В это самое время ураганом захлестнула Трапезунд русская революция. Русские покидали фронт, заняв все дороги и корабли в стремлении попасть домой. Пили водку, ругались, пели, играли на гармошках и балалайках, стреляли в воздух из ружей и рвались домой… Через несколько месяцев русские ушли. Турки-носильщики пошли служить в турецкую армию, которая в то время стояла по другую сторону мыса Йорез. Теперь им оставалось биться только с армянами и кучкой грузин. Армяне и грузины создавали свои национальные армии. Для турок русская революция явилась истинным даром аллаха.

Ответственным за судоходство между Трапезундом и Батумом был назначен какой-то грузинский князь. Нам нужно было бежать прежде, чем турки вернутся в город. В городе не осталось никого, кто бы мог им противостоять. Хорошо знакомый с психологией грузин: есть, пить и веселиться, Вардапет пригласил князя на обед. Он выглядел франтоватым аристократом — ну вылитый принц и внешностью и манерами. В форме русского офицера, в белой овчинной шапке и с маленьким золотым кинжалом на боку, он явился в школу со всей своей свитой.

Они обедали наверху в кабинете Вардапета, поглощая жареных уток, плов, макароны, абрикосовый джем, мацун и пахлаву. И запивали бутылками кахетинского. (Мы тогда уже голодали). Вардапет находился в своей лучшей дипломатической форме — ублажал и льстил им. Когда он подал знак, мы вошли в комнату и запели грузинскую застольную, которой нас научил Вардапет. Если и есть на свете хоть что-нибудь, что грузины любят больше вина, — так это их народные застольные песни. Князь был в восторге. Он поднялся с места и обнял самых маленьких среди нас. По второму знаку Вардапета выступил вперёд мой одноклассник и продекламировал французское стихотворение об Армении и по-французски же объяснил, что оно написано Жаном Экаром, членом Французской Академии. Это было самым утончённым комплиментом, которым удостоил гостей Вардапет, поскольку предполагалось, что господа знают французский. Они, вероятно, ни слова не поняли, но тем не менее аплодировали.

Князь отдал нужные распоряжения, и через два дня на военно-транспортном корабле мы отплыли в Батум. Тем временем мои сёстры вместе с доктором Метаксасом и его семьёй уехали в Новороссийск. Многие греки остались в Трапезунде, но доктор Метаксас опасался новой встречи с Ремзи Сами-беем.

Батум, этот весёлый город балалаек, выглядел сейчас печально и уныло. Под нажимом Германии Советская Россия вынуждена была сдать Турции всю кавказскую зону: Батум — Карс — Ардаган, так же как и всю Турецкую Армению, занятую русскими ранее. Но армяне и грузины, претендуя на эти территории, как на свои, отказались признать договор, подписанный Советской Россией. Грузины взялись защищать Батум, а армяне — Карс, Ардаган и Баку. Баку не находился на армянской территории, азербайджанцы требовали признать город своей столицей, бакинские армяне всех фракций были полны решимости не позволить туркам и немцам захватить Баку. Они подавляли мусульманские восстания в городе и в течение десяти месяцев обороняли его от турок и немцев. После повторного захвата Трапезунда турецкая армия под командованием Энвера паши — палача нашей нации — двинулась на Батум. Маленький грузинский гарнизон в панике сбежал. Мы спешно уехали из Батума в Тифлис. Восстановившая силы турецкая армия продолжала наступать — местами быстро, местами медленно, делая временные передышки то здесь, то там. Грузинам удалось спастись, отдав свою страну под протекторат Германии. Говорили, что немецкие войска численностью в пять тысяч человек продвигаются к Тифлису.

И снова нам пришлось спасаться бегством. Только одни ворота были открыты перед нами и другими армянскими беженцами: Советская Россия. Вардапет уехал на Кубань раньше нас, чтобы устроить нашу кочующую школу в каком-нибудь безопасном месте. Следуя за ним, мы пешком прошли от Кавказских гор до Владикавказа.

Через три дня мы дошли по Военно-Грузинской дороге до Крестового перевала, где мне почудилось, будто я улетел на небеса.

В зачарованной тиши этой Кавказской Валгаллы мне слышалась божественная музыка, исполняемая бессмертными музыкантами на свирелях и барабанах, гитарах и скрипках. Горы — седобородые воины в белых сапогах с серебряными щитами и копьями — шли с нами в ногу, отплясывая великолепную воздушную лезгинку в искрящемся пространстве неземной голубизны.

Дорогу у Казбека перекрыли ингуши, не давая нам пройти. Они были враждебно настроены. Но тотчас же ускакали, завидев приближающуюся советскую штабную машину из Владикавказа. По приезде во Владикавказ нас разбил другой враг — брюшной тиф, разбросав нас по больницам и приютам. Я выздоровел в красноармейском госпитале в Краснодаре… Но всеми мыслями я был в Ереване, в героической, поражённой голодом и тифом столице новорождённой Армянской республики… Я записал в дневнике:

«Мне нужно выяснить причины резни, войн и революций, бедности и несправедливости, чтобы научить людей жить в мире и изобилии. Нужно узнать тайну, которую тщетно искали великие учителя человечества: философы, святые и учёные. И люди, указывая на меня, скажут: „Это ученик аббата Мхитара, бедного армянского монаха“».

Наш новый наставник был одет как большевистский комиссар. Это был рослый молодой человек с каштановыми волосами, с проницательными, смелыми глазами. Его движения были свободны и раскованны. На нём была коричневая кожаная куртка и армейские сапоги, а полотняная сумка была набита, как мы позже узнали, рукописями. После шестимесячного скитания по южной России наша школа обосновалась на Кубани в городе Ейске на берегу Азовского моря.

Мы с любопытством наблюдали за новым наставником через окошко, когда он гулял по саду, погружённый в свои возвышенные мысли.

— Он — поэт, — сказал с улыбкой Поль. — Его прислал Вардапет из Краснодара.

— Как его зовут? — спросили мы.

— Баграт Еркат — Баграт Железный. Он из Малатии: во время резни перебежал через линию фронта к русским, ему помогли в этом дерсимские курды.

— Он сам на курда похож, — сказал один из нас, и все засмеялись.

Поль, студент-медик, был родным братом Вардапета. Война в Европе окончилась, и Вардапет уехал в Италию, чтобы договориться о переводе нашей школы в Венецию.

— Пойди представься Баграту и разузнай, что к чему, — стали меня убеждать мальчики.

Когда я пошёл в сад и представился ему, он предложил мне пройтись.

— Расскажите мне о себе и школе, — сказал он. — Сколько вас здесь, чем интересуетесь, чем занимаетесь? Вардапет показывал мне ваш школьный журнал.

— Больше всего нас из Трапезунда, и все мы сироты. К нам присоединилось несколько новичков из Карса, Битлиса, Краснодара. Четверо из нас — в старших классах, остальные в средних и младших. Несколько мальчиков оставили школу, ещё несколько — умерли от тифа, я тоже тяжело его перенёс, и сейчас нас всего тридцать два человека. Ведём замкнутый образ жизни. Вардапет не хочет, чтобы общение с внешним миром отравляло нас. — Тут он улыбнулся. — Ейск — мрачный город. Здесь ничего, кроме ветряных мельниц и гусей нет. Зима выдалась холодная, даже Азовское море замёрзло. Мы живём по-монашески. Монастырская дисциплина не меняется вот уже двести лет. В день два раза ходим в церковь. В столовой и в комнатах тишина. Попусту теряем здесь время до переезда в Венецию.

— Терять время в таком саду, да ещё весной! — Он втянул в себя чистый после дождя воздух. На вишнёвых деревьях птицы устроили пир, листья блестели от дождевых капель.

— Хоть бы книги хорошие были! — сказал я.

— Перед тобой самая мудрая книга — книга Природы. — Баграт Еркат остановился и отломил ветку вишни. — В ней хранятся все тайны и чудеса Природы и Жизни. Я бы предпочёл такой сад всем книгам Европы.

Он вытащил из кармана кожаной куртки рукопись:

— Я только что это написал.

Он выпятил грудь и стал читать зычным торжественным голосом. Это было длинное философское стихотворение, написанное ямбом. Я не всё понял, но стихи звучали совсем как печатные. Я проникся уважением к Баграту. Да он гений!