На мост я вынесся опрометью, но потом придержал разгоряченного скакуна и свернул на городскую дорогу уже степенным шагом. Привлекать внимание совершенно ни к чему, а замеченные с моста пестрые россыпи палаток и шатров на побережье немного успокаивали — значит, циркачи еще не уехали.

Впрочем, я все равно безнадежно опоздал.

Ни следа здоровенного цветного купола из ткани не осталось на площади. Истертая брусчатка чуть поблескивала. Ранний торговец, зевая, натягивал тент над своим лотком. Половина домов, выходивших фасадами на площадь, еще щурила прикрытые ставнями окна. Редкие прохожие спешили по делам.

Может, я все-таки ошибся? В конце концов, выпил тогда порядком…

— Цирк? — переспросил недовольный конопатый паренек, вооруженный потрепанной метлой. — Не-е, цирк — это на соседней улице! Только там не цирк, а балаганщик с дрессированными омарами… — Он оживился и с удовольствием прекратил изображать, что занят уборкой. — А если вам настоящий цирк нужен, так легче пойти на Красную, где показывают фокусы с деньгами и огненный шторм… Только, кажись, они тоже съехали, потому что у них саламандра сбежала и подожгла магазин сластей, а господин Куроед, даром, что кондитер, а сам горче хины и…

— Мне нужен тот цирк, что стоял на этой площади, — нетерпеливо оборвал я.

— А… О! — глаза парня округлились. — Ну, это… Я не знаю…

— Чего ты не знаешь? — я едва сдерживал раздражение

— Ну… — Паренек почему-то покосился на середину пустой площади, где сиротливо сбилась кучкой облетевшая за ночь с ближайших кленов листва, и пробормотал фальшиво: — Не знаю, о чем вы, добрый господин!

— Во время праздника здесь стоял цирк. Он уехал? Давно?

— Слушайте… — Даже веснушки у парня посветлели. — Нельзя про них… Хоть они и съехали, но тут сторожей оставили, чтобы, значит, не болтали люди чего лишнего… И не любят они, когда вынюхивают…

Желание встряхнуть собеседника стало нестерпимым.

— Я не вынюхиваю, а спрашиваю. Всего лишь хочу знать когда и куда они уехали. Мне понравилось представление, хочу еще разок сходить… И нет здесь никаких сторожей! — сквозь зубы процедил я.

— А! — парень мялся в трусливом сомнении. — Вчера… Вчера отбыли. Вы на побережье лучше спросите! — он с облегчением спешно зашаркал метлой, подняв тучу пыли.

Пришлось возвращаться к берегу.

Усеянное лагерями побережье зияло лакунами там, откуда уже снялись некоторые труппы, и казалось безлюдным. Похоже, все эти бродяги, актеры и музыканты предпочитали ночной образ жизни и сейчас дружно отсыпались. Перекрывая шум прибоя, одиноко и навязчиво напевала невидимая флейта.

— Цирк? — однообразно переспросили меня уже в четвертый раз, когда я устав слоняться между палатками, кострами и телами спящих, прикорнувших прямо под открытым небом, принялся задавать вопросы. Немногим самоотверженным, кто, позевывая, занимался хозяйством. — Так тут цирков много… Выбирай!

Я скрипнул зубами, поскольку только что внятно произнес «Черный цирк». Но меня в четвертый раз деланно не поняли. Пришлось объяснить снова.

— Ах, это… — встрепанная женщина в полосатом платье внезапно увлеклась помешиванием сытно пахнущего варева в котле над огнем.

Что ж, хоть какое-то отличие от скучных и неприязненных «не знаю», которыми меня потчевали у предыдущих стоянок. Я воодушевился. И зря.

— Они уже отбыли. Позавчера.

Повариха зачерпнула из котла, подула, попробовала варево. И проделала она эти нехитрые операции слишком усердно, с преувеличенным вниманием, явно избегая смотреть в мою сторону. Ложка у нее была с длинной ручкой, покрытой неровно снятой корой и казалось тоже полосатой, в тон платью хозяйки.

— В городе сказали, что только вчера.

— Ну, может и вчера, — нехотя признала женщина, брезгливо дернув плечом. — Все равно давно. Если желаете угнаться, то уже не поспеете… — Она уронила ложку в котел и, наконец, взглянула прямо на меня. Над переносицей собрались морщинки. — И хорошо. Не надо за ними гоняться. Пусть себе едут.

— Мне — надо, — возразил я хмуро.

— Если кто поманил вас, то не верьте, все там ложь.

— Глупости, Верина, — вдруг послышался хриплый, прокуренный голос из стоявшего чуть поодаль грязноватого, но добротного шатра.

Оттуда выбрался коренастый человек в полосатых же штанах. Длинные усы свисали на обнаженную, покрытую черной порослью мускулистую грудь, словно побеги, давшие богатый урожай. — Те кого они поманят, вопросов не задают… У парня, видать, увели кого-то. Невесту, небось?.. — он прищурился оценивающе и сам себе возразил: — Не, если б невесту, огня бы в глазах было побольше. Сестру, что ли?

Что значит огня побольше? — мимолетно возмутился я, а вслух сказал:

— Неважно. Мне нужно их найти.

— Не ходите за ними! — встревожено повторила женщина. — Они свою добычу никогда не отдают.

Усатый мягко взял ее за локоть и обратился ко мне:

— Они нынче утром снялись, затемно. Я слышал, что собирались еще по соседним островам пройтись, прежде чем на юг податься, так что, может, перехватите, если поторопитесь. Только в одиночку вам туда соваться не стоит.

Поблагодарив, я повернулся и услышал, как парочка за спиной обменивается репликами вполголоса: «…зачем ты, Ронр!..» — «Кто-нибудь все равно скажет…» — «…сам сгинет и никого не спасет…»

— …а если бы взяли тебя, Верина? Ты бы хотела, чтобы я остался дома и ничего не делал? — неожиданно повысил голос усатый Ронр.

— Эй, господин! — окликнула меня Верина после паузы. — Если колдун есть знакомый, непременно с собой прихватите!

Я кивнул издалека. Знакомый колдун у меня всегда с собой. Правда, вместе с бесплатным набором кандалов.

До переправы ехать пришлось порядком… Хорошо, хоть дорога была отличной, ухоженной и широкой, набранной из камней шести цветов, но не полосами, а вперемешку. Но сколько я ни понукал искалеченного крестокрыла, он огрызался, сбавлял шаг и вскоре и вовсе поплелся. Пришлось спешиться и вести понурую тварь на поводу, то и дело обеспокоено посматривая на солнце. Вечер накатывал неотвратимо, выращивая тени. Становилось холоднее.

На берегу скопились повозки и толпились люди. К осклизлыми и позеленевшим бревнам старого причала швартовался паром, курсировавший между северной и южной полосами архипелага. Небольшой, неторопливый и небесплатный. Крутились, разбрызгивая сверкающие капли, большие водяные колеса по обоим бортам. Люди на пристани оживились, словно паломники, узревшие явление долгожданного божества. Ну, или как минимум, его представителя.

Жаль, что мне не удается разделить всеобщее воодушевление. Угрюмый, словно еретик, невесть как затесавшийся среди уверовавших, я размышлял о насущном. О том, что меня уже ищут. А еще о том, что времени на обстоятельные путешествия не осталось совсем, как и денег. И о том, что пора возвращаться.

Потратив несколько минут на эти со всех сторон разумные размышления, я решительно двинулся к владельцу парома и предложил крестокрыла в оплату проезда. Вопреки здравому смыслу.

И в самом деле, зачем паромщику сдался крестокрыл?

Паромщик, однако, задумался, рассматривая утомленного зверя. Потом перебросил взгляд, полный сомнения, на меня:

— Ты его не украл? Уж больно загнанный он у тебя…

— Издалека еду, на корабль опаздываю! — Подбавить бы искренности в голосе, а в целом убедительно.

Паромщик еще поразмыслил и поделился новостями:

— Поспешал напрасно. Порт-то заперт.

— Заперт? С чего?

— Толком не говорят, да и мне делов нема, — паромщик протянул раскрытую ладонь к морде Олля и ласково погладил. Вымотанный крестокрыл отнесся к фамильярности индифферентно, чем, кажется, тронул сердце будущего владельца.

— Ну, раз заперт, так я точно на корабль успею! — с воодушевлением произнес я, действительно обрадованный. Шанс перехватить циркачей превратился из призрачного в реальный.

Паромщик еще пожевал губами и, наконец, по-хозяйски сомкнул кулак на поводу скакуна. Я проводил взглядом уныло плетущегося вслед за новым владельцем крестокрыла, запоздало спохватившись, что забыл назвать кличку скакуна. А впрочем, вряд ли Олль успел привыкнуть к своему имени.