Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Ты что, мужик, никогда не видел, как хоронят настоящих людей?

— Смотря кого считать настоящими.

— Ты на меня посмотри. Видишь меня?

Кривцов напряг зрение, но толком ничего не увидел. Единственное, в чем он был уверен, так это что на разговаривающем с ним существе не было никакой одежды.

— Кто ты? И почему ты голый?

— Все люди рождаются голыми. Голые лежат в морге. Голыми и прибывают на суд Божий.

— Зачем же тогда эти пышные похороны?

— Мужчина, проходите. Не стойте у могилы. Это вам не кино.

— Да пошел ты…

— Мужчина, не надо выступать. Пощадите мое терпение. В рулетке очень редко выпадает подряд один и тот же номер.

Пошатываясь, Кривцов отошел. Перед глазами, незаметно замедляясь, вращалось огромное колесо рулетки. Вместо шарика там прыгала ссохшаяся человеческая голова, хитровато подмигивая плутовскими глазами. Схватившись за сердце, Игорь Николаевич ждал, какой же номер выпадет ему.

С кладбища он уехал взвинченный до предела и только в машине вспомнил, что надо предупредить жену. Разыскал ее по телефону и сказал, чтобы, не заезжая домой, ехала на дачу. Вдаваться в подробности не стал, пообещав все объяснить при встрече.

УБИЙСТВО НА КРЫМСКОМ МОСТУ

Едва машина мужа въехала во двор, Антонина выбежала на веранду, сгорая от любопытства и не на шутку обеспокоенная.

— Что случилось? С тобой все в порядке? Объясни же наконец, что все это значит.

— Может, дашь хотя бы умыться с дороги? Приготовь что-нибудь перекусить. Поговорим за столом.

Сбитая с толку невозмутимостью мужа, Антонина пошла на кухню и загремела посудой. Смутные, противоречивые чувства раздирали ее в этот, она не ошиблась, ответственный момент их совместной жизни. Безошибочно угадав приближение развязки их запутанных и в то же время весьма для нее удобных отношений, она обрадовалась и одновременно испугалась. Плохое предчувствие, столь неуместное в ее радужных планах, окончательно выбило из колеи. Она уже не знала, как следует себя вести с мужем: то ли продолжать притворяться, изображая любящую жену, то ли закатить истерику, разыграв возмущение оскорбленной затворницы, и потребовать полного доверия, включая и возможность пользоваться его личным банковским счетом, а не только теми крохами, которыми он от нее откупается.

Однако когда Игорь Николаевич вышел к столу, то не увидел и тени волнения на лице жены. Она выглядела, как всегда, безукоризненно прибранной, достаточно привлекательной и очень домашней.

— Ну так в чем дело? Я слушаю.

— В общем-то, ничего страшного. Недельку-другую поживешь на даче. Появится необходимость взять что-нибудь из квартиры, съездим вместе.

— Я ничего не понимаю. Зачем все эти меры предосторожности?

— Тебе и не надо ничего понимать. Делай, что тебе говорят, и все.

— Так же нельзя. Мы с тобой не чужие. Объясни все толком.

— Сегодня днем мне позвонил какой-то маньяк и потребовал деньги. Довольно приличную сумму. Угрожал, если я откажусь.

— За что ты должен ему платить?

— Ни за что. Просто ему так захотелось.

— Конечно, ты можешь считать меня круглой дурой, но, по-моему, в каждом случае вымогательства есть конкретная причина. Твои ипподромные дела?

— Ты прямо-таки профессор по этой части.

— Иронизировать можешь, сколько тебе угодно. Не хочешь говорить правду — не надо. Только не изображай передо мной простачка, который испугался какого-то придурка. Хорошо хоть предупредил. И на том спасибо. И когда примерно надо ждать окончания блокады?

— Я же сказал. Недели две, не больше. От силы — три.

— Или четыре. Липатников об этом знает?

— Пока нет.

— А Шацкий?

Кривцова насторожила не столько дотошность жены, сколько выверенность вопросов, методично бьющих в одну точку и в результате его ответов отсекающих все лишнее, наговоренное им специально для того, чтобы скрыть правду.

Эту деталь он отметил автоматически, не придавая ей особого значения. Он никогда не стоял перед выбором: личное благополучие или безопасность жены? Свои интересы всегда были ему дороже. На кладбище у него, видно, подскочило давление. Сердце продолжало учащенно стучать.

— Извини. Немного отвлекся. Что ты спросила?

— Шацкому известно о твоих осложнениях?

— В общих чертах.

Рассеянность мужа и уклончивость ответов еще больше встревожили Антонину. Разве поймешь этих мужиков? А вдруг он завел кого-то на стороне? Напускает туману на ясный день. Пытается запугать, а потом ошарашит. Дескать, так и так. Нам нужно расстаться в интересах твоей безопасности. И не даст ни гроша. Лишь то, что успела урвать.

— Извини, что лезу не в свое дело, — изменила она угол атаки. — Сунулась недавно за побрякушками в подоконник и случайно наткнулась на твои бумаги. Женское любопытство. Не удержалась, чтобы не заглянуть в них.

Антонина подсела ближе к мужу.

Едва уловимый запах женского пота, свойственный только ей, всегда узнаваемый Игорем Николаевичем и всегда вызывавший похоть, подействовал и на этот раз. Никакие импортные духи и дезодоранты не могли перебить этот едкий, распаляющий Кривцова запах. Он жил в нем, упрятанный в подсознание, и достаточно было легкого напоминания, чтобы сработал условный сигнал, оживив целый мир образов и воспоминаний. Он, как родинка возле соска или пушистый завиток на лобке, был для Игоря Николаевича сокровенной сексуальной подробностью, действующей как приманка на самца, безотказно, хотя Антонина об этом и не подозревала.

Кривцов обнял жену и притянул к себе.

— И что же ты там углядела? — спросил он.

— Почти ничего. Какой-то компромат. Но первое, что сразу пришло мне в голову: бумаги вскоре могут прокиснуть.

— И что ты предлагаешь?

— Пустить в ход. Попытать счастья. Чем черт не шутит? Не обязательно самому лезть на рожон. Можно через кого-нибудь.

— И ты знаешь таких людей?

— Пока я предлагаю принять решение. А все детали после хорошенько обмозговать.

Еще минут пять они разговаривали на эту тему. Ничего нового для себя Кривцов не узнал. Алчность жены его не удивила, как и то, что она рылась в бумагах. Но все же кое-что полезное разговор дал: сама того не желая, жена подтвердила, что ее очередной хахаль — пустое место, всего лишь любитель мелкой халявы. В противном случае не было бы этого разговора.

— Игорь, а ведь нам с тобой хорошо. Просто мы редко бываем вместе. Ты все еще любишь меня?

— А ты?

Антонина вытянула трубочкой губы и поцеловала мужа в шею. Игорю Николаевичу почему-то сразу вспомнилось похожее движение молоденькой кобылки из конюшни Михалкина, но не в оскорбительном, унижающем жену сравнении, а приятно удивив искренностью порыва. Да, жена не лукавила. В этот момент она действительно хотела мужа и готова была доставить ему удовольствие.

Наверное, в Антонине скрывался недюжинный талант актрисы. Ей не требовалось большого труда, чтобы перевоплотиться, вжиться в роль. И это получалось у нее так естественно и органично, что роль как бы становилась нормальным ее состоянием, не требуя особого напряжения и каких-то дополнительных усилий. Ее половое влечение не было страстью «вообще», безадресной, слепой, острой похотью. Набор ее средств обольщения можно было сравнить с роскошным комплексом косметических или гримерных принадлежностей, какими владеют лишь немногие, наиболее удачливые «звезды». И весь этот сложнейший механизм не только позволял комфортно жить в образе выбранной роли, но доставлял ей максимум удовольствия, хотя, бесспорно, и партнер не оставался внакладе.

Антонина повернулась спиной к мужу и попросила расстегнуть бусы. Пока он возился с застежкой, она обняла его левой рукой за шею, а правой коснулась члена. Запах пота, едва уловимый в аромате «Клима», снова подействовал на Кривцова так, словно клитор коснулся его подбородка. Он стал торопливо срывать одежду, комкая ее и бросая на пол. Жена сопротивлялась и уступала, шептала, обжигая близким дыханием, обволакивая Кривцова собой, своим желанием, плотью. Она входила в него, проникала в помыслы, становилась неотъемлемой его частью.

20
{"b":"248098","o":1}