— О, живы! — радостно встретил их Алиев. — Живы! Быстро кушать и вперед — немес удрал.

— Как удрал? — удивился Гурин.

— Так — удрал! Догонять будем!

Они сидели с казашонком и ели кашу из одного котелка: тот свой где-то потерял. Ел, поглядывал на Гурина преданно, наконец сказал:

— Ти смелий!

— С чего ты взял?

— «Ура!» кричал.

— Ну да? Не помню. От страха, наверное.

— И-и, хитрий!..

Гурин отмахнулся ложкой, но было приятно услышать такое, как-то даже сам в своих глазах вдруг вырос и впервые зауважал себя, что свой страх смог так хорошо скрыть, а может, даже и подавить.

«Немес», к сожалению, удрал недалеко. Уже через час или полтора погони он обстрелял своих преследователей и заставил залечь. Долго лежали, вжимаясь в землю от каждой ракеты, ждали чего-то и нехотя, на всякий случай, окапывались. Потом сделали несколько перебежек, подошли поближе к противнику и принялись рыть окопы основательно.

Немцы беспрерывно бросали в небо ракеты, освещая местность, и тем больше всего досаждали солдатам — мешали копать: они вынуждены были всякий раз ложиться и затаиваться. Стреляли же они почему-то мало и куда-то в сторону. Запустят длинную цепочку трассирующих пуль в одну сторону, потом в другую, а потом возьмут да дадут непрерывную, на пол-ленты, очередь вверх, раскрасят черный горизонт разноцветными огоньками, словно елочную гирлянду растянули. Как-то не всерьез стреляли, будто забавлялись.

Сложив свою амуницию, Гурин принялся долбить землю лопатой. Но не успел снять даже верхний слой, как подошел младший лейтенант Алиев и приказал идти к командиру роты.

— Будешь связным, — пояснил Алиев. — Иди. Там он.

Лейтенант Иваньков долбил малой саперной лопатой землю и аккуратно складывал плитки дерна в сторонке — для последующей маскировки. Когда Гурин доложился, он поднял голову, присмотрелся, узнал:

— А, это ты, Гурин? Жив еще?

— Живой…

— Молодец, — похвалил он его за что-то. — У тебя десять классов образование?

— Да.

— Грамотный, значит. Будешь связным у меня.

— Хорошо.

— Не знаю, хорошо ли…

— А что делать?

— Лопата есть? Давай вот помогай.

Гурин положил в сторонке винтовку, вещмешок, шинель, отцепил лопату и принялся за работу.

То ли они обнаружили окапывающихся у себя под носом солдат, то ли их напугали наши разведчики, немцы неожиданно так всполошились, что открыли стрельбу из всех видов оружия. Пулеметы били с разных концов, трассы скрещивались, переплетались, расходились в стороны и снова перекрещивались. А потом вдруг за немецкой обороной что-то железно заскрежетало, горизонт озарился вспышками и послышался такой звук, будто рычало какое-то чудовище.

— Ложись, — лейтенант прижал Гурина к земле и сам упал рядом. В тот же миг один за другим там-сям раздались сильные рявкающие взрывы. Не успели отвыть осколки, как снова раздался рычащий скрежет я снова взрывы в нашей обороне.

И вдруг все затихло, как и не было ничего.

— Что это? — спросил Гурин отряхиваясь.

— Ишак… — сказал лейтенант, потом пояснил: — Шестиствольный миномет… Опасная штука. Шахматным порядком кладет мины.

Взвилась с шипением ракета, осветила весь передний край. При ее свете Гурин увидел вдали телеграфные столбы, редко посаженный рядок деревьев и насыпь. А за ними угадывались сады и беленькие хатки.

— Похоже, село какое-то?..

— Зеленый Гай, — сказал лейтенант.

— А там… Где мы в обороне сидели? Тоже Зеленый Гай, говорили?

— С другого фланга.

В сторону противника медленно пролетел наш «кукурузник», по нему стали бить несколько пулеметов, светящиеся трассы скрещивались в небе. В ответ «кукурузник» повесил над немцами большую «лампадку», послышалось несколько глухих разрывов, и вскоре он так же не спеша пролетел в обратную сторону.

— Помог, — сказал лейтенант, провожая самолет. Василий не понял, то ли всерьез он сказал это, то ли пошутил: уж больно как-то по-мирному стрекотал мотор у этого «бомбовоза».

Где-то уже далеко за полночь, основательно ухекавшись, Гурин и Иваньков уложили на бруствер последние дернины и сели на дно окопа друг против друга отдохнуть, словно обживали свое новое жилье. Длинный, сутулый лейтенант смотрел прямо перед собой, о чем-то думал. Потом встрепенулся, посмотрел на часы, осветив их карманным фонариком.

— О! — удивился он. — Время бежит!.. Сейчас пойдут за завтраком, и ты с ними. Принесешь нам на двоих.

Вещмешок Гурина лежал наверху, Василий вылез из окопа, выпростал из мешка котелок, принялся освобождать его нутро от разных вещей. Чтобы сэкономить место, он хранил в котелке полотенце, носовые платки и завернутое в газету мыло. Собственно, это и было почти все его имущество. Отдельно лежали лишь общая тетрадь в клеточку с портретом Пушкина на обложке — в ней были его стихи — да томик рассказов Короленко, который Василию раскрыть пока что ни разу не удалось.

— Мала посудина, — сказал лейтенант, кивнув на котелок, и тут же взял каску, зажал ее коленями, стал выдирать из нее «подушечки». Выдрал, выбросил за бруствер, дунул в каску. — Во! Сюда возьмешь кашу. Хватит нам? — он чуть улыбнулся.

— Хватит! — Гурин засунул свой котелок обратно в мешок.

— Нет, и свой бери. Там, может, что-то будет на доппаек мне — возьмешь. Беги во взводы, скажи — пусть выделяют людей за завтраком. И ты — с ними.

Одна каска на голове, другая в руке, винтовка, котелок, за спиной вещмешок. Шинель тяжелая — в карманах патронов полно. Хорошо, гранаты вчера побросал, легче стало. Побежал Гурин в один взвод, в другой, в третий. А третий далеко почему-то оказался, между третьим и вторым откуда-то взялись артиллеристы, сорокапятку свою окапывали, маскировали. Молодцы: на самую передовую выкатили, прямой наводкой будут бить. Хотя, что такое прямая наводка, Василий толком еще не знал, но по смыслу догадывался: прямо в лоб.

Собрали солдаты котелки и побежали гуськом в тыл. Кукурузным полем, к лесной посадке уверенно ведет их знающий сержант. Прибежали, а там уже кухня ждет их.

— На командира роты кто берет?

— Вот, связной его.

— Я… — отозвался Гурин.

— Давай сюда котелки.

Подставил Гурин каску, повар плюхнул туда полный черпак каши, еще зачерпнул, добавил до краев. На двоих.

— Доппаек на своего лейтенанта получи, — бросил он пачку печенья и крепкий бесформенный, как булыжник, кусок сахара. — Все. Масла сегодня нет.

Отоварившись первым, Гурин не стал ждать остальных, пустился в обратный путь. Бежит по полю, только жухлые листья на кукурузных стеблях шуршат да хлещут его по лицу.

Кончилось поле, выскочил на открытое пространство и — напрямую к окопу, где ждал его комроты. Да не всякая прямая — самая короткая и верная дорога. Бежал Гурин уже довольно долго, должны бы уже быть и родные окопы, а их все нет. Но ему не терпится скорее оказаться в спасительном окопе, и он, на минуту приостановившись, пустился дальше. Но вскоре снова остановился, огляделся. На востоке небо серело, предвещая скорый рассвет, впереди без ракеты видны телеграфные столбы, деревья. Там — немцы. «А где же наши?.. — забеспокоился Василий. — И никакой стрельбы… Может, еще чуть вперед пробежать? Нет, что-то ноги отяжелели, будто ватные сделались. Как бы не угодить к немцам. Сбился с дороги!..» При этой мысли сердце подскочило к горлу, забилось тревожно. Не долго думая, Гурин повернулся и рванул в обратную сторону. И как только он пустился бежать обратно, открылся со стороны немцев по нему такой огонь, что пришлось залечь. Переждал немного и снова — бежать. А пули роем вокруг головы — удивительно, как только не зацепит какая. С трудом добежал до кукурузы и, качаясь от перепуга и усталости, пошел краем поля вдоль обороны. Долго шел. Наконец вышел на простор и перебежками, так как уже совсем рассвело, стал пробираться в сторону передовой. Две-три перебежки, и наконец вот они — окопы! Наши! Обрадовался, будто домой попал. Прибежал к лейтенанту, упал на край окопа, выдохнул облегченно.