— И я выпью с вами… Я нашего комсорга тоже любила.

— Запоздалое признание, — улыбнулся комбат, разливая по стопкам желтоватую, подкрашенную трофейным апельсиновым ликером водку.

— Лучше позже, чем никогда, — не унималась Люся, вгоняя Гурина в краску.

— Ну, будь счастлив, Гурин! — майор стукнул своей стопкой о его, подбадривая, подмигнул. Гурин выпил. — Закусывай, — он подвинул ему тарелку с ломтиками бледного сыра. Люся тут же подала ему вилку. — Пообедаешь с нами?

— Нет, товарищ майор, спасибо… Я не голоден. Да и там меня ждет подполковник, дал на все сборы десять минут.

— Ах, да! Подполковник! Я и забыл! — заулыбался по-доброму майор. — Ну что ж… Не смею задерживать. — Он встал и, крепко сжимая Гурину руку, заговорил: — Помни: теперь все зависит от тебя самого… как ты сумеешь распорядиться своей жизнью… Легкой она не будет, но это не значит, что надо сводить с ней счеты… — Он погрозил ему пальцем: — Не поддавайся страстям!.. Увлекаться можно, поддаваться им нельзя.

— Ох ты, мудрый какой! — У Люси зарозовели щечки, глаза заблестели. Она взяла свободную руку Гурина, и они вдвоем с майором долго трясли его за обе руки. — А я пожелаю тебе, Вася, чтобы ты встретил девушку, которая не только любила бы тебя, но и понимала…

— Спасибо, Люся… И вам большого счастья с майором. На всю жизнь!

Коваленкова в роте не оказалось, и Гурин очень огорчился. Попросил писаря, чтобы тот передал капитану, что он приходил прощаться.

— Скажи ему, что я обязательно приеду из Лихтенберга и пусть он тоже заходит в комендатуру, когда будет в Берлине…

Паша Малышев подхватил в одну руку чемодан подполковника, а в другую — гуринский вещмешок и ни за что не уступил их ни Гурину, ни подполковнику до самой машины, которая ждала их в тени под деревьями.

Машина у подполковника была необыкновенной — не машина, а ярко-желтый гоночный двухместный «болид». Словно вытянутое яйцо, она, казалось, лишь на мгновение притаилась в кустах, чтобы, тут же молнией рвануться вперед.

Увидев подполковника, с травы поднялся и стал отряхиваться шофер — молоденький солдатик. Одетый в новенькое шерстяное обмундирование, в лихо сбитой на затылок пилотке, он вразвалку, лениво пошел навстречу.

— Ну что, товарищ подполковник, будем ехать? — спросил шофер, почесывая за ухом.

— Да. Открой-ка багажник… Или что там у нее…

— А!.. Это мы щас! — и шофер откинул заднюю крышку, под которой оказалось еще двухместное сиденье. На одно место поставили на попа чемодан, сюда же вниз втиснули и гуринский вещмешок, на второе сел Гурин.

Машина, оставляя за собой шлейф пыли, легко и быстро вынесла их на автобан.

— С ветерком, товарищ подполковник? — спросил шофер, улыбаясь и, как заядлый гонщик, пригибая голову к рулю.

— Никаких ветерков, — строго сказал Кирьянов. — Держите нормальную скорость.

— Для нее знаете какая нормальная? Двести сорок миль!

— Разделите на три, и это будет для нас максимальной.

— О-о! — разочарованно протянул шофер и, бросив баранку, развел руки в стороны.

— И руль не бросайте! Вы что, на телеге едете? — сердито спросил его Кирьянов. Через минуту обернулся к Гурину. — Между прочим, комсомолец, — кивнул он на шофера. — А о дисциплине, как я заметил, никакого понятия не имеет. Придется тебе заняться им.

— Ну вот!.. — Шофер снова хотел развести руки в стороны, но вовремя вспомнил, схватился за баранку. — Уже и охарактеризовали!..

В город они приехали быстро, спортивный «болид» лихо подкатил к комендатуре и, резко тормознув, остановился как вкопанный. Подполковник взглянул на шофера, покачал укоризненно головой, а тот, хитро улыбаясь, стал оправдываться:

— Ну, а при чем я, если у нее такая конструкция?..

— Бери свои вещи, пойдем, — сказал Кирьянов Гурину и, припадая на больную ногу, опираясь на палочку, быстро пошел по тротуару. Толкнул, будто в свою квартиру, дверь в ближайшем подъезде, спросил у дневального, вскочившего оторопело перед ним. — Где командир роты?

— Там, в канцелярии, товарищ подполковник.

— Пойдем… — кивнул он Гурину.

«Подполковник, похоже, тут все уже знает…» — удивился Гурин.

Командир комендантской роты с белесыми бровями и рыжими, как недожженный кирпич, волосами, капитан Чумаков, увидев подполковника, вскочил со стула, козырнул, хотел доложить, но Кирьянов остановил его. Поздоровался с ним за руку, указал на Гурина:

— Это старший сержант Гурин. Комсорг нашего района. Числиться он будет в вашей роте. Должность эта офицерская, поэтому на довольствии он будет в офицерской столовой. Поселить его надо бы в отдельной комнатке.

— Ясно, товарищ подполковник, — сказал капитан, поглядывая на Гурина. — Сделаем.

— Комнатка найдется?

— Есть свободная на пятом этаже.

— Вот и хорошо. Пойдемте посмотрим, — подполковник пропустил капитана вперед и сам устремился за ним. Осмотрел пустую, метров на десять, комнатушку, оглянулся на Гурина: — Маловата? Или — ничего?

— Ничего, хватит мне, — сказал Гурин.

Кирьянов выглянул на балкон.

— Хорошо — с балконом. А это куда дверь? Ага… Нужная вещь. А эта дверь куда? Ага, кухня. Ну что ж… Готовить тебе не придется, приспособишь ее как дополнительное помещение. Прошу вас, капитан, организуйте ему койку, письменный стол, парочку стульев… Что еще? Да… Шкаф обязательно — для книг. Ну, а остальное сам потом скажешь, что нужно будет еще, — обернулся подполковник к Гурину. — Здесь и будет твоя комсомольская штаб-квартира. Сегодня устраивайся, завтра в десять утра зайди ко мне, мой кабинет в центральном подъезде. До свидания, капитан.

— До свиданья, товарищ подполковник.

Когда они остались одни, капитан улыбнулся Гурину широкой добродушной улыбкой и протянул руку:

— Ну, будем знакомы?

— Будем!

— Здесь, на пятом этаже, живут наши офицеры холостяки, — объяснил капитан. — А женатики, к кому приехали жены, на отдельных квартирах в доме напротив. Внизу у нас большой клуб… Да постепенно все узнаешь.

Перед вечером Гурин вышел на улицу и прошелся по площади, рассматривая дома и изучая место нового своего обитания. На одном углу он прочитал: «Luisenstrasse». «Луизенштрассе?.. Луизенштрассе?..» — стал он вспоминать что-то связанное с этим названием и вспомнил: фотограф! Достал блокнот, полистал — вот она, квитанция. «Пойти, что ли, выкупить фотографии?» И пока раздумывал — идти или не идти, ноги уже сами принесли его к нужному дому. Немец быстро нашел фотографии, и Гурин вышел, отказавшись сфотографироваться на хорошую кабинетную карточку, образцы которых немец навязчиво показывал. Вышел и тут же, на тротуаре, стал рассматривать снимки. Подпоясанная комсоставским ремнем с портупеей, в юбочке, слегка расклешенной внизу, в хромовых легких сапожках, с головкой, скромно склоненной набок, Шура, подхватив правой рукой Гурина под локоть, смотрела прямо в аппарат слегка улыбаясь, отчего явственно видна была ямочка на ее щеке.

— Эх, Шурка, Шурка!.. — прошептал Гурин и медленно стал рвать фотографии на мелкие кусочки.

С утра в приемной подполковника Кирьянова уже сидело несколько немцев — ждали приема. Свои, военные шли к нему вне очереди. Когда Гурин зашел в кабинет, там уже сидел благообразный, седоватый немец, держа на коленях большой, изрядно потертый портфель. Подполковник рассматривал какие-то бумаги. Тут же, у противоположного конца стола, сидела переводчица.

Не отрываясь от бумаг, подполковник указал Гурину на диван.

— Я все-таки не пойму — что у вас: фракция, секция, районное отделение социал-демократической партии или же вы организуете свою новую партию? — спрашивал Кирьянов у немца, а тот смотрел на переводчицу, ждал перевода.

Наконец все было выяснено, и Кирьянов заключил:

— Хорошо. Заявление ваше есть, устав и программа — тоже. Рассмотрим все и тогда сообщим: разрешить вам собрание или нет. Зал посмотрим. Адрес места собрания указан? Хорошо. Через три дня будет ответ. До свидания, — подполковник встал, подал немцу руку.