— По тридцать семь на круг выходит.

— Я, грешным делом, — признался директор, — не ожидал столько.

— А сколько же?

— Ну тридцать с небольшим гаком от силы.

— Так оно же так и есть — тридцать с гаком.

— Гак большой получается вроде…

— Большому гаку и рот радуется, — заключил учетчик.

Обедали на полевом стане под навесом. Здесь было не так жарко. Разросшиеся акации бросали живительную тень, в которой лежала деревянная бочка с холодной водой и с большой алюминиевой кружкой на ней.

Романцов подошел, полил. Вода холодная — зубы ломит. Тут же невдалеке в тени висел умывальник. Помыл руки и не удержался, чтобы не умыться — такая свежая и холодная вода.

— Здравствуй, Матвеевна, кормилица наша…

— Чем угощать-потчевать будешь? — раздавались голоса.

Дородная Матвеевна вместе со своею помощницей выносила из кухни бак с полевым борщом.

— С борщу начну, — пообещала повариха, — за вкус не ручаюсь, а горячо будет.

— Зря скромничаешь, — заметил Титов, — знаем: будет так, что не всякого и за уши оттянешь.

От похвалы лицо Матвеевны еще больше лоснится, и она, чтобы скрыть свою неловкость, приглашает:

— Давайте, давайте за стол!..

А борщ и в самом деле хорош!.. Разве может быть что лучше, чем эта благодать на свежем воздухе в тени да после нескольких напряженных часов работы? В тарелке, отливая бронзой, искрятся тысячи колечек жира, неповторим запах и самый вкус молодого укропа… Капуста чуть похрустывает на зубах. Матвеевна умеет варить борщ на украинский лад, не как «москали», что капусту закладывают раньше мяса и она разваривается до состояния студенистой массы.

— Сейчас что, — рассуждает Матвеевна, наблюдая, как обедают мужики, — сейчас вот вас всего-навсего десять — пятнадцать человек. А раньше бывало — сорок, а то и за полсотню…

— Механизация, — откликается кто-то из обедающих, — раньше вручную да с «лобогрейками». То, что мы сейчас до обеда убрали, тогда на два дня хватило бы.

— Было…

— А ведь ты, Матвеевна, раньше вязальщицей доброй была, — замечает тот же голос.

— Была. В войну, бывало, по восемьсот снопов за смену почитай вязали, — со вздохом сказала Матвеевна.

— А норма сколько ж?..

— Триста шестьдесят норма была.

Романцов слушал этот разговор, и вдруг ему пришло на мысль давнее его желание, и он сказал:

— Матвеевна, голубушка, свяжи-к нам снопик. Давно хочу иметь сноп в своем кабинете. Это не ребяческое желание, а иногда кое-кому и показать, и напомнить, и рассказать надобно…

— Что вы, Алексей Фомич, пожалуй, так-то и не сумею уж, забыла, поди…

Однако, видя, что мужчины, закончив обедать, выходят из-за стола и смотрят на нее выжидательно, согласилась:

— Ладно, так уж и быть, попробую… Люба, дай-кось мне серп. Там вон в углу на мешках…

— И серп у тебя?..

— А как же, корове травы надо привезть. Корова, она голодная считай со стада приходит. Эти ваши мелиораторы луга поиспортили все. Вместо травы — колючки одни да перекати-поле… Тут не только за серп, за шило возьмешься, когда вот такой, как нынче, ячмень убирать станешь…

— Вот там, Матвеевна, в низине повыше он будет. Все направились к небольшой низине, тут же за дорогой.

Матвеевна вошла в ячменя, дважды под самые корни дернула серпом, перекинула как-то через локоть пучок стеблей, и они, скручиваясь в тугой жгут, легли на руку с серпом.

Мужчины с интересом наблюдали за движениями Матвеевны. Многие из них, особенно молодые ребята, вообще не видели и в глаза «живого снопа».

— Это перевясло, — пояснила Матвеевна.

Тут она опять как-то, как всем показалось — легко и ловко, срезала несколько пучков ячменя, собрала его в ровную кучу. И, перехватив перевяслом и перевернув его, при этом придавила жгут коленкой, — и поставила уже готовый сноп «на попа».

— Отвыкла, — засмущалась женщина, — блин комом…

— Замечательно, — сиял директор лицом, держа сноп в руках. Я его рядом с областным знаменем поставлю, в углу… Спасибо, Матвеевна. Паша, возьми, положь в машину!

— Раз так — украсить бы…

— Чем? — поднял брови Романцов.

— Раньше, до колхозов, вяжешь, бывало, а васильков да цветов всяких среди ржи — тьма. Снопы словно букеты получались.

Матвеевна пристально всматривалась вокруг себя.

— То-то, — довольно заулыбался Кирпоносов, — при такой, как у нас, агротехнике и василька теперь не сразу найдешь.

— И не найдешь, — согласилась Матвеевна.

— Вот он, — сказал кто-то из ребят, вырвав на обочине дороги несколько голубеньких цветов.

— И не васильки это вовсе, а колокольчики, — заметила Матвеевна, однако вплела их в перевясло снопа, который держал в руках Пашка Лемехов.

— Чтоб красиво, как раньше… — сказала Матвеевна.

— Спасибо…

Брови Романцова вдруг опустились на глубокие запавшие глаза.

— Ну, хватит разводить идиллию. Пора за работу.

Только было хотел Романцов уезжать — подкатил грузовик, из кабины которого вышел озабоченный Самохин.

— Откуда, куда?

— С первого да на третье, а по пути вот к вам, — сдержанно пояснил Самохин.

— А сердит чего?

— Разговор веселый больно вышел.

— Где? На первом?..

Самохин то ли пропустил мимо ушей, то ли просто не стал отвечать на последний вопрос, заговорил с раздражением:

— Давно говорил, да и Никитин не раз предлагал — давайте решим с распределением квартир…

— Что за спешка? — не понял Романцов.

— А то и спешка, что домыслами стали заниматься. Разговоры идут такие, будто бы руководство разберет себе квартиры. Кто надеется, ждет, а кто и слушать не хочет про эти этажи. Брат Никиты Пинчука так и заявил: «Не полезем мы наверх… На эти голубятни…»

Романцов рассмеялся и тут же потупился:

— И впрямь такие разговоры могут быть. Я, грешным делом, не подумал об этом как следует раньше. А потом, кажется мне, что не так-то просто желающих найти. С насиженных мест срываться не каждый и не сразу станет, видно.

— Что вы? Такие квартиры!.. Внизу кухня, подсобные помещения, наверху столовая, зал, спальня. Газ, вода, ванная…

— Тогда кому первому надо предоставить, а кому и подождать — вот вопрос.

— Дадим лучшим работникам сначала. А кому — вот это-то решить надо сейчас, не тянуть.

— Кому?..

— К примеру, тому же Кирпоносову, Смирину. Сколько, кстати, на его клине берете?

Романцов только теперь вспомнил, что уборка шла на смиринском поле. Это он его обрабатывал, пахал, сеял, удобрял…

— По тридцать семь, — подтвердил директор.

— Вот, а в первом отделении всего по двадцать девять на круг берут. Смирин, выходит, и лучший против них.

— М-да… Завтра же соберем правление и решим, — пообещал Романцов, а то действительно некрасиво получается. Дома считай готовы, а ничего никому не ясно — вот и разговоры.

Как никогда медленно в этот день двигались стрелки часов. Митрий ежеминутно посматривал на циферблат — четверть одиннадцатого… Лишь к двенадцати придет Марина, а когда еще выпишут, то да се… Правда, Калюжный обещал не задержать, заранее приготовить выписку из истории болезни. Он прекрасно понимал Митриево настроение.

Наконец заявилась Марина, радостная, улыбающаяся.

— Ой, Митя, нам квартиру дают, — не сумела она скрыть своей радости. — Ты недоволен? — спросила она, видя, что муж, как ей казалось, нисколько не обрадовался.

— Нет, почему же…

Но он думал совсем о другом. Известие это, хотя оно было и не такой уж неожиданностью, — озадачило его. Ему ведь говорили, сам Романцов намекал насчет квартиры, видел он, как строились дома, и все же это застало его врасплох. Одно дело, когда ждать, думать о том, что тебе должны дать квартиру в кирпичном, как и в городе, доме, а другое — когда уже решено и вскоре надо будет переселяться. Тут — подумаешь. А как же с родительским домом? А что с хозяйством? Ведь это пока все на месте, а чуть копни — сколько всего наберется. Куда со всем этим деваться? Да и как оно там, на новом месте, будет. Высоко на втором-то этаже, не так, конечно, высоко, как непривычно как-то, боязно и непривычно. Сарайчик-то при квартире положен для хозяйства, но что это за дело такое?..