— О чем был у вас разговор? — спросил он Борю, когда тот появился с кейсом.

— Все по делу.

— Что это за фрукт? Что ты о нем думаешь?

— По-моему, мужик деловой.

— Я не о том. Кто за ним стоит? Блатные, качки, а может, афганцы?

— Этого не могу сказать. Знаю одно: крыша у него надежная. Не суетится, не дергается. Спокоен за спину. И сам, видать, не дурак.

— Ладно, работайте сегодня, как наметили. Потом поглядим. Попробую прояснить, кто его прикрывает.

Точно следуя указаниям Кривцова, люди Резаного перед обедом вошли в автосалон. Через двадцать минут вышли. В машине они заговорили наперебой.

— Вот уж не думал, что в природе бывают такие лохи. Сломались сразу же, как мы появились. А когда показали бумаги, наверное, обделались от страха. Прибалты они, оказывается. Молоток мужичок. Подготовил накат в лучшем виде.

Слышавший разговор Кривцов расплылся в довольной ухмылке.

— Погоди ноги-то драть, — умерил их пыл пахан. — Когда бабки будут в кармане, тогда и радуйся.

— Отстегнут завтра. Всю сумму. Даже не попросили скостить. Такие деньжищи. Жаль, если уплывут мимо.

— Знаешь, что фраеров губит? Вот-вот. Сначала ты доживи до завтра.

— Считайте, что дело сделано. Осталось лишь погрузить бабки.

Но погрузить деньги Резаному не удалось. Когда он выходил из салона, весело помахивая кейсом с деньгами, на «пятачке» у выставленных для продажи машин возникла суматоха. Пятеро из числа зевак кинулись на рэкетиров. Минуту спустя люди Резаного, не успев сообразить, что произошло, лежали на асфальте лицом вниз со скрученными назад руками.

В этот раз консультанта Резаного — пахана из Жаворонков — с ними не было.

В неразберихе двоим удалось скрыться. Одним из них оказался Боря Резаный. Игорь Николаевич узнал об этом от Шацкого.

— Хорошо еще, что деньги на месте. А то могли бы уплыть вместе с ним, — невесело заметил Кривцов.

— Не могли. За кейсом зорко следили. Придется тебе, пока Резаного не упакуем, некоторое время поостеречься.

— Придется. Поживу на даче. Ничего не поделаешь.

Дельце, которое так удачно провернул Кривцов вместе с Шацким и его приятелями из налоговой полиции, добавило ему еще больше уверенности. Он снова почувствовал себя молодым рисковым хитрованом, который, балансируя на краю пропасти, испытывал огромное наслаждение от игры в жмурки со смертью. Он поймал свой кураж, ту необъяснимую решительность, которая в картежной игре приносит успех даже с плохой картой.

Последним сомнениям пришел конец. Кривцов решился дать ход собранным на Решетникова бумагам. Некоторые опасения вызывала беспричинная подозрительность, если верить ипподромному кузнецу, появившаяся у экс-начальника главка. Новые обстоятельства требовали детального изучения.

Высадив Шацкого у главного входа на ипподром, Игорь Николаевич свернул на Скаковую улицу и въехал на территорию ипподрома через служебный вход. Наездник I категории Анатолий Иванович Михалкин вызывал у него наибольшее доверие. Поэтому Кривцов отправился именно к нему и, зная его слабость к спиртному, прихватил с собой бутылку коньяка. Было начало третьего — время, когда наездники обычно заканчивают работу на кругу. Михалкин уже переоделся. Игоря Николаевича он встретил радушно:

— Заходите, заходите. Чем обязан такой честью?

— Проезжал мимо, решил навестить. Ты на сегодня уже освободился?

— В основном. Дождусь, когда закончится вечернее кормление, и поеду.

— Не против немного с устатку?

— Можно. Думаю, не повредит.

— Народ у тебя не болтливый?

— Нормальный. В чужие дела не лезут. А вы что же? Один не буду. Я же не алкоголик, чтобы пить в одиночку.

— Только чисто символически. Ты же знаешь, у меня сердчишко пошаливает. И потом, я за рулем.

— За что выпьем?

— За успех безнадежного дела. Не возражаешь?

— За успех так за успех.

В каморке наездника было прибрано, но пахло чем-то прокисшим. Вполголоса бубнил репродуктор. Под кроватью возилась с щенками недавно ощенившаяся дворняга.

— Хороший коньяк. Видать, не из палатки.

— На здоровье грех экономить, тем более на своем. Потом дороже станет. У тебя как со здоровьем?

— Нормально. Пока не жалуюсь. А что?

— Ассоциация собирается снова делать закупки за рубежом. Командировка планируется в конце зимы. Ты как, поехал бы? Я человек старомодный, к новым людям привыкаю долго. Предпочитаю старых знакомых.

— С огромным удовольствием. Вас, кажется, ни разу не подводил.

— Поэтому и зашел к тебе. Прошлогодние покупки оказались неудачными. Ты, наверное, в курсе? Оба жеребца пали. Что ты об этом думаешь?

— А что я могу думать? Я — мелкая сошка. Как все, так и я.

— И все-таки?

— Да вы сами все лучше меня знаете. Кому-то было выгодно покупать негодный товар. Решетников был в курсе с самого начала. Ему докладывали, когда лошади стояли в карантине. Звонили, бумагу посылали. Рекламацию не выставил. Значит, так было нужно.

— У него веские доводы. С этим конным заводом у нас давнее партнерство. Товар сравнительно недорогой. Большинство прежних покупок не вызывало нареканий. Случайности в нашем деле возможны любые. Не с железками ведь дело имеем.

— Вы что, серьезно? А как же заключение комиссии ветеринарных врачей? А шведка, которая вас предостерегала?

— Они — живые люди со своими слабостями и причудами. Насколько мне известно, покойный председатель комиссии был не в ладах с начальником управления. Это все знали. Наверняка и у шведки имелись какие-то личные соображения.

Из-под кровати высунула морду дворняга и лизнула Кривцову пальцы — деранула, будто наждачной бумагой. Игорь Николаевич вздрогнул от неожиданности и отдернул руку. Михалкин перевел дух, промочил горло очередной порцией коньяка и продолжал:

— Здесь начкон Степного конного завода, того самого, где пал второй из купленных в Швеции жеребцов. Живет в гостинице «Бега». Мужик рисковый, никого не боится. Кстати, заядлый тотошник и не дурак выпить. Раньше его прикрывал отец — партийная шишка областная. Теперь — уж не знаю кто, но характер у него не изменился. Разговор у нас был как раз об этом. Так вот, он где угодно готов подтвердить, что жеребец был негоден для племенной работы и Решетников знал об этом еще тогда, когда можно было выставить рекламацию. Вы можете поговорить с ним. Он рвет и мечет. Решетников уговорил его выложить за жеребца крупную сумму, пообещал помочь с приватизацией конного завода, но обещание не выполнил и, по-видимому, не собирается. Начкон грозится обратиться в прокуратуру и предъявить необходимые доказательства вины Решетникова. Злой, как с цепи сорвался. Мы вчера с ним дотемна просидели.

— Анатолий Иванович, к вам можно?

— Заходи, кто там? А, Валерик… Я тебя ждал раньше.

— Не мог. У Кочеткова два жеребца расковались. Зачем звали, Анатолий Иванович?

— Посмотри колесо у призовой качалки. Что-то болтается.

— Очень срочно?

— Желательно не тянуть. Посмотри и скажешь, сколько это будет стоить.

— Смотрю, вы нарасхват, Валерий. О моей просьбе не забыли?

— Решетку для камина и кочережки?

— Надо же, помните.

— У меня правило: куй железо, не отходя от кассы.

— И как успехи?

— Кочережки готовы. Детали решетки отковал. Осталось собрать.

— Хотелось бы посмотреть. Не возражаете?

— Ради бога. Когда зайдете?

— Думаю, минут через сорок.

— Хорошо, буду вас ждать.

Дворняга опять выглянула из-под кровати и, оскалив зубы, зарычала на кузнеца. Он в испуге шарахнулся от нее.

— Ты что, дура, баранины обожралась?

— Это — свои. Свои, — успокоил собаку наездник.

«Все свои по спине разбежались», — хмыкнул Кривцов.

— Качалка в тамбуре. Старший конюх покажет. Когда посмотришь, загляни ко мне.

Кузнец вышел. Выждав с минуту, Михалкин заметил:

— С червоточиной вьюнош. Добром не кончит.

— Хочу на лошадок твоих взглянуть. Не покажешь?