Но пока, охваченный юношеским энтузиазмом, вместе с друзьями по «Укромному уголку», Федерико погружен в пение и гитарный звон мира фламенко, в андалузский фольклор, который он превозносит и в сотрудничестве с Мануэлем стремится «изобрести» заново в своем творчестве. Он скрупулезно записывает слова и ноты, но потом сам делает аранжировки песен, собранных им. Отсюда понятно, почему испанский писатель Рамон X. Сендер впоследствии назовет этот благородный труд «фольклоркизмом» — сегодня мы можем оценить его благодаря единственному диску с записями, которые остались нам от Федерико: он сам аккомпанирует на пианино дивному пению Ла Архентиниты.

Эти чудесные песни Андалузии Федерико еще в детстве слышал из уст своего отца и тетушки Исабель, которые замечательно пели их, мастерски аккомпанируя себе на гитаре.

Давайте заглянем в маленькую таверну у стен Альгамбры: мы застаем там восторженных юношей, внимающих песням «канте хондо» в исполнении Полинарио, хозяина этого заведения, и его сына — гитариста фламенко. В этом узком кругу, собирающемся здесь каждый вечер 1921 года, мы видим и Мануэля де Фалью. Лорка внимательно вслушивается в народные песни (с конца XIX века интерес к фольклору стал культурным императивом по всей Европе — достаточно вспомнить братьев Гримм), и его приводит в восторг любой гитарный аккорд, который не вписывается в каноны западной музыкальной культуры. Он понимает, что имеет дело с совершенно оригинальным музыкальным наследием, и считает своим долгом его разрабатывать и распространять. И Федерико берется за эту двойную задачу: прежде всего, сделать сокровища андалузской культуры достоянием всей Испании, а затем — известными всему миру и потом самому черпать вдохновение из этой сокровищницы, чтобы создать — так и будет — свои самые прекрасные и знаменитые поэмы.

На этих музыкальных посиделках и родился большой проект — конкурс «Канте хондо»: он состоялся 13 и 14 июня 1922 года в Гренаде во время традиционных религиозных празднеств. Проходил он на фоне грандиозной декорации, которой была сама Альгамбра, на площади Альхибес, между арабской крепостью Алькасаба и дворцом Карла V. Похоже, что это была совместная инициатива Лорки и Мануэля де Фальи. Мануэль уже давно увлекся музыкой фламенко и вообще культурой испанских цыган. Еще в 1905 году он дал в Гренаде свою оперу «Короткая жизнь», а в 1915 году — прямо в садах Хенералифе, еще толком не зная города, — исполнил первую из своих «Ночей в садах Испании». Де Фалья, так же как и Лорка, с детства впитал в себя народные песни Андалузии, которые слышал от домашних слуг.

Мануэль де Фалья познакомился с Лоркой в 1919 году, во время одного из своих визитов в Гренаду, в которой он потом будет жить постоянно; затем встречался с ним в Мадриде — этот город определенно сыграл решающую роль в судьбе поэта. Композитор был на 22 года старше Федерико, но их артистические души сразу ощутили взаимное притяжение, и разница в возрасте не помешала им стать верными друзьями. Дон Мануэль называл Федерико «дорогой сын», и Федерико действительно испытывал к нему нежные сыновние чувства. Он покорил душу великого музыканта еще во время одного из посещений Мануэля в его «carmen», когда блестяще исполнил на пианино прелюдию Дебюсси: этим композитором де Фалья восхищался и не раз встречался с ним в течение тех семи лет, которые провел в Париже.

В преддверии праздника Мануэль де Фалья опубликовал информационную брошюру «Cante jondo», а Лорка, в свою очередь, прочел в «Артистическом центре» Гренады 19 февраля 1922 года целую лекцию на тему «Историческая и художественная ценность народного андалузского песенного жанра Cante Jondo». В этой лекции Федерико неоднократно использовал записи, подготовленные Мануэлем для издания упомянутой брошюры.

Что же такое это «cante jondo»? Толкований было много, и многое было написано об этой музыкальной форме — квинтэссенции народной культуры Андалузии. Что касается самого слова, то некоторые считали его цыганским вариантом произнесения «cante hondo», то есть «глубокое пение», — эта гипотеза вполне правдоподобна, но не является исчерпывающей. Иные делали предположение о еврейском происхождении «cante jondo»: слово «jondo» вполне могло быть измененным написанием еврейского «yom tov», что означает «день праздника», и тогда «cante jondo» было бы чем-то вроде литургической музыки для религиозных празднеств. По мнению многих, она таковой и была. Особенно это заметно в «saeta» — характерном напеве во время праздничных процессий Святой недели, который, в свою очередь, содержит в себе некоторые певческие интонации, типичные для синагог древнего Магриба[10]. Это сходство неоднократно было замечено на обширной территории (особенно в Греции и Турции) расселения сефардов — испанских евреев — после их изгнания из Испании в 1492 году. Таковы были наблюдения некоторых современников Лорки, в частности исследователя Гильермо Диас-Плаха, который и выдвинул гипотезу еврейского происхождения «cante jondo».

Федерико отмечал различия между этими двумя жанрами — «канте хондо» и фламенко. Фламенко — это сравнительно новый жанр народного музыкального искусства, и, на его взгляд, «сниженный», упрощенный, — тогда как «канте хондо» — жанр старый, более чистая форма древнего напева, почерпнутого, по его мнению, из разных источников. Это был византийский распев, заимствованный испанской церковью во времена визиготов; музыка индусов, принесенная сюда цыганами, бежавшими из Индии от зверств Тамерлана в 1400 году; арабская музыка, проникшая в Испанию вместе с набегами сарацинов. В общем, Андалузия стала горнилом, в котором переплавились вместе все эти влияния, что и вылилось в столь самобытную музыкальную форму, — не случайно она вызвала такой живой интерес в начале XX века.

Лорка, как известно, был знатоком истории музыки, и он не раз упоминал, что такие великие композиторы, как русский Глинка и француз Дебюсси, многим обязаны своему открытию андалузского музыкального фольклора. Состоялись бы такие произведения, как «Шахерезада» Римского-Корсакова и «Иберия» Дебюсси, — если бы их авторы не были знакомы с «cante jondo»? Вся музыкальная Европа начала XX века оказалась под испанским влиянием. Ему мы обязаны не только самой знаменитой в мире оперой — «Кармен» Бизе, но и такими великими произведениями, для оркестра или сольного пения, как «Испанская симфония» Эдварда Лало, «Цыганка» Равеля, «Концерт для скрипки» Сибелиуса.

Вернемся к Лорке. В лихорадке тех праздничных приготовлений, за две недели, он создал одно из самых блистательных своих произведений — небольшой сборник стихов, коротких и вдохновенных, которые он объединил под названием «Поэма о канте хондо». Она была опубликована гораздо позднее, в 1931 году, но появилась именно здесь, в Гренаде, в предпраздничной суете и воодушевлении. И она явно заслуживает некоторого анализа.

Мы уже говорили о том, что переход от прозы к поэзии у Лорки совершился под знаком отказа от всей той мишуры, которая отягощала собой испанскую литературу того времени: пустой риторики и цветистого многословия. Федерико чувствовал: пришло время покончить с трескучими фразами и балетными па! Поэзия — это всплеск и крик. Именно этим сразу захватила и очаровала Федерико музыка — «cante jondo»: скупость в словах, вместо которых — зов сердца. Любое пение фламенко начинается с этого «ай-ай-ай» — долгого, с модуляциями и фиоритурами, но это не столько жалоба, как это часто принято думать, сколько проба голоса и призыв к слушателям. Этот острый, пронзительный крик собирает слушателей вокруг певца, захватывает их, подчиняет, парализует — чтобы они вслушались и вдумались в то, что последует.

В первой же строфе «Поэмы канте хондо» тоже звучит повторяющийся рефрен-крик:

У Лорки это испанское «Ай!» именно жалоба — ведь сам поэт, обращаясь к слушателям той своей лекции, признался, что принадлежит к «народу печальному, народу экзальтированному». Сначала, в «Маленькой балладе о трех реках», величию Гвадалквивира противопоставлены две речки, берущие истоки в Гренаде, — это Гениль и Дауро: одна течет «кровью, другая — слезами». Странное, мистическое видение у поэта, который через 15 лет тоже истечет кровью — и случится это у «фонтана слез»…