- Я передал его вам.

Недовольно засопев, Комаров отодвинулся от стола, заглянул в один, второй, третий ящик, майор подскочил, склонился, показал пальцем.

- Кажется, эта папка…

- Надо не совать в стол, а в руки, в руки! Тут этих бумаг!.. И докладывать, тем более от Александры Романовны, — голос Комарова обрел суровость. Сердился. — Иди, но в другой раз…

И, положив папку перед собой, сказал уже примирительно:

- Бумаги… Это мы умеем. Лучше раз услышать, чем десять раз написать. Давайте-ка поговорим. Кто первый?

Табышев говорил скупо, точно, доказательно. Да, можно усилить работы на естественных землях по реке Тауй и ее притокам. Природные земли есть и в долине реки Ола. Но они покрыты лесом или вырубками. Да, можно превратить в пашню еще тысячу гектаров в зоне приисков, но для этой новой и бесплодной земли требуется много навоза, а коров и лошадей на Колыме мало. Есть предложение завезти в Нагаево две-три тысячи коров. Будет и молоко, и навоз. Часть новых земель обратить в пастбища и сенокосы.

Реакция была неожиданной. Комаров раскрыл папку, полистал ее и рывком отбросил к центру стола.

- Об этом я и сам мог бы догадаться, — сказал он. — Возить, возить! Откуда и как, если японцы вот-вот начнут топить наши корабли? Неспокойно на море, вы понимаете? Не можем возить! Вон какого кругаля транспорты делают от берегов Америки! А вы о коровах…

- Строить теплицы надо, — пытался договорить Табышев.

- Стекла нет! — отсек эту мысль Комаров.

- Пленку привезите, иначе мы рассаду не вырастим для помидоров.

- Ну-ну… — генерал взялся за карандаш. — Что еще?

- На всех приисках сохранять навоз, передавать его совхозам, — Табышев уже понял способность Комарова усваивать только простые, короткие фразы и торопился высказать их таким манером. — Нужны сотня-другая ульев с пчелами, чтобы опылять огурцы и помидоры. В совхозах часто отбирают на промывку тракторы, а возвращают рухлядь.

Комаров бросил карандаш, лицо его покраснело. Табышев понял, что сейчас начнется погром. И все же успел сказать:

— С таким руководителем как вы, товарищ генерал-майор, мы сумеем одолеть трудности роста и увеличим производство овощей.

Вовремя он это сказал, задев слабую струнку генерала! Любил похвалу, как оса сахар.

- Так, давно бы так… — он как-то расслабился и откинулся на спинку малинового кресла. — Ты вот что. Пока агрономы здесь, подготовь докладную, по-военному короткую и понятную. Вот что можем — раз, вот что просим — два. И на мое имя. А это, — он потянулся к папке и оттолкнул ее дальше, — это вам всем на память, тут такое толковище, что времени не хватит. Когда сделаешь?

- Завтра, товарищ генерал-майор! — у Табышева озорно блестели глаза.

- Хорошо. Лично сдашь в мою приемную. После этого еще раз встретимся, подведем итоги. Помните: золото все окупит! Уж если оттуда, — он ткнул пальцем куда-то за плечо, — нам везут нужные товары, то сами вы обязаны порадовать руководство Дальстроя и комиссара Никишова, который удостаивается личного разговора с самим Лаврентием Павловичем.

На этой приподнятой, много раз обкатанной фразе генерал Комаров и закончил встречу с агрономами, вполне довольный тем, что «озадачил» и воодушевил малочисленную, но очень нужную для Дальстроя агрономическую головку. Ничего не понимая в сельскохозяйственных делах, генерал все же помнил, что от совхозов идет продукция, способная хоть как-то поддержать заключенных, едва ворочающих камни в забоях золотых приисков.

Специалисты бесшумно вышли из кабинета.

- Доволен? — Табышев спросил идущего рядом коллегу из Эльгена.

- Выпить бы сейчас, — и агроном Садовик грустно и с надеждой глянул на Табышева.

- Старик, всему свое время. Сейчас едем в Дукчу, там еще потолкуем, я сяду за докладную, без нее, как полагает генерал, вы вообще перестанете ловить мышей. Надежда не на него. На Гридасову. У ней власти больше, чем у Никишова. Ведь она, по слухам, его жена. Значит, и власть у нее. Так?

- Это точно.

В Дукче Морозов встретил знакомых. Но уже не было агронома Пышкина и уехавшего Хорошева. Не было и его доброго учителя — тепличника Кузьменко. Всюду новые люди.

Докладную, «по-военному короткую и понятную», писали в кабинете начальника управления, писал, конечно, Табышев, его коллеги подсказывали цифры, факты. К вечеру отдали три исписанных листа на машинку и пошли к Руссо и Андросову. Старый агроном собрался на материк, в квартире его было пусто, горкой лежали чемоданы. Но он отыскал, чего подать на стол. По этой причине в Магадан вернулись поздно, Сергей снова ночевал у Табышевых. Тогда он и спросил не без тайной надежды:

- Как удалось Хорошеву уехать? Такие строгости…

- Провели несложную операцию, назначили его агрономом в Находку, там Приморское управление с тремя совхозами. Отработает сезон и распрощается, к семье вернется. Паспорт у него того, жить придется в деревне, выбор небольшой. Но все же с семьей и на родине. Ты думаешь о переводе на побережье?

- Тема номер один. Но у нас с Олей тоже ограничения. Куда мы, такие меченые, на материк? А на побережье интересно, возможностей больше, впереди какие-то перемены. Когда-то Бог поразит наконец этих убийц и тюремщиков…

- Тихо, тихо, — Табышев показал на дверь. — Он вот тут, тюремщик… Ложись спать и ни о чем плохом не думай. Все будет о-кей, как говорят наши союзники-американцы. Завтра я отвезу докладную, что-нибудь выбьем для совхозов у Комарова. А прежде всего заявка на семена, на аляскинские семена, конечно.

Вторая встреча агрономов с генералом не состоялась. Забыв о своем обещании, он куда-то выехал. Листы докладной легли в стопку других бумаг на столе у майора.

Возвращаясь к Табышеву, агрономы увидели, как из Нагаево по улице Сталина двигалась бесконечная колонна заключенных женщин. Одетые еще в домашние пестрые одежды — кто в летнем, кто в зимнем — они шли тем страшным, размеренным казенным шагом, каким подходят к эшафоту, на казнь. С лицами равнодушными, одинаково утомленными и серыми, они не смотрели по сторонам, не рассчитывали на милость нового для них города. «Будь что будет!» — вот что выражали их страдальческие лица.

- Откуда их привезли? — вырвалось у Сергея.

- Похоже, из Находки. Ходил тут разговор, что подчищают по тюрьмам на материке и везут подальше. А тюрьмы — для военного «набора» — для дезертиров, для военных преступников, для тех, кто не сдержался и вякнул что-нибудь о полководце и вожде. Из НКВД в армию никого не брали, вот они и занялись привычным делом в тылу, а потом на освобожденных землях. Чистят и сажают. Занятие подходящее, чтобы не на фронт. А по тюрьмам в европейской части страны сидели жены и родственники «врагов народа». Теперь их привезли в Маглаг, к Гридасовой. Ты видел ее. Совхозы под ее рукой.

В Сусуман Морозов ехал на перекладных.

Первый грузовик, который остановился, чтобы забрать голосующего, был «на чурках» — Дальстрою пришлось сделать и такие, поскольку бензина резко не хватало; этот дотащил Сергея до Атки и здесь стал на ремонт. В кузове его лежали мешки из плотной ткани с нерусской маркировкой. Американская мука.

От Атки до Мякита Сергей сидел уже в кабине другого грузовика, благополучного. Проезжали самый унылый и печальный участок колымской трассы. Она вилась среди невысоких сопок нагорья. Все долины здесь были перекопаны, изрыты. На промытой породе не прижилась никакая растительность. Холодная, безмолвная пустыня без людского жилья и даже без пеньков. Процедив породу, заключенных повезли дальше, остатки лагерей растащили на топку; мертвые надежно укрыты породой. Более чем на сто километров тянулась эта безликая, со сметенным снегом, голая земля. Тут и глазу не на чем было остановиться, разве что на белеющих по редким размывам костях — напоминании о цене, которая уплачена за золото.

Ехали молча, шофер непрерывно курил, Сергей изредка приоткрывал дверцу, чтобы проветрить, но холод был страшенный, и он быстро захлопывал дверку.