— Да. Видел у него монстров таких — пережравших анаболиков, клыкастых, рогатых, с наростами на спинах? Вот и эти точно такие — будто с его картин сошли. Черти, — сказал, словно выплюнул слово Санек, и тут же рука его совершила уже привычное движение: ото лба вниз, потом от плеча к плечу. — Раньше бы я сам первый сказал тому, кто мне о таком стал бы рассказывать — проспись и больше не пей так много, но не теперь. Теперь я не уверен, что такой совет поможет. И знаешь, что еще я видел? Мне мало кто верит, но это правда!
— Улу Тойона? — жадно спросил Юрик, прикуривая от ветки.
— Не кури здесь, — шлепнул его по руке шестипалый. — Люди спят. Да и вообще. Шепелявый говорит, что мерзким табачищем мы его молитвам вредим и делаемся видимыми для этих…
— Он же сам смолит как паровоз? — удивился якут, но сигарету затушил.
— Бросил. Уже три дня. И мы все бросили. И ты бросишь. Если жить хочешь.
Юрик кивнул, но початую пачку сигарет по — куркульски спрятал в свой обшитый амулетами сидор.
— Так что ты видел?
— Савельева! И будь я… в общем, он командовал этими существами и они повиновались ему! А псина его вела этих тварей по нашему следу!
— Я тебе говорил, говорил, что Савельев шаман, — горячечно зашептал якут. — Видишь, паря! Прав я! Во всем!
— Ничего не понимаю, — устало опустил плечи Рогозин. — Мне кто‑нибудь сможет по порядку рассказать, что произошло?
— А ты думаешь, кто‑то знает? — философски протянул Санек. — Все видели что‑то, какой‑то кусок. Вон, томичи рассказывают, что люди, которые возле алтаря были и раненного вами Серегу принесли, вдруг стали покрываться струпьями, вены и сосуды почернели, кожа стала трескаться и лопаться как пересушенная бумага, а потом они накинулись на Наташу и начали рвать ее на части. В них стреляли, только все бестолку — они словно и не замечали, что их тела рвутся дробью. Мгновенная регенерация. Петр, Иван, Жека — превратились в каких‑то монстров. Потом они сожрали Андреевну с аспирантом, а остальные бросились наутек — через реку. В реку эти не полезли. А Лариса говорит — она плыла через реку последней, что кто‑то в камуфляже появился в лагере и увел этих зомбаков в тайгу. Я думаю, это был Савельев.
— А вы чего видели?
— А мы с маршрута возвращались с Кириллом. Я, Шепелявый, капитан и Борисов. Вашей стрельбы не слышали — далеко еще были. Стали ближе подходить — здесь‑то и началось. На сопку взобрались — вот уже лагерь наш, рукой подать. А из соседнего распадка, ну, где Юрка алтарь нашел, свет из земли бьет! Яркий — аж глаза режет! Семен и говорит: «Стой паровоз!». Шлепнулись мы на землю, лежим, сопим, здесь‑то и услышали стрельбу от лагеря рыбаков. Бах — бах! Глядим — народ в реку бросился и плывет на тот берег. Вот и нас Семен на тот берег потащил. Только и успел я, что на родные палатки в бинокль посмотреть. А там Савельев ходит, важный такой и кобель его за ним вышагивает. А рядом — те два рогача, несколько четырехруких и с десяток, может быть дюжина, темных. И Ким наш Стальевич им так властно ручкой показывает направления, а они ни слова ему поперек: показал на восток и часть черных с четырехруким во главе бросились туда, показал на запад — вторая группа туда понеслась…
— Я говорил, что Савельев шаман, — вставил Юрик.
— Не знаю, — покачал головой Санек. — У меня впечатление сложилось, что он поглавнее какого‑то шамана будет. Виталик мог бы рассказать, что там с Савельевым случилось, он ведь единственный из савельевской партии живой и с нами, но Виталик молчит, словно язык проглотил.
— И вы не заставили его рассказать? — удивился Рогозин. — Я бы первым делом…
— Ты не понял, — хмыкнул шестипалый. — Он вообще молчит. И, кажется, чокнулся. Смотрит в одно место и молчит. Пока приказа не получит — ничего не делает. Скажешь ему «спать» — спит, скажешь «иди» — будет идти. Пока в стену или там в дерево не упрется. И будет об нее лбом биться, но обойти не сможет. Натурально: будто сумасшедший слепой.
— Как же он сюда добрался?
— Мы его из реки выловили, когда вслед за томскими через нее ломанулись. Семен сказал — сначала безопасность, потом расследование. Вот и сховались. У этой савельевской нечисти поначалу какие‑то свои дела были, они за нами не особенно‑то и гнались…
— Моню они искали, чтобы ритуал перехода завершить, — объяснил Юрик.
— Не знаю, может быть, — пожал плечами Санек. — Мы до вечера просидели, прождали, потом Шепелявого с Игорьком… Помнишь Игорька из «юристов»?
— Бровастый такой?
— Во — во, «бровастый». Их на разведку поутру послали, по берегу пройтись, позырить, что там да как. А вернулся только Шепелявый. Эти твари уже к тому времени на наш берег переправились. Темные и светящиеся. Остальных Шепа не видел. Короче, попали они с Игорьком. Томский отстреливаться стал — даже мы это слышали, несколько раз попал. Шепелявый так говорит. Только этим все по барабану. Дырища в теле сквозная, небо в прореху видать, только зарастают они почти мгновенно — все равно что в манную кашу стрелять. Ну вот, пока Игореха геройствовал, наш безоружный Шепа бухнулся на колени и давай молиться, как в монастыре учили. И вот здесь реальное чудо случилось — Игорька они утащили, а на Шепу даже не взглянули, будто и не видели.
Санек перекрестился странной щепотью — составленной из оставшихся пальцев, но всем это отступление от канона, кажется, было безразлично.
— Ну и вот, как Шепа вернулся, так стал всюду кресты малевать чем попало — грязью, кровью, ножом на коре деревьев вырезать, молился много, только трудно разобрать о чем.
— На то он и Шепа, — грустно произнес Юрик.
— Ага, — согласился Санек. — Только молитвы его, вроде бы и в самом деле помогли нам. Несколько раз эти…
— Демоны, — подсказал якут.
— Пусть демоны, — снова кивнул подбородком шестипалый и опять перекрестился. — Несколько раз они подходили прямо к пещере, мы уж друг с другом попрощаться успели, а они словно и не видят ее. Так что теперь у нас несколько вождей образовалось.
В голосе шестипалого слышалась ирония, но была она какой‑то совсем печальной.
— Безопасностью вроде как рулит Семен, хозяйством взялся заведовать Борисов, а духовным лидером стал Шепа. Только общего языка они найти не могут. Триумвират, мать их! Грызутся как суки помойные. Утром увидите. И Кирюха еще сопли распустил. Дурдом на выезде, короче. Утром увидите.
Поутру, действительно, началось странное. Сначала вместо будильника вдруг завыл Шепа:
— Гошподи Ишууше! — и еще что‑то длинное нараспев, отдельных слов не разобрать.
И вся его немногочисленная паства, исключая обоих капитанов, Санька и аспиранта Кирилла, принялась отбивать поклоны, стоя на коленях, креститься и что‑то нестройно подпевать Матвею. Продолжалась молитва с полчаса, — Рогозин успел протереть глаза мокрой тряпицей и выскочить до ветра наружу. Потом люди как будто следуя застарелой привычке, поднялись на ноги, выстроились в очередь и стали прикладываться губами к вырезанному из пары деревяшек кресту в руках у Шепы. Когда скрещенные и перевязанные бечевкой палки перецеловали все, Матвей перекрестил своих прихожан трижды и велел заниматься текущими делами. Выглядело все это как повседневная жизнь какой‑то секты.
— Видел? — вполголоса спросил Рогозина Санек. — Вот такая петрушка уже третье утро. Так уверовали в молитвы Шепелявого, что никаких слов не понимают.
— Юрик говорит, что абаасы не чуют людей под землей. Может, в этом причина? А не в молитвах Шепелявого?
— Кто знает? Я‑то точно без понятия. Единственное, о чем думаю — как бы выбраться отсюда поскорее. Пошли, сейчас тушняк раздавать будут.
Завтрак вышел скудным — банка тушенки и один бич — пакет с картофельным пюре на троих, и сразу, как только перестали звенеть ложки, Семен громко заявил:
— Товарищи! Нужно срочно решить, что нам делать дальше. Запасов продовольствия осталось на пару дней, воды почти нет. Нам следует придумать, как отсюда выбраться. Кирилл? Как там, снаружи?
