Ким Стальевич обошел вокруг окаменевшего Рогозина, еще раз хлопнул Виктора ладонью по плечу, крикнул вперед:
— Атас, где там остальные? Давай, показывай, дружище!
Рогозин глядел на приближающееся существо, за спиной которого виднелось еще что‑то, пока неразличимое — оно шевелилось, скрывало собой освещенные Луной деревья и тоже приближалось. Виктор пытался поднять свой карамультук, но тот словно вдесятеро прибавил в весе — каждый миллиметр движения давался столь тяжелым усилием, что жилы на руках и шее Рогозина натянулись, вздулись узлами, глаза расфокусировались, окружающие предметы стали двоиться, троиться…
Когда до четырехлапого уродца осталось всего четыре шага, Рогозин просто свалился с камня в сторону, и на краткий миг у него появилась возможность выстрелить. Время растянулось в бесконечность. Сосредоточив всю силу тела в коротком движении пальца, Виктор буквально каким‑то чудом смог выжать курок! В ночной тишине и темноте вспышка огня оказалась ослепляющей, бабахнуло так громко, что на секунду показалось, что рухнули горы, а в следующий миг Рогозин уже ничего не соображал: отдачей его опрокинуло, перед лицом теперь возникали то земля, то звездное небо — он покатился к подножию сопки, изо всех сил стараясь не потерять ружье.
Помочь оставшимся в пещере он не мог уже ничем. Или думал, что не мог — разум был целиком захвачен идеей спастись именно сейчас, наплевав на то, что произойдет через час, завтра или когда‑нибудь еще — если оно будет это «когда‑нибудь». Сигнал он подал, а на большее его просто не хватило.
Несколько раз он ударился боком о стволы деревьев, дважды ушиб больное колено о коряги, едва не выпустил из закоченевших рук карамультук, но постепенно замедлился и остановился.
Он лежал на спине под огромной сосной, заслонившей своею кроной полнеба. Он ждал преследования, но за ним никто не гнался. Рогозин прислушался и где‑то высоко вверху расслышал эхо выстрелов — приглушенное, будто стреляли в подушку. Один, два выстрела, после пятого наступила совершенная тишина.
Рогозин пошевелил пальцами — они были послушны, попробовал двинуть рукой — и не ощутил сковывающего оцепенения. Он повернулся на бок, подтянул к груди колени, попытался встать на четвереньки. Из носа по верхней губе потекло что‑то теплое, Рогозин высунул язык, слизнул, ощутив соленое.
— Кровища, — шепнул себе едва слышно.
Прислушался к себе: избитое не самым удачным падением тело ныло, но, кажется, ничто не было сломано, непоправимо разодрано или, не дай бог — оторвано.
Рогозин подполз на карачках к широкому стволу соседней сосны, повернулся, облокотился спиной, сел, вытянув ноги. Сон как рукой сняло, адреналина в организме было с избытком, и снова накатила волна страха, заставившая его нервно озираться вокруг широко раскрытыми глазами.
Попал или нет — об этом Рогозин даже не думал. Достаточно было того, что его выстрел услышали.
Целую минуту он сидел, собирая в кучу мысли, но так ничего путного и не придумал. Только одна мысль терзала его неотступно: бежать, бежать так далеко, чтобы ни предательский пес — Атас, ни юэры, ни еще какая‑нибудь нечисть не смогла за ним угнаться.
Он уже почти поднялся на ноги, поглощенный этой идеей, когда краем глаза вдруг ощутил какое‑то движение неподалеку!
То самое черное размытое пятно неопределенных очертаний, которое ему уже приходилось видеть в старом лагере, едва — едва посеребренное по верхнему краю лунным светом, плавно плыло в шести метрах справа, шарахаясь от вектора своего движения на полметра в стороны — оно шло четко по следу, оставленному катившимся Рогозиным.
Виктор замер, зажмурился и даже перестал дышать. Только карамультук в его руках медленно — медленно двигался, отслеживая перемещение сгустка черного дыма. Он не знал, что с ним может сделать такой противник, но ничего хорошего не ждал, приготовившись драться до смерти.
Клубок черноты на секунду задержался возле сосны, остановившей движение Рогозина, облетел ее кругом, поднялся метра на четыре вверх по стволу, спустился, вернулся по следу шагов на пятнадцать и снова двинулся к сосне.
— Он меня потерял, — подумал Рогозин, опуская глаза к выцветшей тряпке на запястье. — Спасибо, иччи. Спасибо Юрик.
Противник между тем порыскал вокруг сосны, но так ничего и не найдя, пустился в обратный путь — к пещере.
Еще целых полчаса сидел Рогозин под деревом ни жив ни мертв. С трудом возвращаясь в реальность, он ждал появления новых преследователей, но так никого и не дождался.
Пошатываясь, он встал, закинул ружье на плечо и неверным шагом направился прочь — куда глаза глядят.
— Вряд ли там кто‑то мог выжить, — говорил он себе, удаляясь от пещеры в неизвестном направлении. — Карамультук у меня, а с их пукалками против юэров не устоять. Прости меня, Юрик, фиговый из меня часовой. Геша, Лариса, дядь Вася, капитаны — тоже простите меня. Ну и остальные, если вы еще живы.
Куда он брел — он бы не смог сказать и под угрозой немедленного расстрела. Карт читать не умел, да и не было у него никаких карт. За две недели хождения по окрестностям так их и не изучил: все сопки оставались по — прежнему безымянными, где север, а где юг представления он так и не поимел. А когда однажды с умным видом пытался при Юрике определиться со сторонами света по мху на деревьях — здорово лажанулся. Якут обсмеял его, заявив, что мох — не шуба для сосны и растет не на северной стороне ствола, а там, где влажнее, там, где темнее. После того случая Рогозин выбросил из головы все свои следопытские «познания» и больше им не доверял. Возможно, именно теперь он приближался к логову таежной нечисти, но самому Виктору хотелось верить в лучшее и он старался себя убедить в том, что с каждым шагом все больше удаляется от страшных мест.
Раннее утро встретил Рогозин, стоя на высокой скале над изогнувшейся дугой рекой и где он теперь был — он не имел никакого представления. Берег казался одновременно и знакомым и неведомым. Вроде бы такие же скалы, как везде по этой речке, но в то же время здесь они выглядели совершенно ранее не виданными, странными.
За спиной вставало солнце, прогоняя темноту, загоняя ее под камни, за стройные стволы лиственниц. Далеко на западе видны были угрожающе — темные кучевые облака, вскоре должна была разразиться гроза.
Рогозин почувствовал себя непередаваемо одиноким посреди бескрайнего моря шелестящих деревьев, угрюмых скал и безразличной ко всему реки. Здесь как нигде более ощущалось его бессилие перед тайгой, его беспомощность и безнадежность положения. И еще вдруг проснулся утренний голод — пустота в животе настоятельно требовала пищи.
Виктор оглянулся вокруг, подозревая уже, что не увидит никаких зайцев или уток. Впрочем, птиц здесь, кажется, вообще никто никогда не видел. В животе урчало, но ничего съедобного в поле зрения не попадалось.
Неожиданно в голову пришла мысль, что если он знает точно, где сейчас восток и где запад, то вычислить север с югом совсем не сложно. Если восток сзади, а запад впереди, то направо — север, а налево, стало быть — юг. На севере в этих местах живут медведи, а на юге иногда встречаются человеческие поселения. И, хотя Рогозин знал, что до ближайшей деревушки вдоль русла реки придется топать не меньше чем пару недель, он направился налево, твердо решив добраться до людей и обо всем рассказать «кому следует». Потом он вспомнил, что в эти края они добирались по течению, стало быть, сейчас нужно идти против течения!
Он присмотрелся к реке и радостно всхлипнул: река катила свои воды слева направо — стало быть, он совершенно прав! Потом целую минуту его терзало сомнение в том, что перед ним именно та река, но Рогозин не стал поддаваться панике, убеждая себя, что на картах Савельева рядом с этой никаких других рек не было. Хотя на самом деле, в последнем он был не очень‑то уверен.
Еще через полчаса ему в голову пришла весьма удачная идея — он вспомнил, как один из знакомых собачников — таксоводов рассказывал за рюмкой чая о привычке настоящих охотничьих такс перед выходом на промысел ковыряться в каком‑нибудь дерьме, оставленном зайцами или еще какими‑нибудь енотами, — чтобы та лиса, за которой будет идти охота, нипочем не догадалась, что преследует ее храбрая и хитрая такса. Рогозин не знал, сколько правды было в этой истории, но рациональное зерно в ней усмотрел. И, поскольку в числе его преследователей могла оказаться собака, уже однажды отыскавшая людей, он решил не рисковать и стал вглядываться в любую кучу на пути. По большей части попадались комки глины и прошлогодний прелый мусор — листья, ветки, гнилые куски коры.
