Второй раз за сегодняшний день я волок на сушу несостоявшуюся русалку, проклиная все на свете и в первую очередь самого себя. Безмятежно шуршал прибой, перекатывая гальку. Слегка светились рассевшиеся по камням улиты. Впереди стеной высился лес. Вдаль, неуклюже взмахивая крыльями и неровно вихляясь, летел измученный парусник.

Эллая осталась где-то впереди. Даже если ей повезло и высота падения была небольшой, для беременной женщины это очень и очень плохо.

Ну что мне стоило похитить парусника покрупнее? Авось бы до района поприличнее дотянул…

Я вздохнул и, сыпля хриплыми, нечленораздельными ругательствами, выкарабкался-таки на сухую землю, вытащив Илгу. Может, она уже умерла? Там, наверху закоченеть и в одежде недолго, а уж нагишом… Наклонился ухом к ледяным губам девушки. Кажется, дышит… Упорная девица.

С усилием поднявшись на ноги, я огляделся. Чуть дальше стеной стоят деревья, сливаясь в сплошную черную зубчатую массу. За спиной безмятежно колышется океан. Ветер несет только сырость и запах гниющих водорослей. Ни единого огня в пределах видимости. Правда, никак не отпускает чувство, что кто-то неотрывно таращится на нас. Смотрит без интереса, но пристально.

Обреченно взвалив на плечо бесчувственную Илгу, я потащился к деревьям, надеясь отыскать защиту от ветра и попытаться развести костер. Озаботиться вторым не пришлось, поскольку едва лес протянул над нами крючковатые, обросшие листьями лапы, мне почудился отчаянный крик…

Показалось, — ожесточенно решил я. Никого больше не хочу спасать. Провалитесь все пропадом… И тут же скривился, когда ветер принес новый вопль. Нет, увы, не чудится. Кричала женщина — тонко, надрываясь. Эллая!

Хочешь опять опоздать? — скучно осведомился некто неугомонный внутри меня.

Я заметался. Быстро бежать с такой ношей, как Илга не удастся. Да что там бежать! Я ноги-то едва волок. Но и бросить ее здесь было невозможно, мало ли какая неожиданность таилась в высокой траве?

Впереди снова заголосили. Проклятье!

Высмотрев среди кряжистых деревьев одно с развилкой, распадающейся на четыре самостоятельных ствола, я перенес Илгу в это незамысловатое гнездо и, наскоро засыпав листьями, поспешил — поковылял! — на затихающий зов.

На прогалину вылетел, едва успев затормозить от неожиданности. В первый момент мне показалось, что женщина угодила в трясину и тонет, бултыхаясь в комковатом месиве. Почти наполовину погрузилась, бессильно шлепает руками, обвешанными косматыми волокнами. Потом в нос ударил резкий, сладкий запах свежескошенного луга и бесформенная топь обратилось шевелящейся травой, которая запутала стонущую Эллаю.

— Помо…помоги…те… — жалобно захрипела она, заметив меня.

— Держись!

Стебли живо сплетались в неподдающиеся на разрыв жгуты, набрасывая на руки колючие витки, захватывая лодыжки, норовя подсечь и уронить… К пряному запаху трав примешивался смрад гниющей плоти.

Совершенно осатанев от всех этих злоключений, я краденым ножом принялся подсекать, резать и скашивать все, до чего мог дотянуться. Мельком оглянулся — позади тянулся протоптанный и изодранный пробор в шелестящей гуще. Будто взбесившийся кабан пронесся…

Всхлипывала, поднимаясь Эллая. Утирала измазанными в травяном соке руками лицо.

— …думала в траву упасть… Мягко… А тут такое…

Да уж. Значит, пристальный взгляд мне не померещился. И хорошо еще, если здешний живой лес стар и давно дремлет, а Эллая просто ненароком разбудила пятно беспокойной травы, иначе нам придется плохо.

А ведь Илга как раз… Я рванул обратно, хотя, казалось, сил уже ни на что нет.

…К счастью, ничего не произошло. Илга лежала там же, где я ее и оставил. Обнаженная, присыпанная листвой, с разметанными подсохшими волосами — настоящая древесная дева.

— Надо бы костер… — не сразу нагнавшая меня Эллая робко коснулась рукава.

Какое же это блаженство — огонь! Я едва не подвывал от наслаждения. Исходила паром развешанная одежда. У запасливой Эллаи, к счастью, нашлась в кармашке, пришитом к юбке, кремниевая зажигалка.

Эллая возилась с Илгой. Растирала, что-то шептала, заворачивала в свои юбки. Я поначалу наблюдал безучастно, а потом вдруг почувствовал неловкость. Только теперь неприкрытая нагота девушки бросилась в глаза. Поначалу мне надо было тащить ее из воды, потом удерживать от падения, потом снова тащить… И все это время было недосуг воспринимать ее как живого человека. Так, тело и тело. Голое, а потому неудобно скользкое, но сейчас…

Я не без усилия отвел глаза.

— Живая? — спросил, глядя на колеблющиеся ветки, усеянные казавшимися черными глянцевыми листьями. Совсем не осенними — сытыми, плотными.

— Да, — тихо подтвердила Эллая. — Но никак не просыпается.

— Ты сама как?

— Хо… хорошо! — женщина выпрямилась и засмеялась счастливо.

— А ребенок?

Она помрачнела, прислушиваясь к себе. Потом сказала категорично:

— Хорошо! Теперь все будет хорошо… Только рука болит, — и машинально обтерла чистую с виду ладонь о подол.

— Придумаем что-нибудь, — равнодушно пообещал я, просто чтобы не молчать.

У меня тоже ныла меченая некромантом кисть, но сейчас об этом думать не хотелось. До утра время есть. Парусник, конечно, вряд ли утащил нас далеко, но уж, наверняка, преследователи не вынырнут из-под ближайшего куста.

— Зачем ты увязалась за мной?

— Ты солгал, — ни малейшего упрека в голосе собеседницы, — когда сказал, что никуда не уходишь.

— Я часто лгу.

— Так я и подумала, — отозвалась Эллая просто. — Я ждала тебя, следила, и видела, как Ханна… Почему она так поступила?

— Не знаю. Может, тоже подумала, что я лгу.

А может, ей и не хотелось освобождаться от уз, что бы она ни говорила. Может, она опасалась, что без клейма ей станет не на что сваливать свою привычную покорность обстоятельствам. И что она, не решившись сбежать сама, не желала видеть, как это удается другим.

— Мне нельзя было там оставаться. Они хотели забрать моего ребенка, — шепотом поведала Эллая. — Они всех детей забирают… И молодых людей. Вот как эту девочку. Я видела, как они вытаскивали ее из воды…

— Подожди, — я насторожился. — Когда?

— Как раз перед отъездом с Пепельного ожерелья. Я была на берегу, когда Жерон и Орм выудили кого-то из моря. Вроде, утопленницу. Жерон нес ее на руках, а она была как неживая. Потом исчезла и больше ее никто не видел.

— Так ты про эту светловолосую девушку говорила? — в смятении переспросил я.

— Да. Ты ее искал?

Вместо ответа, я перебрался поближе к утомленно сгорбившейся Эллае, которая держала на коленях голову несостоявшейся русалки. Отвел спутанные, пахнущие йодом пряди волос, вглядываясь в слегка порозовевшее лицо. Затеплившаяся было безумная надежда на ошибку растворилась бесследно. Нет, на обман зрения не спишешь — это действительно Илга.

— А сколько было светловолосых среди русалок?

— Не знаю.

Две «икринки» так и остались невскрытыми. А из тех, кого я освободил, некоторые, скорее всего погибнут, особенно, если не вернутся к своим хозяевам. Измененные не живут долго. Тем более те, чье изменение необратимо.

Отодвинувшись, я принялся инвентаризировать имущество. Надо сказать, верная куртка сослужила добрую службу, из глубоких карманов ничего не выпало. Ни мутный шар «ока» (или неведомый Ключ?), ни пакет со снотворным (заговоренная бумага не пропустила воду, но похоже порошок сбился комом), ни украденный нож (острый, добротный).

— Что это? — внезапно встревожилась Эллая, вглядываясь в ночь.

Я тоже обернулся, пытаясь рассмотреть источник ее беспокойства. В темноте затаилось ожидание. Что-то двигалось там, медленно, осторожно, водило бесшумные хороводы за пределами пятна света. Ветер принес звериный запах.

— Волки… — шепотом констатировал я, похолодев. — На дерево… быстро!

Хорошо еще, что дубы и вязы тут росли древние, разлапистые, со скомканной глубокими складками корой. Правда, втаскивать наверх безвольное тело — задачка не из легких. И вещи пришлось бросить возле костра. Но мы успели… Приземистые твари появились внизу с запозданием, завертелись вокруг ствола, задирая длинноносые морды. Свет огня отражался в зрачках и играл тусклыми блесками на чешуйчатых панцирях спин.