- Ну, благородство здесь давно вымерзло, — тихонько сказала Савельева. — Им рабочие руки нужны, вот на что будем нажимать.

Территория инвалидного лагеря была огромна, ее разрезали три протоки. Подходящими оказались еще три участка.

- Вас не затапливает река? — спросил Морозов.

- Нет, но вода подымается почти вровень с берегами.

- Оставьте вдоль берега дернину. Попробуйте разыскать у себя агронома, гидролога, может быть, почвоведа, чтобы не на глазок, а по науке.

- В бараках кого только нет, — Савельева вздохнула. — И знатоки мертвых языков, и генералы из Испании, но многие уже не работники. Вот тот барак за изгородью — умалишенные.

Они постояли, прислушиваясь к гулу, исходящему от того барака, Сергей только представил себе…

- Пойдемте, — Савельева тронула его за рукав. — Поговорим еще у меня. Да и покушать время.

Жила она в отдельном домике, по дороге туда встретили Герасименко, заговорили о каком-то тяжелобольном. И вот тут Сергей вспомнил то обязательное, что держал в памяти, когда ехал сюда: узнать что-нибудь об Орочке и Денисе Ивановиче.

- Тут такое дело, — сказал он доктору. — У нас на агробазе забрали и осудили двух очень хороших людей. Совхоз лишился опытного топографа и мастера по железу. А вдруг они у вас, Наталья Васильевна?

- За что их?

- За религиозную деятельность. Денис Иванович Бугров — бывший сельский священник, Орочко — верующий человек, московский интеллигент. Молитвы пели, а под боком сексот явился. Новый срок, конечно.

- О, Господи! Сейчас я распоряжусь. Пожалуйста, еще раз их имена.

Она написала в блокноте несколько слов, посмотрела на хирурга.

- Я отнесу, — сказал Герасименко. И ушел.

Тогда доктор Савельева не без смущения спросила:

- Вы не будете возражать, если я приглашу к обеду и Николая Ивановича? Дело в том, что он… Ему еще около трех лет до освобождения. Пятьдесят восьмая.

Морозов невесело усмехнулся.

- Я по той же статье. Особое совещание. Освободился в сороковом.

- Значит и вы? Такой молодой!.. Мне почему-то казалось, что вы по комсомольскому набору. Ведь ваше положение… Вы фактически руководите совхозом, ваш начальник, я говорила с ним, ну, как бы это сказать…

- Он неплохой мужик, помогает там, куда мне входа нет. Не ссоримся.

- Ну и отлично. А ваша супруга меня просто очаровала. Не беспокойтесь за нее. Когда придет время, окажем всяческую помощь.

Домашними делами у Савельевой ведала пожилая женщина. Она с интересом поглядывала на Морозова.

- А я вас знаю, — сказала, когда он мыл руки на кухне. — Я работала у вас на ферме, освободилась, а домой не пустили. Осталась у Натальи Васильевны.

Ее благожелательность, доброта были приятны. Помнит — значит, уважает.

Пришел Герасименко, доложил:

— Его благородие, лейтенант Изюмский, оказался на месте. Спросил, чем приглянулись нам эти двое. Я ответил: специалисты. Обещал через час-другой сообщить.

Сели за стол. Герасименко поначалу чувствовал себя стесненно. Хозяйка завязала шутливый разговор. По едва заметным взглядам, словам Сергей догадался, что врачей связывает не только профессиональный интерес, что они, вероятно, близкие люди. Хозяйке с трудом давалась роль, когда приходилось обращаться к хирургу на «вы». Но когда их взгляды встречались, они открывали гостю больше, чем слова. Конечно, им приходилось таиться, скрывать свою близость. Член партии и «враг народа» — это влечет за собой исключение из ВКП(б) и непредсказуемые последствия для обоих. Нелепое и страшное разделение людей, трагедия. Наказуемая любовь!

На кухне раздались голоса. Наталья Васильевна встала и вышла, закрыв за собою дверь. Вернулась с листком в руках. В ее глазах Сергей увидел предчувствие беды.

- К сожалению, вести плохие. Вот выписка из картотеки УРЧ: заключенный Денис Иванович Бугров, 52 лет, прибыл сюда с прииска «Большой Хатыннах» с острым приступом стенокардии. После инфаркта на прииске. И в конце мая этого года — летальный исход. Это — священник?

- Да, — осевшим голосом подтвердил Морозов. — Царствие ему небесное и вечный покой!

- Аминь! — тихо промолвил хирург.

— Аминь! — еще тише произнесла Савельева.

Помолчали. Морозов спросил:

- О втором, Александре Алексеевиче Орочко, нет сведений?

- У нас он не был.

Обед прошел без застольных разговоров, домашняя хозяйка даже упрекнула их:

- Ну что вы, мои дорогие, как на поминках!

- Мы и впрямь поминаем, Дашенька, — сказала Савельева.

- А-а… Ну, тогда простите меня, глупую бабу.

Вечером, еще до темноты, Морозов приехал домой. Оля открыла дверь, заулыбалась.

- Ну, как твоя поездка? Сумел помочь соседям? Расскажи.

- Веселого мало. Инвалидный лагерь, где две тысячи заключенных доживают свои дни. А врачи хорошие, только мало, что они могут. Главный хирург — заключенный, представляешь?!

- Как ужасно! Больных надо домой отправлять. Даже при царях на каторге и то отпускали.

- Ну, не при всех царях. Вспомни декабристов. Правда, разрешали женам осужденных навещать мужей и жить там.

- Значит, наш вождь более жесток, чем тот, Первый Николай.

- Ладно, ладно, политик. Ты лучше расскажи, о чем толковала с доктором Савельевой. Тоже секрет?

- Между прочим, она мне сказала, что все нормально, что будет девочка. И как видят? Она обаятельна! И одна! Тогда мужчины здесь просто ничего не видят. Знаешь, тут, в Берелехе, есть, оказывается, врач, который умнее всех, так говорит Савельева. Кандидат наук Субладзе. Она ему скажет обо мне.

О кончине отца Дениса Морозов жене не сказал. Разволнуется… Менее чем через две недели Морозов отвез испуганную, притихшую жену в Берелех, где была базовая больница.

Принял ее хирург Субладзе, спокойный и представительный молодой грузин, едва ли не одногодок Сергея.

- Целуйтесь и марш домой, — приказал он Сергею. — Здесь я за нее в ответе. Телефон у вас есть? В конторке? Посадите около него дежурного. Приезжать — когда скажу. Все будет в порядке!

На пятый день Оля родила девочку. Назвали ее Верой.

Из конторы позвонил плановик Романов.

- Ты, Сергей Иванович? Здесь тебя ждут. По-быстрому!

- Сейчас приду, — Сергей не удивился. Такие вызовы нередки. У входа в контору сидела Наталья Васильевна Савельева. Виновато улыбнулась, протянула руку.

- Вы знаете, такая неожиданность. Я еду в Москву.

- Командировка?

- Пришла телеграмма с приказом прибыть в Медсанупр НКВД.

Билет на самолет забронирован. Автобус из Берелеха в три часа. Решила заглянуть к вам. Как Оля? Как малышка? Еще в больнице? Сегодня же проведую молодую маму.

Оставив озадаченного плановика строить догадки — кто, почему и зачем? — Морозов и гостья пошли на агробазу. Сергей взялся за обед, Наталья Васильевна помогала ему. И оба гадали, зачем Савельева понадобилась лубянским эскулапам высокого ранга.

- Вернее всего, — предположила она, — это будет краткий семинар лагерных врачей. Обычно мы используем такие поездки для выколачивания дефицитных лекарств, инструментария. У меня уже есть длинный список, составленный Колей… — она вспыхнула, проговорившись, и тут же поправилась: — Николаем Ивановичем. Вдруг что-то удастся выбить? Наэерху наши запросы редко удовлетворяют, но, тем не менее, очень боятся эпидемических вспышек. При таком скоплении заключенных, при таких условиях все возможно. Поэтому со скрипом, но кое-что выделяют.

- На это время за вас остается Николай Иванович?

- Официально один из врачей-договорников. Фактически, конечно, он. Редкий по работоспособности человек. И, знаете, талант! Как мы говорим, «хирург Божьей милостью». Без него смертность в зоне, наверное, удвоилась бы.

И, встретив изучающий взгляд Морозова, покраснела.

- Он работает, как рядовой хирург, но постоянно с какими-то новшествами. Освоил одну из сложнейших операций на костях. Новая методика, прекрасные результаты. Я уговорила его написать об этом статью для журнала «Хирургия». Там главным редактором академик Бурденко.