хорошо наезженная проселочная дорога. Нынешняя теперь пролегала с левой стороны и также была хорошо наезжена, но Митрий нарочно ехал старицей: не так пыльно и мягче ехать.

Здесь все знакомо Митрию, каждая кочка, каждый кустик… И кажется ему, что он чувствовал, ощущал всем существом своим не только эту дорогу, эти холмы и низины, взгорки и балки, а и все то, что лежит вокруг, все те места вокруг, которые он истоптал босыми ногами в детстве, изъездил за эти годы, где он гулял, пахал, сеял, косил…

Упруго и тепло бьет ветер в лицо, ветер родных полей, отчей земли. Ласково треплет волосы на голове, теребит рубаху. Пахнет этот ветер чем-то до боли родным, памятным с далекого детства, таким близким и вместе с тем таким давним и милым сердцу.

Еще раньше, издали Митрий увидел, что впереди кто-то шел. Это была женщина. Шла она неторопливой походкой, стройная, с коротко подстриженными, цвета спелой ржи, волосами. Короткое летнее платье, лакированная сумочка в руках. Что-то вроде знакомое было в ее фигуре, но кто она?.. Митрий своих починковских всех знал наперечет.

Незнакомка ступила в сторону, обернулась. «Она, Наташа, — мелькнуло в голове, — значит, не зря он два дня назад слышал где-то, что Илюхина приехала…»

Руки машинально сбросили газ, Митрий соскочил на дорогу, в трех шагах стояла она, Илюхина, стояла и улыбалась. Крупные серые глаза ее тоже светились улыбкой, и было в них выражение не то испуга, не то удивления — слишком уж неожиданной получилась их встреча.