В этот беговой день он интуитивно почувствовал большие деньги. Ничего конкретно не знал, но уловил нюхом, как гончая чувствует приближение гона.

За пятнадцать минут до старта Данилюк пробежался по секторам, узнал у букмекеров, кого больше играют, понаблюдал за движением ставок по табло и, убедившись в правильности предложений, поделился соображениями с Шацким:

— Сдается, Виктор Иванович, этот заезд будет «темным». Фаворитов разбили вчистую, а первым будет Михалкин на никому не известной кобылке. Может, сыграем его в «экспрессе»?

— Ты бегал, ты нюхал, тебе и решать. Давай пополам, чтоб без обиды. Сколько ты хочешь поставить?

— Вы, значит, не против? Тогда побегу, пока не закрыли кассы.

Выехав на парад, Михалкин поискал глазами Антонину. Обычно она стояла у калитки на скаковую дорожку. Она помахала ему рукой. Он ответил кивком. Никто ничего не заметил.

«Вот баба так баба! Сейчас завалить бы ее на опилки. Если все получится, как задумал, денег хватит как раз на покупку. Грузимся в коневозку и айда по Европам. И чего я, дурак, раньше думал?»

Больше перед трибунами он не появился. Разогревал Рутис Дэзи на противоположной прямой, специально подальше от глаз любопытных.

Наконец объявили: «Лошадей к старту».

В заезд записали пятнадцать запряжек, необычно много для Московского ипподрома. На дорожках было так тесно, что запряжки касались друг друга. При подходе к стартмашине произошла первая неприятность: столкнулись качалки. У одной треснуло колесо, у другой сломалась оглобля.

— Ну началось, — тяжело выдохнул Шацкий, расположившись под гостевой ложей в компании с лейтенантом.

Когда пестрая кавалькада миновала стартовую отметину и входила в первый поворот, на дорожке возникла непонятная суматоха. В образовавшемся просвете мелькнула кукольная фигурка наездника Лавровского конного завода и исчезла под копытами лошадей. К пострадавшему побежали врачи «Скорой помощи».

Бег возглавил Пашин соконюшник, поехал вяло, явно приберегая силы лошади для финишной борьбы. За ним выстроились в цепочку другие два фаворита. Михалкин ехал четвертым, выжидая удобный момент, чтобы на подходе к последнему повороту занять наиболее выгодную позицию. Леха, его первый помощник, ехал рядом с лидером, нервируя его ложными ускорениями.

— При такой езде твоему кормильцу ничего не светит. Нужно что-то такое… — Шацкий пощелкал пальцами, словно собирался из воздуха извлечь нечто сногсшибательное. — Такое, чтобы сбить соперника с графика.

Позади осталась половина дистанции, а на кругу ничего не изменилось. Рутис Дэзи бежала четвертой, в резвость, навязанную соперниками.

— Да, поторопился ты сегодня с прогнозами, — сокрушался Шацкий. — Зря я тебя послушал.

— Подождите… Сейчас только все и начнется.

И точно… Леха резко прибавил в скорости и стал обходить лидера. Ему дали на корпус выйти вперед, и в тот момент, когда его левое колесо поравнялось с подпоркой оглобли Пашиной запряжки, тот чуть придержал лошадь, и Лехина качалка рамой въехала на оглоблю, опасно накренившись. Вот-вот перевернется. Но Леха вовремя взял на себя, и Паша выехал из-под него.

Первый помощник Михалкина опять увеличил ход, теперь уже не упуская ни одного движения соперников.

— Вторая четверть пройдена за 31,8, — объявил по ипподрому судья-информатор.

— Поторопился мужик, сдали нервишки, — пробурчал с неодобрением Михалкин, оценивая действия своего первого помощника.

Леха продолжал наращивать темп, заставляя фаворитов устремиться за ним в погоню. Наездники заволновались, нервно защелкали вожжами. Напарник Михалкина своей безумной ездой перечеркнул все их хитроумные планы. Трибуны ревели.

Вызов был принят, и рысаки побежали в максимальную резвость, рассчитывая на удачу, а больше на то, что Лехин жеребец соскочит на галоп и сделает проскачку.

Михалкин пока что не ввязывался в борьбу, даже пропустил вперед две запряжки. Ехал следом за основной группой, однако выдерживал предельно допустимую дистанцию, позволяющую атаковать на финишной прямой.

Шесть запряжек, захваченные азартом борьбы, взвинтив до предела темп, неслись к победной черте. Неожиданно у одной из качалок вывалился штифт, крепящий на оси колесо. Оно отлетело. Качалка перевернулась. На нее налетела другая. По трибунам прокатился ропот разочарования.

Леха не унимался. Наездники пустили в дело хлысты. На взмокших боках лошадей забелела клочьями пена.

— Третья четверть пройдена за 32,4, — подливал масло в огонь судья-информатор.

Заметно поредевшая лидирующая группа входила в последний поворот. На выходе из него незаметно подтянулся вплотную Михалкин. Леха еще отчаянней заработал хлыстом. Ехавшая рядом с ним лошадь не выдержала бешеной гонки и вскинулась на галоп. Следом за ней и все остальные. Пока наездники дергались на вожжах, пытаясь вернуть лошадей на бег рысью, подъехал Михалкин и легко обошел всех. Только теперь соперники поняли смысл безумной езды Лехи, первого помощника.

Паша, оставшийся ни с чем, желая отыграться за поражение, выждал момент, когда Рутис Дэзи, скрытая от трибун двумя лошадьми, поравнялась с ним, попытался дотянуться хлыстом до ее паха — последняя отчаянная попытка заставить сбоить лошадь, но немного не рассчитал и рассек хлыстом щеку наезднику. Михалкин поморщился от боли, смерил Пашу уничтожающим взглядом и крикнул:

— Все, Паша, кончились твои привилегии. Теперь будешь все время глотать за мной пыль.

— Падла! Ты еще у меня попляшешь.

Михалкин уверенно, с большим отрывом, выиграл заезд.

— Ну профессор! Чистой воды профессор, — восхищенно потирал руки помощник Шацкого. — Это же бешеные деньжищи, а вы говорили — пустой номер. У меня есть бутылка коньяка. Надо сходить к Михалкину в конюшню, воздать должное его искусству. Вы как, не против?

По завершении бегов оба милиционера нагрянули в конюшню к Михалкину. Ольховцева собиралась тоже зайти, но, увидев входящих в тренотделение Шацкого с помощником, присела на скамейку, решив переждать, дождаться, когда они выйдут. Просидела десять минут, полчаса. Они не выходили.

Пожилая женщина выкатила из конюшни тележку с использованными опилками. Ольховцева окликнула ее:

— Скажите, пожалуйста, это машина Михалкина?

Та смерила ее подозрительным взглядом и недовольно буркнула:

— Яво, яво. Ходють тут всякие. А у яво, будеть тебе известно, жана, между прочим.

Ольховцева записала на всякий случай номер стареньких «Жигулей» и ушла, отложив разговор на другой раз.

Чтобы не создавать напряженности с администрацией ипподрома, Михалкин на этот раз не стал собирать компанию и потягивал пиво в одиночестве. Дело сделано. Недостающие деньги на покупку лошади есть. Еще немного терпения, и он — вольная птица. Хорошо, что сразу же после Тонькиного предложения подсуетился с бумагами в ОВИРе, а то пришлось бы ждать еще два месяца. А так недель через пять паспорт будет готов.

Появление гостей с коньяком пришлось кстати. После того как осушили бутылку, милиционеры напросились взглянуть на Рутис Дэзи.

— В денник не пущу. И ничем не кормите, — предупредил Михалкин и, чтобы не показаться чересчур грубым, пояснил миролюбиво: — Она еще не остыла после заезда. Поглядите снаружи.

При виде гостей лошадь подошла к решетке и приблизила к прутьям ноздри. Помощник Шацкого потрепал ей челку. Рутис Дэзи вытянула трубочкой губы, лизнула ему ладонь, будто поцеловала, умилив присутствующих добрым нравом.

От Михалкина милиционеры отправились на Зацепу, где у помощника Шацкого были знакомые девицы.

— Забежим по дороге на Даниловский рынок, прихватим зелени и овощей. Порадуем мочалок с выигрыша витаминами.

— Как скажешь. Девки твои. Тебе лучше знать, как их ублажить.

Шацкого развезло окончательно. Он шатался и еле передвигал ноги. Пьян был и Данилюк, но не настолько, чтобы забыть, на каком он свете. План у него созрел давно. И вот наконец подвернулся удобный случай. Шацкий — мужик ничего. Можно с ним ладить. Но сам он с поста начальника не уйдет, будет упираться. Убийство как на нем, так и на Данилюке. Пока все о’кей, он молчит. А если возьмут за жабры? Об этом надо позаботиться наперед. А то приспичит, а уже поздно.